Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

Локи аккуратно, двумя пальцами прикоснулся к веществу, тут же почувствовав, как ладонь, а потом и локоть оплетает незнакомая сетка магии. Что ж, прыгать с обрыва, так прыгать. Он закрыл глаза, воспроизводя образ Тора. Сильного и справедливого, надменного и горделивого. Великолепного воина и плохого брата. Мать… Отец… Все то, что Локи считал правдой о них, отдавалось где-то в ладони, передавалось странному склизкому веществу. Доска, казалось, начала темнеть. Или это комната вдруг потемнела? А ведь в ней не было ни одного источника света… Локи не успел додумать последнюю мысль…

— У меня бы все получилось! У меня бы все получилось, отец! Ради тебя, ради всех нас! — Локи сорвался на крик, не замечая этого, утопая в собственном отчаянии. Он смотрел в лицо своего отца, в лицо того, ради кого пошел на немыслимые жертвы, и видел в нем только разочарование.

— Нет, Локи, — с губ слетели безразличные,

жестокие слова.

Отверженный бог еще несколько секунд вглядывался в лицо отца, силясь найти там хоть какую-то поддержку, хоть какой-то намек на то, что все было не зря. Но тщетно. Пальцы начали медленно разжиматься…

— Нет, Локи, нет! — Тор дернул копье на себя, поняв намерения брата. Его сильная рука браслетом оплела запястье младшего — отпустить копье тот так и не смог. Пальцы свело судорогой от неимоверного напряжения, запястье ныло от крепкой хватки Тора. Локи знал, что не вывернется, да и не видел в этом особого смысла: он хотел умереть быстро и без колебаний, а не бороться за собственную смерть. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Один потянул на себя Тора, вытаскивая его на обломки Радужного моста. Тор сильнее сжал запястье брата, боясь, что его рука соскользнет, сожалея, что не может отпустить копье и схватить безумца за обе руки, чтобы он уж наверняка не натворил глупостей. Локи не сопротивлялся. Его охватило холодное безразличие, пришедшее на смену едкой горечи поражения: пускай делают, что хотят. Когда его рука коснулась острого края радужного моста, он даже предпринял некое усилие, помогая Тору, отбросившему таки в сторону копье, вытащить его полностью.

Они вдвоем так и остались лежать на мосту, тяжело переводя дыхание. Локи на мгновение глянул вниз: Бездна поглотила осколки Биврёста и теперь зияла черным провалом, требуя новых жертв, но ее неизмеримая глубина была столь маняща, что вызывала страх и трепет даже в сердце бога. Локи перевел взгляд на мост, отмечая, что основной цвет на нем красный. Сколь бы дурацкой ни была эта мысль, она позволяла не думать о том, что он потерял и что натворил. Тор с трудом поднялся на ноги, не помогая подняться распростертому у его ног брату.

— Почему ты разжал руку? — спросил он; в голосе бога Грома слышались привычные гневные нотки, он всегда злился, если не мог понять чего-то. Локи никак не отреагировал на этот вопрос. Что он мог ответить? Точнее, что он хотел ответить? В голосе брата слышалась забота. И это после всего произошедшего.

— Он хотел сиять самой яркой звездой девяти миров, но упал, не достигнув небосвода, — послышался суровый голос Всеотца, исходящий, казалось, с самого неба.

Локи едва смел вздохнуть: лучше бы отец злился на него. В голосе слышалось горькое разочарование и презрение. Все усилия были напрасны! Локи услышал, как Всеотец берет в руку лежащее у ног Тора копье. Царевич заставил себя поднять голову и встретиться глазами со своим… приемным отцом. Что тот сделает? Мысль о смерти, еще не утратившая привкус сладости, вызывала только жалость к себе и отвращение. На лице Одина не было суровой решимости, с которой он обычно убивал врага. Ничего, кроме разочарования, прочитать на нем не удалось. Он несколько мгновений сверлил тяжелым взглядом поверженного бога, а потом отвернулся, не сказав ни слова.

— Идем, Тор, — он потянул старшего сына за собой.

— А Локи? — спросил тот, не двигаясь с места.

— Он может последовать за нами, когда будет готов, — бросил через плечо Всеотец, решительно увлекая сына за собой.

Локи смотрел им вслед. Тор несколько раз оборачивался: на его лице читалось столько вопросов, которые он не решался задать. Конечно, он-то, небось, не понимает ничего. Глубоко вздохнув, младший царевич отвернулся от уходящих мужчин, обращая свой взор к раскинувшейся под ним Бездне. Стоило только протянуть руку, и она зависла над провалом в пустоту, столь желанным несколько мгновений назад. Казалось, что воздух там, немного ниже обломленного края моста, холоднее, но, в то же время, его прикосновения к коже были приятны. Опершись о гладкую поверхность, Локи заглянул в пустоту, так же легко, как мог заглядывать в глубь пруда — стоило совершить всего одно движение, и то, от чего его избавил брат, сбудется. Дыхание учащается — совсем немного усилий, и не будет ничего: только тишина, покой и вечное ничто. Взгляд в темноту притягивал, казалось, Бездна желала заполучить царевича, и он заворожено смотрел вниз, подчиняясь этому желанию. Пальцы, ставшие влажными от напряжения, заскользили по гладкой поверхности к краю…

