Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

— Ничего, — собственный голос казался чужим и далеким, совсем глухим в тягучем вязком воздухе.

— То есть, ты хочешь сказать, что твой сон не вызван лекарствами, а это естественная реакция организма, так? — в голосе мага слышались злоба и беспокойство.

Локи кивнул, не слишком хорошо осознавая смысл произнесенных только что слов. Какая, по большому счету, разница, что его так измучило? Хотя, понятно, что: бездна, читаури, прыжки по десяткам миров — все это не могло пройти бесследно для его и без того слабого здоровья, не говоря уже о душевном равновесии. Он был истощен и физически, и морально, а сон, как известно, лучший лекарь. Если бы Локи мог впасть в подобие сна Одина, то восстановился бы гораздо быстрее, но его магия не шла ни в какое сравнение с магией Всеотца.

— Жестокости великого Одина меня порой просто поражают, — послышался издалека, будто из какого-то другого пространства, голос несносного мага. — Не смей спать!

Локи почувствовал, как его встряхивают. Приоткрыв глаза, он с трудом сфокусировал взгляд на своем собеседнике.

Тот, как оказалось, уже практически держал его на руках. Закрывая глаза и отдаваясь полудреме, Локи представлял себе, что рядом с ним мать, что он ребенок или даже младенец, проводящий большую часть времени на руках родителей. Сознание опять начало куда-то уползать, а ощущения притупляться…

Хагалар пытался растормошить засыпающее на его руках тело, но понимал всю бесполезность своих действий. Он мог бы в одно мгновение болью или водой пробудить царевича от этого странного сна, но в этом не было никакого смысла. Измученному допросами и пытками телу явно необходим был отдых, и, к тому же, такой крепкий сон — прекрасная возможность изучить царевича чуть глубже.

Устроив голову Локи у себя по коленях, Хагалар дотронулся до висков бога и погрузился в его истинную суть, в его магию. Просматривая её потоки, смешанные с кровью и лимфой, маг мог только поражаться жуткой истощенности и усталости, завладевшей буквально всем естеством его подопечного. Мышцы были мягкими и дряблыми. Тело пребывало в блаженном расслаблении, больше похожем на медленное разложение. Хагалар не понаслышке знал, как невыносимо тяжело вставать на ноги после долгой болезни, приковывающей к постели. Но это необходимый шаг на пути к нормальной жизни. Ему доводилось просматривать внутреннюю сущность тех, кто вынужден был неделями и даже месяцами оставаться в лежачем состоянии, и выглядели их тела немногим хуже, чем тело этого натренированного воина, потратившего десять столетий на то, чтобы стать одним из сильнейших существ девяти миров. И было одно существенное отличие: обычно пациенты стремились встать, их сознание жаждало действий, жаждало получить долгожданное разрешение целителя. А в случае с Локи имело место совершенно иное. Разум и сознание царевича словно оплела паутина, причем магического свойства. Это совсем не понравилось старому магу.

Он углубился в паутину, стараясь определить, создана ли она сознанием Локи, пытающимся защититься от жестокого мира допроса и пыток, или же это дело рук кого-то извне. Хагалар, сдерживая отвращение, дотрагивался до паутины с разных сторон: вязкая, липкая, но не агрессивная. Она проецировала не кошмары, а самые сладостные мечты, надежды и воспоминания. Быть может, это дело рук Одина? Но зачем ему погружать нелюбимого сына в вечный блаженный сон? Не сходится…

— Маннар, — прошептал Хагалар, догадавшись. — Опять ты упустил свои сны!

