Лоцман кембрийского моря

Пудалов Федор Моисеевич

Все, кто был дома, вышли поглядеть на нас, приезжих. Вдруг Савва сорвал бердану с плеча. Секунда — и он убил бы человека. К счастью, я узнал Николая Ивановича и бросился между ними в тот момент, когда Савва спустил курок. Савва сам успел дернуть бердану кверху, чтобы не убить меня, и пуля только пробила на мне шапку. Савва испугался, а я рассердился.

— Это что за хулиганство! Твой брат теперь один во всем мире помнит наизусть всю летопись. Может быть, без него не удастся ее разобрать!

Савва заорал так, что горы загремели и все население

в колхозе затряслось:

— Не брат он мне, душегуб он! Сатана его выручил из погибели, — и так далее.

Женя коротко объяснил мне, что на дороге кто-то рассказал про бандита Меншика и Савва признал Николая Ивановича. Я сказал:

— Все равно не дам убивать его, пока не запишу с его слов всю летопись. А кроме того, не допущу самосуда.

— Ты совсем как Василий Игнатьевич! — воскликнул Женя в каком-то телячьем восторге.

Николай Иванович как будто нисколько не удивился поведению Саввы, но зато чрезвычайно поражен был моим заступничеством.

Он ходил за мной как привязанный. Я даже подумал, что он прислушивался к моим рассказам о Русском жиле. Потом он даже спросил с осторожностью, все ли живы там… Я расхохотался и без стеснения разоблачил его мысли о моем будто бы поручении показнить «воров» Русского жила. Я сказал, что его батя — «антисоветский элемент» и настоящий вредитель.

Николай Иванович не мог этого понять, но Савва вспыльчиво разъяснил ему, что Сергею, должно быть, выгодно пособлять врагам нашим и не он ли бандит Меншик. Николай Иванович задумался и только спросил, насмешив нас всех:

— Но как же так: выходит, что батя Сергей Иванович — бессовестный человек?..

Я спросил — вспомнил разговор на станции:

— Какие дары батя отвез царям?..

Николай Иванович не ответил.

Николай Иванович прожил в оленеводческом этом колхозе больше полугода и уже стал членом правления.

На другой день утром рано, до завтрака, Николай Иванович ни с того ни с сего вдруг поклонился мне низко, при всех, и заявил, что согрешил в мыслях против меня и моих товарищей и желает очиститься исповедью, как перед смертью. Коротко говоря, он рассказал нам длинную историю (вот любитель длинно рассказывать!), начиная со встречи с батей на станции за Байкалом.

Я ему поверил в каждое слово. Он еще на Байкале произвел на меня впечатление человека, не умеющего соврать. Он тоже слышал про бандита Меншика, и это — батя Сергей.

Николай Иванович повеселел и стал расспрашивать меня о Русском жиле еще более подробно. Признаюсь, я похвалился нашим колхозом «XVI век». Николай Иванович сказал:

— Вижу нарушения устава в твоем колхозе. За это тебя по головке не погладят.

Меня возмутило это до глубины души. Какой выискался знаток колхозного устава! Я сказал:

— Иди-ка ты в Русское жило и выправляй все по уставу.

— И пойду! — заявил Николай Иванович с запалом. — И выправлю.

Савва с удивлением посмотрел на брата:

— Где ты, Николай, прыти набрался?.. Всю жизнь тишайшим слыл.

— Мышь в одной

шерсти не бывает. Человек тоже, — ответил Николай Иванович с недовольством. — А ты шалый был и остался. Тебя в Русском жиле хватились, и как раз пропала Берестяная Сказка. Не твое ли озорство?

Тут я подошел и сильно ткнул Савву в спину, чтобы молчал про сундук.

9 октября 1935 г.

Через три месяца мы пришли в Якутск.

Николай Иванович привел нас к своему знакомому якуту Никульчану. Это хороший человек. На другой день мы четверо пошли в ЦИК, но по дороге Николай Иванович остановился у дома уполномоченного ГПУ и непременно пожелал его увидеть. Оказывается, он с ним давно знаком. Уполномоченный даже обрадовался Николаю Ивановичу и с нами вместе пошел в ЦИК.

— Вот это? — спросил он, потрогав сундук на олене, и мы поняли, что Николай Иванович рассказал ему про бересты; а как он выщупал в мешке и угадал ящик — сундук Берестяной Сказки? И нам ни слова! Вот вам бесхитростный Николай Иванович.

Председатель ЦИК выслушал нас и сейчас же вызвал директора научного Института истории и языка. Мы внесли сундук. Собралось еще несколько человек, зашел председатель Совнаркома, и мы открыли сундук.

И все увидели, что он полон черной трухи и серой пыли, и все стали чихать.

А Николай Иванович встал на колени у сундука и, сложив ладони, заплакал.

Председатель Совнаркома схватил меня за плечо и воскликнул:

— Успокойся! Садись!

Но я не сел.

Они меня утешали, а директор института сказал, что бересты в сырости сбереглись бы еще тысячу лет, а высохли — и рассыпались в пути от потряхивания. Их нельзя было вовсе трогать из пещеры. Я должен был сообщить институту, они послали бы экспедицию с опытным специалистом.

Таким образом, Берестяная Сказка погибла из-за того, что я ее нашел. Я погубил историческое сокровище.

Если бы меня тут же поставили к стенке, я немного успокоился бы, но они стали меня утешать вместо того, чтобы расстрелять. Этого я уже не мог выдержать и разревелся первый раз в жизни, и неважно, что при ЦИК, и при Совнаркоме, и при гепеушнике, по важно, что при моих ребятах. Глядя на меня, захныкал немедленно Джаз, а Ваня отошел к окну.

А тогда Савва уселся на пол, прямо в пыль от истории его родного Русского жила, и по-богатырски заревел.

Почти половина правительства утешала нас, но напрасно, если бы не помог Ваня. Он подошел сначала к Савве и молча сделал ему легкий нокаут. Потом он приблизительно таким же приемом переключил мои душевные страдания на физические. Женя, благодаря своей быстрой наблюдательности, обошелся без Ваниной помощи.

Хотя это далеко не было расстрелом, но мне стало немного легче.

— Что ты делаешь, разбойник? — закричал председатель ЦИК, увидев, что в это время директор научного института зачерпнул большие пригоршни трухи из сундука и высыпал прямо на роскошный ковер.