Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
Та решимость, с которой маг говорил, доказывала: враг таки объявился. Значит, Локи послушался совета и обо всём рассказал Хагалару. Это уже можно считать огромным успехом. Один был абсолютно уверен: только рядом со старым другом сын может быть в полной безопасности от той твари, которую избрал в союзники.
— Я знал, что могу доверять тебе, — еще один взмах руки: разноцветная пыль становится золотой, подобной сияющему городу богов.
— Твое воспитание сгубило талантливого мальчика, — мгновение: и блестки снова разноцветные. Неужто вызов? — Я в его возрасте вел армии.
Всеотец только бровью повел, а опадающая пыль собралась в несметное войско крошечных асов, которое, повинуясь жесту правителя, столь же непоколебимо, как настоящее, громило… Почему бы
— Он тоже ввергал миры в войны, — ухмыльнулся отец всего сущего, любуясь собственным творением, которому Хагалар уже добавил звуков и красок: теперь импровизированные войска с боевым кличем бросались друг на друга. — Однако ты прав: твои армии защищали наше царство и несли мир, а войска Локи — войну, — асы стали теснить демонов: красных фигурок становилось все меньше, и скоро они совсем исчезли. — Но ты, всё же, был старше.
— Не намного, — Хагалар с легкостью воспроизвел себя верхом на коне. Ликующие воины славили его и подносили стяги поверженных врагов. — В наш век такие, как он, не выживали.
Как резко! Неужели считает, что смог бы сделать из Локи что-то стоящее? Нет, вряд ли. Если бы считал, то выкрал бы ребенка, отправился вместе с ним на ту сторону Бездны, вырастил как своего сына, а, вернувшись, устроил бы хаос в Асгарде. Это было бы очень по-хагаларовски. И маленький Локи пошел бы за ним, не задумываясь. С легкостью бросил бы отца и мать, но… давний друг так не поступил. И это была единственная причина, почему он до сих пор жив. У него была прекрасная возможность завоевать трон Асгарда, но он даже не попытался. Просто сошел с мировой арены, исчез для всех на несколько столетий. И уж точно не ради давнего друга, и не ради Фригг. И даже не ради детей. Что руководило им в те дни? Быть может, когда-нибудь расскажет.
— Наши победы принесли мир в Иггдрасиль. — заметил Один, почувствовав, что от него ждут ответа. — Он стоит даже больше той цены, что мы заплатили. Ведь наши дети не знали ужасов войны…
– …и прочее, — перебил Хагалар, одним дуновением изничтожая все блестки. — Я помню твою речь, Один Всеотец. И я помню, когда она была произнесена.
Нападение?.. Чего он хочет этим добиться?
— В день празднества по поводу рождения младшего сына, — спокойно ответил Один, не реагируя на столь явную провокацию.
— Верно, — кивнул маг, чуть склонив голову и явно раздумывая, что бы сделать с доской для камешков. — Во время празднества по поводу твоего восшествия на престол девятимирья.
Так вот о чем он. Шантаж? Он не настолько глуп.
— Не в этом ли зале перед тобой встала на колени даже сама повелительница смерти? — Хагалар поднял голову, оглядывая стены и потолок так, будто просил их засвидетельствовать свои слова. Неужели и правда не помнит, что в этом зале никто, кроме них, никогда не бывал? Неужели не помнит, что все празднества всегда проходили только в Гладсхейме? Старость? Или очередная шутка?
— Не в этом.
— Значит память уже подводит меня, — усмехнулся он одними губами. — Я могу увидеться с Тором?
Еще одна резкая смена темы, за шаг до грани между банальностью и откровением.
— Зачем? — удивленно спросил Один. В давние времена Хагалар проявлял интерес к обоим детям, но с чего ему сейчас восстанавливать отношения со старшим?
— Хочу посмотреть, что выросло из второго ребенка, — дерзкий ответ, но не более дерзкий, чем улыбка. — Сомневаюсь, что что-то более достойное, чем из первого.
