Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
Заведующий читал его анкету.
— Если бы ты учился во второй ступени, как все учатся, ты бы окончил и получил аттестат. Но ты одновременно учился — или старался учиться — в совпартшколе и даже еще в педтехникуме. Поэтому нигде не закончил полный курс.
— Заведующий второй ступенью говорил то же, что и вы. — Но Василий слышал это от многих и уже видел их правоту — и оставался при своем. — Я не мог не учиться. Второй ступени мне не хватало… Но если бы не общественная работа, я бы успел во всех трех!
Краевой отдел народного образования отказался послать его в Москву до полного
«Радость была неописуемая, товарищи, когда я сдал и был зачислен!..» — писал он своей комсомольской ячейке на родину, в село Вымьваиль.
Тут были все камни, все музеи перед его глазами! Все лаборатории он «облазил до основания». Успел несколько часов по математике «ухватить» в университете. Слушал курсы при Политехническом музее — там он посещал лекции по психологии и физиологии. Особенно интересовал его такой предмет: законы работы мозга… Не считаясь с программой, он слушал лекции выборочно уже в трех местах и хотел бы слушать во всех вузах Москвы. Медицина! Это же страшно интересно! И это же очень важно знать!.. Может, попробовать?.. Успеть?.. Законы физики стали его личными врагами, острил Зырянов: не пускали одновременно находиться в нескольких местах.
Он уже успел познакомиться со всеми студентами на своем курсе, в своем общежитии, на всех пяти курсах академии; узнал их учебные и прочие интересы, партийные и комсомольские их взгляды. Он, как электрический буравчик, забуривался в студенческую толщу, накаляясь в ней и грея ее, стремясь пройти ее всю. И все великие малости студенческой жизни тоже попали ему на глаза и хотя бы на малое мгновение приковали все его внимание, а следовательно, остались в его памяти. «Человека должно касаться все в доступном ему мире, — утверждал Вася Зырянов свой любимый девиз и повторял: — И во временно недоступном — тоже. Потому что недоступного нет; недоступно то, что не существует, а все существующее — доступно!» (то есть Вася Зырянов и другие должны сделать все существующее доступным, и как можно скорей). Торжествующая, победная жизнерадостность не оставляла его ни на день, ни на час, на лекциях, и на улицах, и в общежитии, до двенадцати ночи и до трех утра: удел баловней природы и общества, в сущности — радость здоровья и успеха, вдохновения и творчества… Та самая, что возбуждает у детей удивительное, восторженное и многозначительное чувство бессмертия! Такое интимное чувство… сокровенное и не подлежащее разглашению… К сожалению, рано, в отрочестве, теряемое у большинства, но удерживаемое гениями всю жизнь.
На первом курсе Василия выбрали секретарем факультетской организации комсомола и выбрали в члены общеинститутского бюро.
Комсомол организовал огромное количество бригад, особенно в помощь подшефным колхозам. Комсомол, и особенно вузовский, захвачен был энтузиазмом успешной коллективизации села.
В каждую бригаду старались включить Зырянова. Он только удивлялся и огорчался, втайне ликуя, огорчением обманывая
Между тем это происходило просто потому, что всем бросалась в глаза его жадность ко всему совершающемуся вокруг. Зырянов так очевидно боялся, что где-то что-то происходит без его участия и могут сделать недостаточно или не доведут до конца!.. Студенты кричали великодушно, снисходительно, насмешливо: «Дайте это Зырянову!» И он был счастлив и тоже кричал: «Хорошо! Дайте это мне!» Наконец-то он вошел в замечательный мир мыслящего человечества, вечно юный мир, устремляющийся издавна туда же, куда и Вася стремился, — за тем же самым!..
Василий организовал две бригады помощи — трамвайному парку на Шаболовке и автобусному парку — для выполнения их плана. Нефтяной институт не мог допустить, чтобы план сорвался у ближайших соседей!..
И бесконечное количество раз Василий ходил по физическим и химическим лабораториям.
Он не мог ждать пять лет, имея все книги в руках, пока ему сообщат в порядке программы то, что содержали эти книги, — все, что стало уже известно человечеству до этих пор! Лихорадка познания трясла его, и он писал письма товарищам детства на Выми: «Часы, ночи, сутки — все слилось в один комок!»
Но чем больше становилось известно человечеству, тем больше появлялось поводов для удивления. Этого еще не знал Василий — судьба человечества была и его судьбой.
«Правильно наблюдайте факты, изучайте само явление в природе и сопоставляйте, — учил студентов Иван Андреевич. — Это единственный путь для геолога-разведчика и для ученого».
Он не говорил: «Запоминайте факты»: это, он считал, подразумевается. Необходимость запоминать факты очевидна для каждого. Нельзя сопоставить факты, которые не помнишь. Если вы не научитесь запоминать, бесполезно и наблюдать; вы и не можете изучать.
Василий слушал с улыбкой удовольствия волшебные рассказы второкурсников о том, что Иван Андреевич знает наизусть каждую буровую скважину по всему СССР и ее историю.
«Позвольте, это вы про какой номер? Сто девяносто первый? Знаю». И начинает рассказывать об этой скважине: когда она «забурилась», что она встретила по пути, все неполадки во время ее бурения и в эксплуатации.
Он знал всех буровых мастеров по имени и отчеству!
Василий считал, однако, что в этом нет ничего волшебного. Он объяснял это студентам:
— Иван Андреевич укрепляет свою память необъятным количеством фактов…
— Это укрепляет память?.. — с коварной серьезностью спрашивали студенты и хохотали.
— Да, конечно, — настаивал Зырянов, не смущаясь насмешками. — Иван Андреевич может сопоставить все факты, не допуская спекуляции и упрощения…
Великое удивление детства разрешилось без удивления — Василий узнал, каким образом нефть залила Жирную речку: поднялась на поверхность из глубины по щелям пористых известняков. Теперь это было для него азбукой геологии и почти не заняло его. Он был захвачен высшим удивлением, высшей загадкой самого возникновения нефти. Откуда она взялась в глубинах?.. И каким образом?.. Никто еще не ответил окончательно на этот вопрос.