Ловец тени

Тарасов Валентин

Парни, переглянувшись и подивившись Ветровой на­глости, нагнулись к воде и принялись ловить непокорную ловкими губами.

Напившись, они присели на бережок передохнуть. Че­слав, сняв кожаные ходы, сунул натруженные ноги в про­хладную стремнину и с блаженным чувством откинулся наземь. Кудряш же, заметив спрятавшиеся в траве темные ягоды черники, принялся проворно собирать их и отправлять в рот. Кисло-сладкие ягоды всегда были ему по вкусу.

Чеслав и сам не понял, то ли заснул он, то ли задумал­ся и мыслями унесся далеко, но очнулся он от шума бе­гущих ног и чужого учащенного дыхания.

Мгновение — и состояния полудремы

как не бывало. Чеслав резко сел и посмотрел в сторону, откуда прибли­жался шум. К нему со всех ног бежал Кудряш. На лице парня была тревога. Чеслав схватился за лук, который предусмотрительно положил рядом с собой.

— Говори!

—Там.,. Мертвец там...

Кудряш указал в сторону, откуда только что примчался.

Весть оказалась настолько неожиданной, что Чеслав сперва даже заподозрил, уж не очередная ли это шутка друга. Но взволнованный вид Кудряша говорил о серьез­ности его находки.

— Веди!

Чеслав быстрым шагом пошел вслед за Кудряшом.

— Я ягоды собирал... а он там... лежит себе... мертвехонький... — на ходу рассказывал Кудряш.

Идти пришлось недолго. Шагов через сорок, обогнув куст терна, они увидели тело усопшего. Звери еще не успе­ли вдосталь попировать плотью, зато птицы оказались гораздо проворнее и полностью лишили его глаз. И сей­час на груди мертвеца сидел иссиня-черный ворон и с гне­вом следил за их приближением. Когда парни подошли ближе, крылатый разбойник угрожающе открыл клюв и заорал во все горло: мол, чего на мою добычу заритесь, двуногие? И только когда расстояние между ним и людь­ми сократилось до опасной близости, ворон нехотя отле­тел в сторону. Но совсем удалиться и не подумал.

Разглядывать лицо, на котором вместо глаз зияли две кровавые рытвины, — занятие не для впечатлительных, но Чеслав и не был таковым, а после увиденного на пожа­рище на хуторе Молчана это зрелище не показалось ему более отвратным.

Перед ними лежал муж в летах, со слегка посеребрен­ными временем волосами и бородой, облаченный в одеж­ду их племени. Но даже без выклеванных глаз Чеслав мог точно сказать, что лицо мертвого ему незнакомо. А судя по тому, что рассказывала о пришлых чужаках Кривая Леда, то это вполне мог быть один из них — старший.

Но не это больше всего поразило Чеслава при виде мерт­веца. На уже окрашенной смертью, бледно-желтой коже рас­сыпанным горохом явно проступали язвочки с запекшей­ся бурой кровью. Такие же, как на теле у родичей Кудряша!

Чеслав отшатнулся и, дернув друга за плечо, отошел с ним на несколько шагов.

— Что?

На лице Кудряша было написано откровенное недо­умение.

— Язвы у него...

— Чего?!

— Язвы! Как у твоих... Пошесть!

Чеслав говорил негромко, но в его словах было столь­ко напряжения, что Кудряш мгновенно почувствовал под­ступившую угрозу.

— А-а... — открыл он в изумлении измазанный черни­кой рот.

— Это, скорее всего, один из чужаков, — продолжал, неотрывно глядя на труп, Чеслав. — Вот и отыскали...

— Так их же, кажись, двое было? А где тогда второй? — почему-то шепотом спросил Кудряш и невольно огля­нулся.

Чеслав тоже принялся искать глазами тело второго чужака.

— Не видать...

Они обшарили всю округу, но никого больше так и не нашли. Обнаружили лишь на поляне за кустом место, где, очевидно, расположились на привал путники: примятую траву, две котомки с нехитрыми пожитками, палку-по­сох

да остатки былой трапезы, от которой мало что оста­лось благодаря птицам, зверью да муравьям. Следов вто­рого чужака они так и не высмотрели, как ни старались. Скорее всего, хищные звери сожрали тело. И если бы не вторая сума, то можно было бы предположить, что его здесь и не было.

Что же до найденного мертвеца... Его бы, конечно, по обычаю следовало предать огню, да и пошесть поджечь не мешало бы, однако где им сейчас сухостой искать?

Посоветовавшись, юноши решили самым разумным забросать тело усопшего камнями, чтобы не досталось зверью на растерзание, потому как «негоже то — все же человечье существо почило».

Ох, как же поутру их городище напоминало пробуж­дение притомившегося со вчерашнего, не имеющего боль­шой ранней заботы о хозяйстве или по охотному делу лесного обитателя. Оно оживало постепенно, словно не желающий сразу схватываться со своего ложа муж: во­рочаясь, почесываясь, сладко позевывая, даже покря­кивая и поохивая, и все оттягивая и оттягивая момент, когда надо будет опустить ноги на землю и ступить в но­вый день.

Первой давала о себе знать скотина, зычным ревом, меканием и блеянием требуя от хозяев питья и прокорма. А уж за скотиной начинали пробуждаться и неспешно ввязываться в домашние хлопоты хозяйки: сперва, про­тирая глаза, одна, самая неугомонная и хлопотливая в ра­боте, за ней другая, третья...

Чеслав постарался опередить пробуждение остальной части соплеменников, дабы избежать ранней встречи с ни­ми и долгих расспросов о поездке на хутор Молчана. Еще вчера, прибыв в городище почти к ночи, молодой охот­ник поспешил к главе рода дядьке Сбыславу и рассказал ему о сожженном хуторе Молчана, а также о найденных останках чужака. И слух о том, надо полагать, уже накрыл все городище. Нынче же Чеслав не хотел попусту моло­тить языком, пересказывая увиденное в своем походе на дальний хутор. Пусть лучше Кудряш живописует о том. У самого же Чеслава были дела поважнее.

Выбравшись за ворота селения, парень украдкой огля­делся по сторонам, не видят ли его чьи-то любопытные очи, а убедившись, что нет, заторопился в сторону леса. Он шел, все дальше и дальше удаляясь от людского при­станища. Еле приметная тропа ловко таилась, скрывалась среди травы. Если кто об этой тропке не ведал, то никог­да бы и не подумал, что ей привычна людская нога, разве что лапа или копыто звериное. Но люди все же ходили по ней. Редко, но ходили.

А вела та тропа к старухе Маре.

Ходить же к ней строго-настрого запрещено было лю­ду всего племени. И запрет тот суровый был наложен вер­ховным волхвом Колобором. Однако люд, кто посмелее и у кого большая надобность была, ходил. Опасались гне­ва сурового жреца и Великих, но ходили.

Мара была когда-то давно изгнана из их городища, да так давно, что кроме ее самой никто, наверное, и не пом­нит — за что.

О причинах слухи ходили разные. А она хоть и помни­ла, но никогда о том никому не говорила. И жила теперь эта древняя старуха в лесу за болотом в каменной пещере одна. И был у Мары дар знахарства. Знала она про боляч­ки людские и звериные многое, да про снадобья, коренья и травы лесные, пользующие их, еще больше. Судачили в селении, что позналась она с духом леса, и именно он поведал ей свои премудрости и тайны. Однако что толь­ко люд не болтает!