Уже несколько ночей Локи под руководством Ивара готовился к довольно сложному испытанию. Одна из многочисленных команд поселения, ничем не примечательная для него, закончила исследование составляющих для нового артефакта и искала того, кто смог бы провести ритуал создания. Ивар заинтересовался делом, Локи, проводящий с ним огромное количество времени, тоже, и вот теперь они изучали страннейшие формулы и пассы. Локи вызвался делать все самостоятельно, не допуская даже мысли, что у него ничего не выйдет. За несколько месяцев наука естества перестала казаться ему чем-то непостижимым, во многом благодаря Ивару, в чьих руках самые
Еще больше удивление вызывали направления деятельности поселенцев. Оказывается, большинство занималось не работой на благо Асгарда, а работой на благо Девяти миров и поддержанием мирового баланса. В лабораториумах ученые создавали множество артефактов, которые распределялись по прочим мирам. Кроме того, если в каком-то из миров обнаруживался артефакт, по тем или иным причинам нарушающий равновесие всего сущего, чаще всего своей невиданной силой, его изымали, а вместо него в нужный мир и нужную страну доставляли несколько меньших артефактов, примерно равных по силе и способностям отобранному. Разумеется, после разрушения Радужного моста эта работа остановилась, но артефакты продолжали создавать в огромных количествах. Локи с удивлением узнал, что, оказывается, Мьёльнир, выкованный в сердце умирающей звезды, был как раз таким «изъятым», и что взамен ему маленький мирок получил с полсотни менее разрушительных, но тоже боевых артефактов.
Однако избранного Локи артефакта все это не касалось. Он был простым, во всяком случае, Ивар уверял, что ничего сложного делать не придется. Работа была связана с пламенем, и именно его строение Локи и приходилось изучать. Он и не думал раньше, что пламя — это просто соединение некоторых элементов с кислородом, практически оно являлось концентрированным теплом. Не думал он и о том, что яркость пламени зависит от состояния вещества — газы горели бесцветно, зато твердые вещества, вроде угля и фосфора, — очень ярко. Он с удивлением смотрел на то, что осталось после сожжения фосфора — на фосфорный ангидрид, как Ивар назвал этот белый порошок. С огромным усилием получилось уложить в уме, что продукт сгорания водорода — это пары воды. Вода и пламя порождали друг друга, а ведь в природе, в обыденном ее понимании, одно уничтожает другое. «Как заклятые друзья» — мелькнуло в голове у Локи, но он тут же подавил забавную мысль, чтобы не пропустить очередное чудо: негашеная известь заставила водород загореться ярким светом.
Но, несмотря на красоту некоторых опытов, пламя не было столь интересно, как прочие причудливые взаимодействия веществ, которые Локи уже знал, поэтому слушать и смотреть, как Ивар показывает ему стеариновую свечу, заставляет всматриваться в нее и монотонно бубнит — было невыносимо. Зачем ему знать, что конус делится на три части: на внутреннюю темную, где находятся ненакаленные пары и газы, на среднюю, одевающую тонким слоем внутренний темный конус и являющуюся наиболее светлой частью пламени, в которой содержатся твердые частицы вещества, и наружную — бледную, внутри которой находится наиболее нагретая часть пламени? Локи едва не зевал, глядя, как кусочек фарфора, сунутый в среднюю часть пламени, покрывается твердыми частичками — сажей; как по трубке, вставленной во внутреннюю часть, поднимаются газы, которые можно зажечь на другом конце. В пол-уха слушал, что твердые частицы угля приходят на поверхности пламени в соприкосновение с кислородом воздуха и дают угольный ангидрит. Все это было слишком скучно. Локи с нетерпением ждал, когда же Ивару надоест пичкать его глупой теорией, когда они перейдут к тому, что ему и придется делать во время эксперимента, а именно — не допустить взрыва гремучего газа.