Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
Между тем публика, быть может по секрету предупрежденная о том, что скоро прикажут очистить зал, постепенно успокоилась и восприняла почти равнодушно появление свидетельницы Кларетты Таркуини — кассирши кинотеатра. Это она посадила Буонафортуну на скамью подсудимых своими показаниями, столь уверенными и определенными. Они произвели тем более сильное впечатление, что кассирша была похожа на испуганную курицу.
— Скажите: «Я клянусь», — велел председатель.
— Я клянусь.
— Вы — Таркуини Кларетта?
— Да, синьор.
— Синьорина, вечером пятнадцатого числа…
Балестрини только сейчас с изумлением заметил,
— И все же вы это ясно сказали во время первого допроса! — воскликнул адвокат Силипо, и Балестрини, вздрогнув от его голоса, прогнал посторонние мысли. Таркуини, повернувшись к скамье адвокатов, приготовилась отвечать…
— Смотрите на председателя суда, синьорина, — призвал ее Силипо, указывая вверх. Девушка, естественно, растерялась. Даже самые опытные свидетели не в силах понять существующую процедуру, сначала вопросы задают председатель суда и адвокаты, а потом снова председатель — будто говорят через переводчика, что только отнимает время и утомляет.
Балестрини с первых же слов понял, о чем идет речь. По собственной воле, впервые за время многочисленных допросов девушка давала показания не в столь категоричной форме. Да, она видела Буонафортуну, когда он выходил из вестибюля, и смутно припоминала, что два часа назад продала ему билет. Потом она на секунду отвлеклась, подойдя к зазвонившему телефону, а мгновение спустя за входной стеклянной дверью произошла трагедия.
— Лишь в том случае, если бы на месте синьора Буонафортуны возле выхода вдруг оказался кто-то другой, конечно, абсолютно похожий на него сзади, точно так же одетый и с такими же волосами, только тогда я могла бы ошибиться, господин судья. Потому что я на секунду потеряла его из виду. Всего на секунду, но, когда я подняла глаза, он был за дверью, тот самый человек. Только успел открыть дверь и выйти на улицу.
Силипо ухватился за эту великодушную уступку, истолковав ее как некую слабость обвинения: широко разведя руками, он изобразил сомнение. Но слова кассирши никаких сомнений не вызывали, и Балестрини жестом привлек внимание председателя, который уже начал клевать носом.
— Господин председатель, хочу заметить, что смысл фразы, произнесенной синьориной Таркуини, не следует искажать. Она сформулировала ее в виде парадокса с целью усилить свою мысль… в том смысле, ну, не знаю, как бы лучше это выразить… В общем, так: единственная возможность ошибиться существовала бы лишь тогда, если бы за истекшую секунду на месте Буонафортуны оказался его двойник, причем подмены не заметил бы никто из прохожих. Понимаете, что я хочу сказать?
— Это так? — спросил
— Извините, я не очень хорошо поняла.
— В следующий раз лучше выучи свою роль! — выкрикнул из толпы чей-то женский голос.
На сей раз в зале не раздалось смеха. Атмосфера накалилась: ветер переменился — все ждали обличений, остроты и шутки были забыты. Председатель терпеливо повторил сказанное Балестрини, в то время как судебный заседатель, наверно радуясь тому, что не ему одному приходится попотеть, улыбался с довольным видом.
— Нет, господин председатель. Если я правильно поняла ваш вопрос, повторяю то, что уже говорила раньше: это был он. Это был… Я хотела сказать, что только в случае, если бы… одним словом, только если бы произошло нечто такое…
— Короче говоря, прокурор прав.
— Как вы сказали?
— Хорошо, хорошо. В таком случае на мой вопрос ответьте так: подтверждаю все то, что заявляла раньше. Человек, увиденный мною за стеклянной дверью, не мог быть никем иным, кроме Буонафортуны.
Наступила такая зловещая тишина, что в ней явственно прозвучали слова, произнесенные шепотом одним из адвокатов обвинения, подошедшим вместе с Якопетти поздороваться с прокурором:
— Помнишь, как говорил старик Карнелутти? Когда в зал суда входит политика, правосудие в ужасе убегает.
— Политика всегда тут, — отозвался Якопетти, но с таким видом, будто говорит не всерьез. — Ну, так как дела, Андреа?
— Ничего нового. Сейчас обрабатывают бедняжку, единственную, кто представляет интерес. Но список свидетелей еще велик.
— А какова атмосфера в целом?
— Накаленная. Я задыхаюсь от жары, или это мне только кажется?
— Еще бы! Посмотри, сколько народу. У вас сегодня аншлаг.
Они поболтали минут десять, не теряя из виду возвышения, с которого давали показания свидетели. Как только Таркуини отпустили, Андреа скинул прокурорскую мантию.
— Джиджи, ты меня не подменишь на десять минут?
— Ладно, только давай побыстрей.
Балестрини постарался выйти из зала как можно незаметнее. Яростная перепалка между адвокатами из «Красной помощи» и их коллегами со стороны обвинения полностью поглотила внимание присутствующих.
— Мое почтение, доктор.
— Добрый день!
Полицейских было хоть отбавляй, многие в гражданском, и все наготове, будто ожидался государственный переворот. Преодолев лабиринт загородок, расставленных, как обычно в таких случаях, Балестрини вышел на улицу. Казалось невероятным, что там, в зале, даже не догадываются, как ярко сейчас светит солнце. После раскаленной духоты зала Балестрини, несмотря на жару, словно очутился в Доломитах [41] .
Войдя в здание прокуратуры, он быстро направился к своему кабинету, на ходу доставая из кармана ключ. Телефонный разговор должен быть совсем коротким — надо уложиться, как он обещал, в десять минут. Машинальным движением отодвинув в сторону кипу папок, Балестрини набрал номер и прислушался в надежде, что услышит сигналы «занято». Однако почти тотчас ответила прислуга.
41
Доломитовые Альпы на северо-востоке Италии, где расположены курорты для любителей зимних видов спорта.