Маг цокнул языком, смирившись с тем, что придется-таки спасать сознание от сбежавшей паутины, а потом еще и нести эту самую паутину её непутевому хозяину. Хагалар начал медленно и осторожно выпутывать сознание Локи из мелких ячеек, стараясь их не порвать. У него это получалось на редкость легко, что говорило о том, что заклятие очень слабое и вряд ли задело кого-то еще. Надо быть крайне истощенным физически и морально, чтобы эта паутина, подобно болезни, смогла прицепиться к сознанию и завладеть им полностью, уничтожить силу воли и рефлексы, превратить здоровое тело в пучок соломы. Хагалар горько усмехнулся происходящему. Он с такой легкостью проник в сознание не просто мага, а наследника силы Одина, и ни одной ловушки, ничего! Насколько этот тщеславный ребенок не владеет магией! Он даже не пытался ставить защиту от магического воздействия. Возможно, потому, что не знал о её существовании. А вот кое-что другое он делал. Маг обратил внимание на кости черепа, мерцающие светлым серо-малиновым светом. Какая неожиданность! Хагалар на мгновение отвлекся от паутины и обратил свой внутренний взор на кости. Даже беглого осмотра хватило, чтобы понять: их укрепляли магически, причем в течение столетий. «Значит, юный Локи не настолько глуп, как мне показалось сначала» — усмехнулся маг: это открытие обрадовало его. Раньше он считал себя единственным, кто додумался до укрепления костей. Прочие маги считали подобное действо пустой тратой времени и сил, которые можно потратить на более важные и интересные дела.

Он погрузился в чужое тело полностью, отпуская паутину: ей все равно некуда деваться из порабощенного сознания. Хагалар рассматривал магическую составляющую Локи, проверяя все кости и органы на магию. Он проследил мерцающую дорожку защитных заклинаний: густые ответвления на ней соответствовали важнейшим органам: печени, сердцу, легким. И даже они, при всей своей защите, не избежали надрыва. Во всяком случае, печень. Причем повреждения залечивала умелая рука, и точно определить, когда и что именно произошло, было невозможно. От органов маг перешел к костям. Он ожидал найти множественные плохо пролеченные переломы рук и ног, следы дробления костей, но увидел иное: кости грудной клетки были сильно неровными, как будто ребра собирали по кусочкам, а правая рука недавно была сломана в нескольких местах. Когда именно это случилось: неделю назад, месяц, год или два — маг не мог определить, но в том, что кости были раздроблены, сомнений не возникало. В такие моменты Хагалар сетовал, что не обладает глубокими медицинскими познаниями. Он располагал огромными магическими силами, он мог видеть тело насквозь, но не мог понять, что именно видит!

Хагалар

вернулся к паутине, отмечая про себя, что магическая энергия Локи совершенно не похожа на магическую энергию Одина, да и от его собственной отличается весьма сильно. «Надо будет обратить на это внимание во время тренировок. Жаль, сейчас нет времени» — подумал маг, вытаскивая из плененного сознания последние ниточки паутины. Теперь стоило крайне осторожно выйти за его пределы, не потревожив и без того измученный организм. На мгновение перед глазами потемнело, а потом вновь вернулось осознание реальности. Хагалар почувствовал запах дыма, наполняющего топленый дом, почувствовал тепло тела полулежащего на нем царевича.

— И за что Один над тобой так издевается? — прошептал маг, не ожидая услышать ответа. — Wahrhaftig{?}[Ей богу], лучше бы он тебя повесил.

