Ловушка. Форс-мажор
Шрифт:
– То есть в данном случае вы за амнистию? Хотя бы моральную?
– Дело в том, что многие наши политики начинали свою деятельность лет десять-пятнадцать назад, в не самое, мягко говоря, лучшее время для страны. И среди них очень трудно найти незапятнанного человека. Потому что тогда было почти невозможно совсем уж не контактировать с криминальным миром. Так или иначе, соприкосновения происходили. Многим губернаторам, например, приходилось контактировать с депутатами, которые были самыми настоящими «авторитетами», но имели официальный статус, и не общаться с ними было нельзя. За примерами далеко ходить не надо – взять хотя бы наших питерских
– А если еще учесть, что очень многие из них вышли в политики из коммунистов… – напомнил Козырев.
– Точно так. И что теперь прикажете с ними делать? Ставить крест? В «Семнадцати мгновениях весны» есть очень мощная сцена, когда из Германии в Берн на сепаратные переговоры прилетает обергруппенфюрер Карл Вольф, а генерал Даллес спрашивает его: «Кто будет представлять Германию?» Тот отвечает: «Генерал такой-то»; – «Но он же из СС!» На что получает ответ: «У нас все были в СС». То есть теоретически и разговаривать вроде как не с кем… Безусловно, хотелось бы, чтобы наши политические деятели были с кристальной биографией, но, на мой взгляд, это невозможно. Если кто-то считает, что политики должны быть святыми, то в этом случае надо звать священников. Причем не обычных, а отшельников, ибо «уединение – почти святость». Но искать этих святых надо где-нибудь в Сибири. Хотя и они не панацея…
– Антон Николаевич, проходите, пожалуйста, в вагон. Через две минуты отправляемся, – окликнула Воронова миловидная проводница. Точеную фигурку которой не смогло изуродовать даже грубо скроенное форменное обмундирование, пошитое по дореволюционному образцу.
– Бегу, Леночка, бегу, – замахал руками Воронов.
– Никогда бы не подумала, что депутаты Госдумы столь же узнаваемы, как артисты и поп-звезды, – заметила Полина.
– Просто я всегда стараюсь уезжать именно этим поездом. Очень удобное время, да и персонал замечательный… И все-таки, молодежь, я не совсем понял цели нашей встречи. Вы хотели услышать из моих уст детальную характеристику личности господина Карзоева? Если так, извините, что не оправдал ваших ожиданий. Мы действительно очень мало знакомы.
– Нет, мы хотели попросить вас передать ему лично вот это письмо. – Ольховская достала из сумочки конверт и протянула Воронову.
– Всего-то? Обязательно передам. Причем, возможно, уже завтра днем. Если, конечно, он в очередной раз не прогуляет заседание фракции. Водится за ним, знаете ли, такой грешок.
– Вот только… – начала было Полина, но, смутившись, замолчала.
– На этот счет можете не волноваться: я не читаю чужих писем, – догадался Антон Николаевич. – Если только они, как мы уже обсудили, не вывешены на «компромат.вру».
– Извините, – еще больше смутившись, прошептала Полина.
– Ничего страшного, – улыбнувшись, подбодрил ее Воронов. – Более того, все правильно. Как говорят ихние цээрушники: «В Бога мы верим, всех остальных – проверяем».
Паша проводил Воронова до тамбура, где они пожали руки и пожелали друг другу дежурной удачи. Уже войдя в вагон, депутат вдруг неожиданно обернулся и заговорщицки подмигнул Козыреву:
– Завидую тебе, брат. Второй раз встречаемся, и второй раз ты появляешься в сопровождении очаровательной спутницы. Причем уже с новой, но не менее прелестной. Выходит, в жизни российского офицера все-таки есть и положительные стороны?…
За
Как раз в этот самый момент Паша с Полиной вышли из здания вокзала и неторопливо добрели до припаркованной в нарушение всех правил машины. Бойкий местный парковщик, почуяв верную добычу, радостно ломанулся к ним, однако внезапно дорогу ему перегородил невесть откуда нарисовавшийся охранник Сева. Оценив его внешний вид и габариты, «торговец воздухом» моментально сообразил, что с этой парочки ему ничего не обломится, и печально поплелся назад в свою рыжую будку.
– Паш, залезай, я тебя до дому подкину.
– Спасибо, пожалуй, не стоит. Накатался сегодня за целый день – не задница, а одна сплошная седалищная мозоль. Так что лучше пешочком пройдусь. Свежим воздухом подышу, пивка выпью.
– Как знаешь. Давай тогда хоть покурим на дорожку, что ли?
– Оп-паньки! Ты же раньше табачный дым на дух не переносила.
– Так раньше я и водку почти не пила. А теперь вот…
– На, держи… И что теперь? Неужели периодически уходишь в запой? – попытался пошутить Козырев.
– Пока нет. Этот этап в моей биографии, похоже, еще впереди, – отчего-то на полном серьезе ответила Полина. – А вообще, слышал, наверное, что, если зайца долго бить, можно научить курить.
– И кто ж это тебя бьет-то? Надеюсь, не Ладонин?
– Жизнь меня бьет, Паша. Банальная, можно даже сказать, дебильная фраза, но – увы. Точнее не скажешь.
– Да брось ты, Полин! Уж кому-кому, а тебе на что жаловаться?… Выпустят скоро твоего благоверного, и все у вас покатится по-прежнему. Смотаетесь вдвоем в какой-нибудь Сингапур или Гондурас, снимете стресс, вернетесь загорелые, помолодевшие. И вперед – к новым вершинам. И то сказать: пора вам за серьезные темы браться. А то как-то неудобно получается: открываю свежий рейтинг Forbes, мучительно листаю – Ладонина снова нет… Ладно-ладно, не смотри на меня так… Шучу я… Юмор у меня такой. Знаю, что дурацкий, и все равно ничего не могу с собой поделать… И вообще, знаешь, Полин, по мне, так пусть лучше уж жизнь бьет, нежели просто игнорирует или ноги о тебя вытирает. Помнишь, как нас Нестеров учил: лучше жить экстримом, чем экстерном.
– А ты здорово изменился, Паша, – чуть дрогнувшим голосом произнесла Ольховская, внимательно вглядываясь, – Я за всеми нашими заморочками как-то сразу и не сообразила, а теперь вот вижу. Окреп, возмужал, сделался рассудителен. Что, кстати сказать, далеко не всем, но конкретно тебе – идет. Опять же держишься спокойно, уверенно. Прямо зависть берет.
– Полинка, перестань меня рентгенить своими глазищами! Ни фига я не изменился. Да и с чего бы вдруг? Все такой же мрачный и угрюмый сволочуга. Не веришь – спроси у Лямки.