Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
— Так расследование ведет он?
— Да. Однако я в эту версию не верю. Другая — политическое преступление, то есть провокация, или, наконец, убийство, связанное с расследованием, которое вел Де Дженнаро. Во всяком случае, следует проверить, с кем в последнее время встречался капитан — от его личных отношений до служебных контактов: имели ли место угрозы в его адрес; не заявила ли какая-нибудь террористическая группа о своей причастности к этому убийству и какая именно; откуда взялась сумма в полтора миллиона, которую капитан держал в столе, и на что она предназначалась; что искали у него в квартире… Вот тут-то, черт возьми, и зарыта собака!
— То есть?
— Легко
Наверно, впервые за полчаса своего взволнованного рассказа, по-видимому, не слишком утомившего больного, Балестрини приостановился. В наступившей тишине из квартиры сверху доносились веселые ноты «Турецкого марша». Вероятно, играло радио, так как вскоре постепенно затухающую музыку заглушил голос диктора. Глаза больного, глубоко утонувшие в орбитах, казавшихся пустыми из-за темноты в комнате, смотрели на помощника пристально и внимательно.
— Так чего же ты хочешь, Балестрини?
— Ничего особенного: этим делом хочу заняться я.
Немного спустя, на улице, Балестрини мысленно вернулся к этой фразе, внешне такой обычной. Прокурор жил на верхнем этаже старинного небольшого особняка на бульваре Реджина Маргерита. Неприступность стен этого дома вошла в поговорку, там царили тишина и покой, которые сразу охватывали нечастого гостя. При выходе оттуда шумное оживление проспекта казалось непривычным, оглушало и раздражало.
Балестрини вспомнил, как прокурор, наверно пораженный его столь необычной напористостью, пробормотал в ответ: «Ну… конечно, у тебя свои причины». Андреа улыбнулся, открывая дверцу автомобиля. Улица была забита всеми видами транспорта — пробку создала уборочная машина. Регулировщик строго посмотрел на Балестрини, словно призывая соблюдать осторожность.
Однако Андреа не понравилось, что старик прокурор пытался найти отговорки раньше, чем услышал его просьбу. Намекая на предстоящее официальное назначение Витторио Де Леонибуса заместителем главного прокурора, он ворчал себе под нос, что его будущий заместитель тоже может отчасти… по своему усмотрению… поручить расследование тому из помощников, кого считает более… ну, в общем, что у Де Леонибуса также может иметься на этот счет свое мнение…
У двери кабинета Витторио Де Леонибуса, где одиноким стражем стоял величественный двухметровый филодендрон, Андреа столкнулся с сильно накрашенной девчонкой. Закрывая за собой дверь, она уставилась на него так, словно узнала его.
— Ах, доктор Балестрини…
Напрягая память, он взглянул на девицу внимательнее.
— Забыли меня? Я приходила к вам просить пропуск в «Реджина Чёли», — улыбнулась она.
— А, да-да, — отозвался Балестрини.
Его раздражали наглый вид и чуть ироническая улыбка этой крошки, разгуливающей в платьице с таким декольте, которого не могла оправдать даже царившая в прокуратуре тропическая жара.
— Я была у заместителя прокурора… — начала было девица игривым тоном, и вдруг он вспомнил о слухах, ходивших о посетительницах Витторио Де Леонибуса. Кроме того, барышня была информирована лучше, чем ей следовало бы, уже назвав Витторио заместителем, хотя в эту должность он еще не вступил. Стараясь скрыть неприязнь, Балестрини попрощался с девицей кивком головы и взялся за ручку двери.
— Вот здорово, а я как раз сейчас тебе
42
«Пустите детей» (лат.) — слова Христа (Евангелие от Матфея, гл. XIX, с. 14; «…пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне»).
— Ты-то как раз мне и нужен, — начал Витторио. — Подумай только, даже Винья в некотором затруднении и просил меня, так как сегодня он… да, я забыл тебе сказать, что коллега Мерони… ну, как бы по инерции… продолжает вести расследование, поскольку убийство случилось именно во время его дежурства… понимаешь? Но он считает, то есть мы с ним считаем, что ты в этом деле разберешься лучше нас… да кроме того, мне только что позвонил наш главный…
— Я в курсе…
— Ты ведь знаешь старика, он мне…
— Говорю тебе, я в курсе дела.
— Во всяком случае, надеюсь, он скоро поправится, до того как…
— Да, да, конечно, но ты сказал, что я тебе нужен? — прервал Де Леонибуса Балестрини. Все это очень мило, но у него не было никакого желания слушать болтовню Витторио.
— Да, да… Знаешь… для начала надо раздобыть хоть какие-нибудь сведения о Де Дженнаро… я имею в виду самое существенное… Трудно поверить, но в следственном отделе знают только его домашний адрес — и ничего больше. Понимаешь? Конечно, теперь за дело возьмешься ты, начнешь расследование, но нужно сейчас же, не теряя ни минуты, пуститься по горячим следам, а не то будет поздно…
— Я все жду, что ты мне наконец объяснишь…
— Перестань, Андреа, ты же сам понимаешь. Ну хотя бы… например, с кем он встречался в последние дни? Потом… да, может быть, тебе известно, где живет эта его таинственная мать-миллиардерша? Говорят, на Лазурном берегу, но это только предположение…
— Извини, Витторио, а почему ты полагаешь, что мне должно быть все известно?
Де Леонибус изобразил на лице крайнее изумление, но не разразился обычным потоком слов. Он напустил на себя торжественно-почтительный вид, с каким вдове сообщают печальное известие.
— Я думал, учитывая ваши с ним отношения… такие близкие… что ты более, чем кто другой, можешь быть в курсе каких-нибудь подробностей, не скажу интимного, но все же личного характера, можешь знать о них больше его начальства. В общем, ты меня понял… Не так ли?
— Нет. Я ничего не знаю о Де Дженнаро. У нас с ним не было ни привычки откровенничать, ни каких-то особых отношений.
— Да нет, я не это имел в виду, — прервал его, смеясь, Витторио, но Балестрини понял, что приятель ему не верит, и с нескрываемым раздражением хлопнул дверью, выходя из его кабинета.