Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
«Самое главное — это подойти к природе образования самой нефти», — сказал Иван Андреевич и повторял это неоднократно.
На втором курсе Василий «занялся этим»: ответ на этот чисто научный, чисто теоретический вопрос будет иметь громаднейшее чисто практическое значение. Это будет почти готовый ответ на вопрос, где искать нефть, где она д о л ж н а быть… Василий Зырянов, лоцман и лесоруб, комсомолец и партизан, принужденный с детства к борьбе за жизнь, не мог отвлечься к чистой учебе — все его привычки противились мысли «отложить» борьбу до окончания учебы, оторвать учебу от деятельности.
Его записи лекций пестрели вопросами
Поэтому он не удерживал свои мысли при себе, а сообщал их каждому товарищу, даже не очень желающему выслушать и пусть совсем не согласному… Удивительно, что его слушали все же.
«Люди мучаются, — думал Вася, — государство тратит народный труд на то, чтобы колоть землю где попало, наугад, в большинстве случаев напрасно: бурят десятки скважин и не находят нефти. А профессор Губкин дает, например, существование Второму Баку одним лишь тем, что отверг старую, неправильную теорию зарождения нефти непременно там, где она лежит сегодня. Нефть может перемещаться. Материнские пласты, где она зародилась, где находят нефть в Баку сегодня, в Поволжье и Приуралье лежат глубже пермских, сказал Губкин Иван Михайлович и этими словами указал Второе Баку в глубинах девона, под спудом пермских слоев.
Указал — да. Открыл… Но Второго Баку этим не создал. Потому что тысячи геологов и хозяйственных работников нефти, закосневших в старом, все еще не верят в древнюю нефть и сопротивляются изо всей силы, не дают развиваться Второму Баку. Как убедить их? Чем их донять?
Только одним: докопаться до основания в этом вопросе. Надо непременно докопаться до происхождения нефти, а следовательно, до основания жизни на Земле, до кембрийских слоев. И пройти весь кембрий, до кристаллического фундамента осадочных слоев земной коры».
Василий обратился с вопросом к Ивану Андреевичу, большому специалисту и большевику. Почтительно склоня голову, ссутулясь и глядя снизу вверх, он спросил:
— Почему не может быть нефти в кембрии?
Иван Андреевич ответил:
— Вам говорил об этом Губкин или будет говорить. Чем древнее осадочная порода, тем меньше в ней органических остатков. В кембрийских слоях органического нефтеобразующего материала, по-видимому, недостаточно было.
— По-моему, Иван Андреевич, это не совсем правильно! — вдруг взволнованно сказал студент Зырянов.
Студенты стали смеяться, и возможно, что большой ученый удивился. Но вежливо сказал ученому-второкурснику:
— Интересно услышать ваши соображения.
Василий поднял голову и ответил речью длинной и страстной. Во всех вышележащих слоях примешивается нефть из нижележащих пород, говорил он, и природа образования нефти в каждом слое запутана… А кембрий является горизонтом, ниже которого нефть не могла образоваться!..
Он выпрямил спину и твердо закончил:
— Поэтому я считаю необходимым для себя раскрыть и объяснить природу не из предположений, а из нее самой!
Иван Андреевич с большим старанием вникал во взбудораженные фразы. В них не было новых для науки соображений, но профессор не указал на это. Он даже не улыбнулся на «я считаю». Он остерегался связать, задержать ищущую свободную мысль ученика и сказал ему бережно,
— Конечно, ничего не бывает такого, что позволило бы категорически утверждать невозможность новых открытий…
Фраза эта показалась Василию удивительно ободряющей, он с благодарностью запомнил ее на всю жизнь…
— Если таково положение, — воскликнул он пылко, — тогда, Иван Андреевич, еще рано сбросить со счетов кембрий! Я буду работать!
Иван Андреевич прошелся глазами по аудитории со стариковской сердитостью.
«Работать, работать!.. Сначала доучиться надо!» — подумал, вероятно, Иван Андреевич, мысленно обращаясь ко всем студентам, потому что все были такие же, как Зырянов, труженики с детства, пришедшие в высшее учебное заведение с крохами среднего образования и с неукротимой жаждой получить все знания человечества, в то же время с непреодолимой привычкой взрослых людей к ежедневной практической деятельности. И эта великолепная потребность мешала им учиться. Настолько мешала, что третья часть студентов ушла из института или удалена была из-за академической неуспеваемости. Это означало, что институт на треть работал впустую.
Было специальное решение правительства об учебе и производственной работе в вузах. Партийная и комсомольская организации боролись как могли за дисциплину учебы, но в то же время и за участие каждого студента во всей жизни государства… Это было трудно.
Многих студентов пришлось удалить из института из-за академической неуспеваемости. Многих разгружали вплоть до освобождения от выборных должностей, чтобы не пришлось исключить из института.
Студенты принимали обязательство удержаться в институте, но не оставляли шефства над нефтяными районами, над колхозами и продолжали посылать бригады помощи на механические заводы, снабжавшие оборудованием трамвайный парк и автобусный парк… Бюро комсомола выпустило специальные тетради для каждого студента, где записывалось количество часов, использованных на общественной работе…
К концу второго курса Зырянова избрали в члены партбюро и секретарем общеинститутского бюро комсомола.
Секретарем факультетского бюро, на место Зырянова, избрали Сашу Кучумова — товарища и полную противоположность Васе. Можно представить себе, как они работали: взбудораженный, с неистощимой нервной энергией, Вася неудержимо устремлялся к самым дальним целям, развивая огромное давление на окружающих, ставил труднейшие задачи в самый тяжелый момент и страстно требовал самых напряженных усилий в учебе и в общественной работе… А слабый здоровьем, чернявый и худенький Саша, склонный к туберкулезу, неуступчиво продумывал Васины преувеличения и «волевые задачи» и холодно, немногословно произносил:
— Мы все говорим о больших целях и о наших скрытых силах, но это не делает дела. Не идеи Васи приведут нас к этим целям, а партия, комсомольская организация, приложение сил к делу. Где эти силы? В нас. Так вот, надо их извлечь.
Саша старался ладить с ребятами и терпеливо налаживал их на комсомольские дела. Он советовался с партийным бюро и мобилизовал факультетский комсомол и с ним студенческий народ, — а там у него и Вася был учтен и полностью использован, как лучший ударник учебы, первый отличник института и самый активный общественник.