Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
Я совершенно не мог предполагать тогда, что это — будущий секретарь обкома комсомола первого избрания Ваня Уляшев.
Убитых красноармейцев, партизан и белых похоронили без всякого различия в общей могиле на кладбище. Никаких речей, ни торжеств, ни венков на их скромной могиле возложено не было, только Алексей Васильевич сказал обо всех, что трое легли за правое дело, остальные — обманутые бедняки, ослепленные, несчастные жертвы нашей темноты и белогвардейского обмана.
Постаревший на десять лет бывший красноармеец воскликнул:
— Да
В селе Вымьваиль и теперь заметен невысокий курган… а вокруг растут белоствольные березы. По утрам звонко щебечут птички, заливаясь многострунной трелью голосов, прославляя подвиги схороненных под курганом людей…
Алексей Васильевич слушает воспоминания и подтверждает жалость народа к своим несчастным детям, обманутым темной корыстью, даже наиболее зла причинившим. Народ их породил и народ убил, по необходимости, по нужде, и поэтому воссоединил в могиле без ненависти худших со своими лучшими сыновьями-защитниками.
Весь вечер того дня победы пятеро вымьваильских комсомольцев, а среди них Ваня и прихромый Вася, гуляли по селу с двумя комсомольцами — кавалеристами Красной Армии, чуть не обнявшись, и составляли дальнейшие планы. Молодежь, освобожденная ими от белых, стояла на улице и смотрела на комсомольцев с завистью.
Васе больно было ступать — на обе ноги.
Ваня сказал:
— Давайте записывать в Союз! — и закричал: — Ребята, молодежь, айда в Совет! Будем говорить.
Дети коммунистов, братья записывались, а еще больше сестры, девушки, обиженные белыми.
У Васи начинался ревматизм, он не мог работать курьером, и для него учредили в Совете должность ночного сторожа. Но Вася проводил в Совете и весь день.
А когда осохли из-под снега муравьиные кучи и отогрелись, Вася уходил на день в лес лечиться от ревматизма.
Из-за ревматизма Вася не поехал со своей ячейкой в Усть-Сысольск в мае. Ячейка в полном составе — парни и девушки — во главе с Ваней Уляшевым отправилась воевать против белых поляков.
Но в уездном комитете партии их не взяли, потому что набрали ранее подоспевших, а дальние вымьваильцы, пока узнали о войне, — опоздали и возвратились с плачем от невыносимой обиды. Вася плакал со всей ячейкой, хотя не ездил, — обида была общая для всех.
В сумерках он возвращался из лесу, из муравьиной больницы шел торопливо в Совет узнать новости за день. Где-то смертельная война продолжалась между трудящимся народом и теми, кто хотел по-прежнему отымать плоды его трудов. И на Выми эта борьба не прекращалась, здешние мироеды помнили и хотели вернуть прежнее житье. Вымичане провели мобилизацию в Красную Армию. Осенью охотники не ушли в дальние леса, промышляли поблизости, за восемнадцать — пятнадцать километров, чтобы ночевать всегда дома.
В Совете письмоносец принес газету и прочитал речь Ленина: как научиться коммунизму. Каждому
Человечества?..
Вася думал об этом весь день в лесу. Быстро рисовал непонятные значки-буквы угольком на белых березах и думал: что такое человечество?.. И покрывался испариной от муравьиных уколов.
Много ли человечеству знаемо? А про узор земли? Вдруг — не известно человечеству? Тогда откуда узнаешь?
Из самой земли, что ли…
Народ не интересуется этим, на Выми никто не думает об этом, я один. Значит, это нестоящие вещи и неправильные мысли?.. «Ты эти мысли кинь», — все говорят. Говорили. Давно совестно стало заводить разговоры об этом. А жалко было — бросить мысли.
Но не менее тяжело и непосильно было — «нужнее» лечения на муравейниках — сознавать разноречье своих интересов и стремлений с желаниями и намерениями отца, старших братьев, жителей всего мира. Ненужное миру — дивное, ребяческое, недостойное взрослых лесорубов и лоцманов. Побаиваться надо увлекательных мыслей.
Все люди видят сны, а я же не вижу. И монахи лечили, не вылечили. Может, у меня голова устроена не как надо?
Вася не знал, что в маленьком мире, населяющем одно село, мало и мыслей. В большом народе — и мысли больше.
Его мир был его рамкой. Его народ — какой есть — был его авторитетом. При всем сознании своего ума, окажешься по уму не стоящим народа. Уверенность в своем уме — получить от народа. Мыслить, как народ… Если народ мыслит, как ты…
Если народ — как ты?.. Вот это и значит что ты — как народ.
Искал в народе свои мысли бедный мальчик — не нашел. А мысли сами рвутся из рамки — а порывать с мирской мыслью «очень нужно», до боли, до страха. Что делать? Надо воссоединиться с миром. Что надо?.. Чтобы мир принял его мысль…
Мир слишком долго не шел к Васе. У мира слишком долгая жизнь, Васе не дождаться, Васино детство пробегало быстрее. Он пошел к миру.
Осенью Митьку отвезли в Серегово к тетке, он начал учиться в школе первой ступени. А Васю сделали председателем волостного комитета помощи семьям красноармейцев и погибших партизан.
Белые при уходе с Выми отомщали народу, а особенно лесорубам, и сожгли лесопильный завод. Не стало и лесоторговцев, заготовка торгового леса прекратилась. Только один лоцман получил работу летом 1921 года — Вася Зырянов.
Через Вымьваиль прошли городские, из самого Питера, не то из Москвы. Называли себя «экспедиция»; по-видимому, это было ученое название артели. Их начальник Иван Андреевич спрашивал проводника и надежного лоцмана, знающего реки за водоразделом. Такого лоцмана не было на Выми. Ивану Андреевичу порекомендовали Васю Зырянова, который дерзал сплавляться везде, и ему везло. Вася тоже не плавал за водоразделом.