Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Я рад видеть успехи детей, которым, пусть и не совсем по своей воле, но помог обустроиться в жизни, — решил зайти с другого бока Гринольв. — Хотя Арнульв разочаровал меня.
— Ты видел его не в лучшее время, скажем так, — пожала плечами Сигюн. — Если бы это было на полторы тысячи зим раньше…
— Не напоминай! — злобный рык разнесся по пустынному дому прежде, чем Гринольв вспомнил о правилах приличия в женском обществе. — Я видел, — чуть тише добавил он. — И за это имею право ненавидеть Одина. То, что он сделал, хуже экспериментов Орма. Хотя похоже эксперимент подарил
— По крайней мере определенные преимущества он мне точно дал, — чересчур уклончиво ответила Сигюн, нервно теребя в руках кубок. От прямых ответов она ускользала всеми силами. — Ты же понимаешь, что я не могу ходить по Асгарду с моей внешностью — она слишком… оригинальна. Мне не нужно привлекать лишнее внимание, в частности — Одина.
— Думаешь, Одину есть до тебя дело? — усмехнулся Гринольв. — Он считает, что все эксперименты Орма были неудачными.
— Естественно, но такую яркую внешность наверняка быстро запомнят и будут задавать неподобающие вопросы. А мне этого не надо.
Гринольв кивнул. Птичка давно выросла и в его советах не нуждалась. Снова повисла тишина, а с ней сотни невысказанных вопросов с обеих сторон. Старые знакомцы сидели друг напротив друга и не решались задать их, опасаясь получить неудобные ответы.
— Ты взяла имя другой женщины, — первым решился Гринольв. — Ты убила ее.
— Нет, — покачала головой Сигюн, и самый искусный дознаватель не определил бы, ложь или правда слетела с ее уст. — Она трагически погибла. Не по моей вине, но я воспользовалась ситуацией.
— Узнаю методы Орма, — усмехнулся Гринольв. На мгновение ему показалось, что друг сидит рядом и одобрительно хлопает Птичку по плечу.
— Кстати об Орме, — Сигюн нервно сглотнула. — Хотел бы ты увидеть…
Последнее слово Гринольв не расслышал, несмотря на абсолютный слух. Иллюзия друга рассеялась, они снова сидели вдвоем за столом в чересчур светлом доме. Просто воспоминание? Или иллюзия, сотканная на кончиках пальцев любимицы Орма?
— Увидеть? — переспросил Гринольв холодно. — Снедаемая местью, ты отрубила ему голову и оставила себе в качестве трофея?
— Трофея? — опешила Сигюн. Она совсем не ожидала столь дикого предположения, которое казалось Гринольву единственно верным. — Что ты, я не мстительна, — она запнулась, сглотнула и продолжила более уверенно. — К тому же сейчас я осознаю, что он сделал для меня очень многое. Если бы не эксперимент, за который я его в детстве проклинала, я бы уже несколько раз погибла. И я противник мести. Даже кровной. Мое предложение — знак дружбы, — она протянула руку, но Гринольв не понял жеста. Повисла еще одна неприятная пауза.
— Если бы Орм был жив, ему было бы к пяти тысячам. Или к шести даже, — пробормотал Гринольв, и в голосе чувствовалась неподдельная боль, надлом, совсем не сочетавшийся с массивной фигурой и стальной волей.
— Так хочешь? — в руке Сигюн на мгновение материализовался куб, который Гринольв узнал бы из тысячи.
— Откуда он у тебя? — вырвался непроизвольный вопрос. Впрочем, ответ нашелся сам собой. — То есть ты снова ввязалась в игры Арнульва.
Не вопрос, утверждение.
— Он не знает, кто я, — напомнила Сигюн, чем только больше запутала дело. — Но да, естественно, я снова с ним.
— То есть дури за три тысячи зим меньше не стало, — злобно отозвался Гринольв.
— Я не буду тебе сейчас объяснять, почему я решила возобновить наши отношения в том или ином виде. У меня были на то свои причины. Но так или иначе все мы сейчас работаем на благо Асгарда. Так ты хочешь или нет? Я не могу Тессеракт держать у себя долго. Все же он не мой.
Она не была готова к отказу, не была готова услышать холодное рассудочное «нет», ей слишком хотелось похвастаться своей находкой и своими возможностями. Не услышав ничего вразумительного, она на свой страх и риск дотронулась до рукава гостя, перенося его и себя в иной мир.
— Ванахейм, — не без удивления констатировал Гринольв, расстегивая верхнюю одежду: неважно, царит ли на дворе летняя или зимняя половина года — Ванахейм всегда отличается жарой, духотой и влажностью. Гринольв не любил жару, а радушные двуличные ваны, предпочитавшие худой мир доброй ссоре, его раздражали.
Сигюн даже не попыталась оправдать свою дерзость. Она направилась к ближайшему холму, не оборачиваясь, потому что знала: восставший из мертвых пойдет за ней, ему больше некуда идти. Холм — не гора и не скала, — но взобраться на него в ванахеймскую жару не так-то просто. Иллюзией молодости можно обмануть собеседника, но не собственное тело, давно утратившее былую легкость. Когда-то «Птичка» взлетала на горы и уступы, словно горная козочка, но прошли тысячелетия. Гринольв поднимался следом за своей провожатой, тяжело отдуваясь и проклиная многослойную асгардскую одежду и тяжелый невыносимый воздух. Если бы его армии пришлось сражаться с ванами на их территории, никакое численное преимущество или лучшее вооружение не помогло.
— Вот, смотри, — Сигюн указала на подножье холма. Там стоял дом: типичный для Ванахейма легкий домишко из бревен и глины. Вокруг него копошились дети… Или подростки — с большой высоты даже орлиный глаз Гринольва мог ошибаться. Привалившись к стене, прямо на траве сидело несколько стариков.
— Идем, — Сигюн аккуратно спускалась и махала рукой, привлекая внимание местных жителей.
— Стой! — резкий выкрик был столь грозен, что даже ветер стих, подчинившись нежданному приказу. Сигюн непроизвольно остановилась и чуть не упала, запутавшись в высокой траве.
— Почему?
Одно-единственное слово. Разворот. Взгляд глаза в глаза. Впервые в жизни Гринольв опустил голову первым.
— Верни меня в Асгард, — не приказ, просьба, чуть не мольба, пусть и высказанная отрывисто, хрипло. — И поклянись, что никогда не скажешь Орму, что я жив.
Последние едва слышные слова унес стихший было ветер. Сигюн, отчаянно пытавшаяся выпутаться из ползучих растений, не узнавала Гринольва.
— Он всю жизнь корил себя за твою смерть, — начала она, но закончить не успела.