Старый маг запрокинул голову назад, собираясь с силами. Он давно уже не занимался приведением в порядок чужого сознания, давно не снимал паутин. Несколько столетий назад они сбежали в первый раз и распространились по поселению подобно заразной болезни. Одновременно с ними сбежали и чары дара речи, так что половина вещей и мебели начала разговаривать и высказывать свое мнение по поводу всего происходящего. Маг улыбнулся собственным мыслям, чувствуя, что его колени постепенно начинают затекать от неудобного положения. Половина естественников тогда схватилась за чернила и пергамент, задавая вопросы мебели и получая самые невероятные ответы. Вторая половина устроила многодневное собрание и пыталась решить: «Может ли у мебели быть сознание?». Пока естественники занимались ерундой, маги были вынуждены ловить сбежавшие заклинания и снимать порчу буквально с каждого дома. Это вызвало недовольство естественников, заявивших, что говорящая мебель — ценнейшие носители информации. Им противостояли магиологи, доказывавшие, что мебель под чарами не может говорить ничего разумного, потому что у нее нет мозга! Вмешались восторженные логисты, убеждавшие всех прочих, что говорящие кубки и игрушки станут открытием на ближайшей ярмарке, в обмен на них можно будет получить любые реактивы. Библиотекари перекрикивали всех, напоминая, что у них и так дел по горло, им надо переписывать множество книг, и совершенно нет времени на приведение в порядок огромного количества скомканных бумажек, которые естественники, по только им известной причине, считают прародительницами чуть ли не самой интересной книги в научном мире. Хагалар до сих пор недоумевал, почему все эти противоречия не вылились в глобальную ссору? Казалось, только крестьянам, рабочим и целителям не было никакого дела до говорящей мебели, все остальные спорили до хрипоты, забыв о фелагах, о работе, обо всем. Конфликт сошел на нет сам собой, когда действие заклинания удалось погасить. Причем никто так и не смог определить, то ли заклинание само выдохлось, то ли маги нашли антидот. Но факт оставался фактом: мебель замолчала. Извлеченные осколки заклинаний заперли в зачарованные сундуки под деревянные и железные магические замки. Но до сих пор они иногда умудрялись выбираться из своей темницы, и тогда какая-нибудь пробирка вдруг начинала возмущаться, что за кислоту в нее налили?

Хагалар улыбался, вспоминая свое славное прошлое, неосознанно продолжая гладить Локи по волосам: это была не столько ласка, сколько передача сил, столь необходимая для того, чтобы сын Одина проснулся. И эти манипуляции уже возымели эффект. Но, похоже, юному богу совершенно не хотелось покидать приторные грёзы. С лица царевича начал понемногу сползать слой патоки, черты стали чуть острее, дрогнули, хмурясь какому-то сну, брови, по лицу пробежала тень. Быть может, воспоминание о перенесённых муках?

Мысль об испытаниях, выпавших на долю Локи, вызвала из глубин памяти ассоциации с несчастьем его «сестры». Были у того давнего и забавного бунта мебели и неприятные последствия. Одна «говорящая пробирка» стала причиной перехода Берканы из естественников в магиологи. Кто мог предполагать, что оживет именно пробирка с соляной кислотой, и именно в ту секунду, когда девушка будет держать её в руках? Результат: ожог на пол-лица, ослепший левый глаз, душевная травма на всю жизнь. Хагалар помнил, как навещал пострадавшую в лазарете. Она металась в полубреду, у нее поднялась жуткая температура, которую нельзя было сбить никакими травами. Кричать несчастная не могла: боль усиливалась от любого движения. Поэтому она стонала: тихо, жалобно. И хотя ей вкалывали морфий, он, казалось, совсем не помогал. Хагалар со смесью отвращения и безразличия смотрел на обезображенное перевязкой лицо, пока целительница пыталась напоить Беркану через трубочку питательной смесью, супом, но у нее ничего не выходило. Девушка извивалась, порой принималась срывать повязку, так что её приходилось силой удерживать, заламывать руки. Её явно мучили кошмары, заставляющие и без того измученное тело страдать еще сильнее. Хагалар владел магией, позволяющей облегчить боль. Облегчить, но не снять. Целительные камни лечили колотые раны, могли в мгновение ока изничтожить любую царапину, но не имели силы против ожогов. И хотя множество целительниц потратило годы на то, чтобы синтезировать целительный камень против ожогов, ни у кого ничего не вышло. В тот день, Хагалар хорошо это помнил, он попытался взять Беркану на руки, хоть как-то успокоить, но она была в полуобморочном состоянии, не узнавала его, а что самое ужасное, не давала себя напоить, отплевываясь от воды. Магу пришлось помогать целительнице: крепко держать девушку, насильно открывать ей рот, буквально заставлять глотать воду. Со времен последней войны он не видел таких жутких страданий.