В последний момент Локи судорожно отшатнулся от него, рухнув на спину. По губам блуждала странная улыбка — отпустить копье и рухнуть куда-то было намного проще, чем сейчас, сосредоточившись, сделать это сознательно. Уверившись в собственной

слабости, Локи отверг мысль решить все настолько просто. Но что ждет его во дворце? Стражу за ним не послали. Отец сказал, что он придет сам. Но ради чего? Ради суда, казни? Локи глубоко вздохнул, рассматривая далекие красивые звезды. Отец не принял его чаяний, Радужный мост сломан, Разрушитель уничтожен, Лафей убит, и все это за несколько ночей. Что ждет его, если не казнь? Вечное тюремное заточение? Или ссылка? Он ведь еще и стража ворот ранил, любимца Одина. Хеймдаль всегда ненавидел Локи, а Локи всегда ненавидел Хеймдаля. Можно, конечно, сказать, что тот напал сам, и это будет правдой, но что это изменит? Царевич прикрыл глаза, стараясь успокоиться и мыслить здраво. Один сказал ему «Нет», а Тор вытащил. Тор. Не Один. Смерть, ссылка или тюрьма, что вероятнее? По дороге его не схватят, отец ведь четко сказал, чтобы он сам пришел. Куда? На мировой суд? Или Один все уже решил? Ну да он ничего не узнает наверняка, пока не придет в дворец.

Локи с трудом поднялся на ноги. Он чувствовал слабость: битва с братом не прошла для него бесследно. Тело ломило, а душу жгло горькое отчаяние. Все зря. Он еще раз глянул в Бездну и инстинктивно отпрянул назад. Нет, туда он не прыгнет, но и позорного суда не будет. Царевич горько усмехнулся. Никто не заставит его сразу пойти к Всеотцу, а раз так…

Локи медленно двинулся по Радужному мосту, еле переставляя ноги и опустив плечи — мало кто из жителей мог бы узнать в этой сутулой фигуре гордого царевича Асгарда. На него никто не обращал внимания. У моста несли дозор стражники, но они даже не посмотрели в его сторону. Стояла глубокая ночь, улицы были пустынны, что заставляло задуматься: не могли же жители не заметить взрыва? Или Один разогнал всех с главной улицы, чтобы никто не мешал преступнику предстать перед судом? Локи медленно дошел до дворца. Молчаливая стража казалась изваянной из камня. У Локи даже возникло желание дотронуться до ближайшего стражника и проверить, живой ли это ас или умелое произведение искусства? Однако он не позволил себе такой вольности. У него и так слишком мало времени. Он легко взбежал по ступенькам вверх, старательно приглушая свои шаги. Словно тень проскользнул в свои покои, которые не охранялись. Никто не остановил его, никто не задал ни одного вопроса. В спальне горела пара факелов, с трудом освещая кровать и сундуки, но Локи и без света с легкостью нашел бы нужные вещи. Правая рука привычно сжала рукоять одного из кинжалов, левая — меленький невзрачный флакончик. Стоит соединить одно с другим, и смертоносное оружие, пропитанное мгновенно действующим ядом, будет готово. Преступника не успеют бросить в темницу, не успеют устроить позорный суд, не успеют сослать. Отравленный клинок легко занял место в ножнах. Теперь стоило закрепить его где-нибудь так, чтобы можно было вытащить в мгновение ока и пронзить сердце. Где находится сердце, как бить в него, чтобы попасть наверняка, Локи знал точно. А если даже промахнется, яд избавит его от страданий.

Царевич легко отогнул деталь золотистой части костюма слева от груди и поместил туда кинжал так, чтобы он мог в любую секунду правой рукой достать его из ножен. Локи бросил мимолетный взгляд в тусклое зеркало: никто не смог бы определить, где спрятан отравленный клинок. Вот теперь можно идти к Всеотцу.

Чем ближе Локи подходил к покоям Одина, тем менее уверенно он себя чувствовал. Он так и не продумал, что будет говорить и как оправдываться, он даже не знал, дадут ли ему слово или же убьют на месте, подобно тому, как он сам пронзил Лафея. У дверей покоев стояли недремлющие стражи, которых Локи заметил слишком поздно, когда уже не было ни малейшей возможности укрыться и избежать встречи. Теперь все, его видели, придется-таки идти на суд, а ведь была еще возможность передумать, вернуться на мост и… Умереть? Локи хмыкнул: если результат один, то зачем ходить дальше?

— Царская семья ожидает тебя, — глухо произнес один из стражников.

Двери бесшумно распахнулись, пропуская преступника внутрь. В просторной комнате почти не было мебели. Стол, стоявший прежде в середине, был отодвинут к стене, свет факелов казался приглушенным, так что разобрать убранство комнаты было не так и просто. Только три кресла, стоящие на небольшом удалении друг от друга, бросались в глаза. Они образовывали полукруг, превращая помещение в арену театра. Локи украдкой взглянул на расположившихся в креслах асов. По лицу отца и матери ничего не удалось прочитать, а вот брат хмурился и даже не пытался скрыть своих чувств. Локи прошиб холодный пот — почему-то он был уверен, что судить его будет только Всеотец, а мать с братом не будут видеть эту позорную сцену. Видимо, они нужны были здесь для того, чтобы восстановить все произошедшее по кусочкам, но сделать им этого, очевидно, не удалось — царевич изворотливо лгал каждому.