Лоцман кембрийского моря

Пудалов Федор Моисеевич

Поднималась температура, мать рассказывала свой сон, потом спросила:

— А ты что видел?

— Ничего не видел.

Но я вижу — это же снится мне. Это же детство — а я уже взрослый. Кажется, я в больнице… Я сознаю, что я в больнице. Значит — не сплю. Опять это не сон.

— Что это за человек растет, который не видит снов! Надо его отвести в монастырь.

— Нет, нет, не надо меня в монастырь, меня не за что в монастырь. Знаю, что такое монастырь. Хозяйственники называют «монастырь», а это — тюрьма.

— Многих наших героев царско-помещичья и кулацкая власть отправила в Соловки, —

сказал дядька-большевик.

— А вылечили монахи? — вдруг громко я спросил, и все, кто были в избе школы, засмеялись над подростком в огромной меховой шапке.

Вася покраснел, пот выступил под меховой шапкой. Но большевик взглянул с одобрением и ответил:

— Залечили многих. Насмерть. А кого не залечили, тот уж не выздоровел, нет!

— Одумайтесь, православные! Не слушайте антихристовых послов, как брата против брата, на кровь…

— Гоните кулака! — закричали лесорубы.

Пораженный Вася смотрел и слушал всею душой. Значит, не все люди одинаково мыслят? Вот бы у кого спросить!

Он смеялся от счастья, и многие смеялись над выгнанным кулаком. Большевику можно думать и говорить обо всем! И вдруг Вася громко спросил:

— Дядя! А большевики видят сны?

Навалившиеся сзади стукнули его по затылку, но большевик и на этот раз ответил складно:

— Господа пузатые мироеды нынче видят страшные сны. А трудящемуся человеку не до снов, сам знаешь — рад бываешь выспаться.

— Вот правда же! — радостно воскликнул Вася и спросил смело: — С какого года записываете?

Дядя сказал, что он может записать в Союз коммунистической молодежи в своей деревне, и спросил Васю о его отце. Вася не успел — за него сказали сереговские лесорубы:

— Этот парень — самый знаменитый лоцман и самый молодой из лоцманов.

Народ наслушался и ушел. Приезжие два большевика велели Васе уйти. Он упорно стоял, сказал:

— Не все ушли.

— У нас будет партийное собрание. Останутся только члены партии большевиков.

— А завтра будете говорить? — спросил Вася.

— Завтра утром мы уедем в другую деревню.

— Дядя, поезжайте в нашу, — попросил Вася и отвернул ладони вежливо назад, а плечи его убедительно опустились, и он просительно поглядел снизу вверх на дядю в солдатской одежде. У дяди было простое лицо, не толстое, и глаза как у лоцмана — вникающие. Дядя совсем просто рассмеялся. Вася сказал:

— Это близенько! Вам не тяжело будет! Я сам отвезу вас, вы только сидите в лодке!

— Ладно, так и быть, поедем в твою деревню.

— Не обманете?.. А то у нас Союза молодежи нет!.. А у нас комбед — Власий Попов! А в сельсовете жгут бумаги, что вы шлете…

— Не обманем. А ты вот что: собери сам ребят и девчат, поагитируй и организуй ячейку Союза. Сумеешь?.. Утром встретимся на берегу.

— Сумею! — воскликнул Вася и побежал на берег, к утру. До берега было близко, а до утра далеко, Вася не задержался на подробностях и, пропуская целое лето и часть зимы, сразу объявил Попову Власию устную повестку явиться в комбед сей же час.

А Попов приказал сопляку Ваське отнести комбеду такой ответ: что-де Влас не пожалеет всыпать заряд соли всем комбедовцам, кто пожелает прийти к нему за хлебом за солью.

А Ваня, двоюродный, живо зарядил дробовичок и сказал нетерпеливо,

сдерживая радость:

— Айда!

Буйно хохотали от радости двое ночью в лодке посреди замерзающей реки. Можно было учиться ночами напролет. В углу топилась железная печурка, вечно бурлил кипяток, всю зиму чай был густой — Вася клал в чугунок осьмушку чаю, пятьдесят граммов. Когда глаза слипались, он выпивал стакан чаю. Сахар у него тоже был, и, кроме того, был хлеб. В лавке Госторга этого хватало, и заведующий разрешил, потому что сторожба считалась круглосуточная. Сторожеванье было спокойное; Вася сымал с себя лишнюю одежду в жарко натопленном уголке лавки, чтобы зря не изнашивать, и впивался в книгу и всеми помыслами — в берега начального знания. Берега медленно и неограниченно расходились впереди, извилистые берега истока многослойного знания. Иван Андреевич взял Васю за ухо: «Пользуйся, брат, революцией, учись грамоте и приходи ко мне в Горную академию, я расскажу тебе о нефти все, что знаю сам». Действительно ли слои непрерывны, бесконечны?.. Так хотелось, чтобы они связались в единый узор. Но вдруг, под утро, они круто уходили под урез сознания, и Вася беспамятно засыпал от усталости, причиненной познанием.

И вышел на площадь перед сельсоветом царский полный генерал флота и член императорской Академии наук, сказал вымьваильцам:

— Кто из вас знает математику?

Комсомольцы притаились, и Вася промолчал.

— Кто из вас имеет высшее образование? — спросил всемирно известный ученый, по-деловому спросил, без обиды. Но лесорубы насторожились, потому что боялись издевательства.

— Кто имеет среднее образование?

Но Вася не знал, что такое среднее образование. Ученый сказал:

— Всякий должен знать, чем и как обеспечивается безопасность корабля в плавании. Главнейшие понятия и выводы, достигнутые вычислением и расчетом, мы постараемся изложить вам. Вы сумеете сами проверить эти выводы, когда научитесь делать все вычисления. А пока что вам придется принимать на веру.

Один из экспедиторских крикнул ему:

— Смотри! — облил нефтью камень и зажег, камень загорелся.

И Вася поехал в Ухту с уполномоченными от кооперации за керосином или за нефтью. В Ухте он увидел нефтяные промыслы. И чтобы понять эти бреды, или сны, или бессонные больничные мечтания о детстве, надо знать, что хмурый Игнат Зырянов рано ушел со старшими сыновьями к верховьям Выми заготовить сено для лошади и для коровы, на месте будущей рубки леса. А пока Игнатий и некоторые другие лесорубы косили на лесных делянках и осматривали деревья, кулаки назначили Власия Попова комбедом.

Дома косила мать и сама ставила стога. Траву косить — это удовольствие.

Она и на все остальное находила время: напрясть, и наткать, и пошить, и помыть одежду. Она и ночью не знала покоя. Весной она вспахала и посеяла, после сенокоса сжала рожь и заскирдовала. Пахать и сеять на Выми — дело женское. Эти ее дела не касались мужчин.

Дело мужчин — уйти в сентябре с ружьем за сотни километров, по топким болотам целыми днями гоняться за зверем, в зимнюю стужу стрелять белку и поднимать медведя. Спать в курной избушке, в шалаше из веток, в декабре притащить в свой дом добычу. Тут же и уйти обратно в лес — на рубку, до весны.