Ловушка. Форс-мажор
Шрифт:
– О, ну наконец-то! Подвисший процессор господина Лямина запущен в работу путем перезагрузки. Как говорится, для выхода в меню нажмите Reset.
– Все, Паш, поехали, – отсмеявшись, скомандовала Полина. – Все подробности расскажу по дороге.
– А как же я? – встрепенулся Иван. – Я тоже с вами.
– А ты, брат Лямка, сейчас отправишься на Лиговку, по дороге зарулишь в гастроном, купишь три кило картошки и каких-нибудь сосисок – не самых суперских, но и чтоб не совсем бумажных, – распорядился Козырев. – Короче, ты сегодня дежурный по кухне.
– Пользуешься моим статусом временного мигранта-нелегала?
– Естественно. В конце концов, когда еще представится такая возможность? В смысле, побывать в шкуре эксплуататора?…
Под бдительным оком серебристого «Тахо» Козырев и Полина двинулись в направлении Военно-медицинской академии. До которой на такой шикарной тачке, да при попутном ветре, теоретически всей езды минут
Вот только особого смысла в том, чтобы сдать подлого шпиёна властям, как ни крути, не прочитывалось. Если предположить, что авария действительно была спланирована эфэсбэшниками, то Олейник при любых раскладах не жилец. И в этом случае его не сдавать, а напротив – прятать надо. И не как соучастника, а как живого свидетеля, показания которого предусмотрительно зафиксированы на камеру. Если же все это не более чем искусная игра-разводка и спецслужбы здесь ни при чем, то сначала хотелось бы понять: что за игрушка такая, и чья рука в ней кубики метает? Посему Саныч принял решение приберечь Олейника в качестве козырной шестерки, которую до поры до времени следовало убрать в потайной карман. Таковой имелся на специально приспособленном для подобных целей заброшенном хуторе километрах в сорока от города, куда компьютерщика тайно и перебросили, официально оформив ему двухнедельный отпуск по горящей египетской путевке. Для пущей убедительности на паспорт Олейника приобрели авиабилет до Хургады, после чего было устроено трогательное телефонное прощание с мамой. Вусмерть напуганный Олейник не без волнения, но все же справился с сочиненным для него текстом. В итоге мама пожелала Коленьке приятного отдыха и ровного загара и так и осталась пребывать в полном неведении относительно того, что с этой минуты ее сын «не такой, как был вчера».
Слушая рассказ Полины, Козырев мрачнел все больше. Показания Олейника совершенно не бились с той историей, которую ему нынче поведал Леха Серпухов. Да и вообще они вносили серьезный дисбаланс в первоначальную версию, которая до сих пор казалась Паше безупречно логичной, а потому единственно правильной… Короче, прежние построения в буквальном смысле рушились ко всем чертям. Даже железобетонная конструкция, казалось бы, несомненной прямой связи Олейника с «дарителем», и та дала трещину. Со слов Николая, идея со временным отключением электроэнергии в офисном здании не являлась его самодеятельным ноу-хау, а принадлежала загадочному Иван Иванычу. Именно он предупредил Олейника, что в назначенные день и час «X» ему на мобильник позвонит некто и подаст условный сигнал, после которого тот должен будет спуститься этажом ниже и дернуть рубильник. В роковой понедельник Николаю действительно позвонили с закрытого номера. Текст состоял всего из двух слов: «Три минуты», отсчитав которые, Олейник обесточил помещение на заранее оговоренные пятнадцать секунд. На этом – всё. Иных контактов с Линчевским-Дортюком у него не было. Он даже этих фамилий никогда не слышал. Учитывая подробные показания по всем остальным моментам, вплоть до составления словесного портрета «вербовщика», не верить Олейнику в этом конкретном эпизоде оснований не было. Поэтому Козырев решил пока не светить перед ребятами полученную от Серпухова информацию, дабы попытаться разобраться во всем самостоятельно. На худой конец, в дальнейшем можно будет подключить к теме Смолова
Кстати, о Саныче: Полина наконец поведала, зачем ему вдруг срочно понадобился депутат Госдумы. Озаботившись появлением на свет божий официального депутатского запроса в отношении Ладонина и попыткой тиражирования сего сочинения в местных СМИ, Саныч попытался связаться со своим старым знакомым – думским сидельцем Карзоевым, представляющим в Охотном Ряду братский ингушский народ. Дабы тот попытался разузнать, откуда ветер дует. Однако сохранившаяся с былой, полукриминальной жизни дурацкая привычка Карзоева с периодичностью раз в квартал менять не только все свои номера телефонов, но и адреса проживания, существенно затруднила возможность оперативного on-line доступа к наделенному законодательной властью телу. Тогда Саныч решил прибегнуть к более приземленному дедовскому способу: на мини-кассету он надиктовал небольшой, но густо насыщенный фактурой монолог (подготовить бумажную версию в силу своей временной неподвижности он был просто не в состоянии) и попросил Полину подобрать кандидатуру на роль эмиссара в столицу. Но теперь, когда выяснилось, что у Козырева имеется столь полезное знакомство в лице депутата Воронова и что это самое знакомство уже завтра, вероятнее всего, пересечется с Карзоевым на политсовете думской фракции «Единой России», представлялось самым оптимальным вариантом передать эту кассету вместе с ним. Тем более что Паша в самых лестных тонах отзывался о Воронове как о «глубоко порядочном и вполне нормальном дядьке».
На том в больничке они и порешили. Забрав у Саныча запечатанный конверт и выслушав целых ворох дополнительных (и вовсе не обязательных, по мнению Паши) инструкций, Полина и Козырев помчались на Московский вокзал. Вслед за ними, привычно наступая на пятки, понесся и серебристый «Тахо». Ззза-заколебал, честное слово!..
На вокзал они попали всего за десять минут до отправления поезда. Хорошо хоть депутата Воронова приметили сразу: тот еще не занял своего места в спальном купе и сейчас неторопливо выхаживал по перрону, смоля сигарету через стильный, красного дерева мундштук.
– Добрый вечер, Антон Николаевич!
– Добрый, добрый! А я уж думал, что вы не объявитесь.
– В принципе, могли и не успеть. Пробки, будь они неладны, буквально везде.
– Ну, по сравнению с московскими, у нас здесь, в Питере, еще по-божески. Но, скорее всего, лишь до поры до времени.
– Познакомьтесь, это Полина.
– Очень приятно. Воронов. Так что, молодежь? Чем могу быть полезен? Только выкладывайте безо всяких предисловий, а то времени остается все меньше и меньше.
– Ну, если без предисловий… Скажите, Антон Николаевич, вы знакомы с депутатом Карзоевым?
– Конечно. Периодически встречаемся, видимся на заседаниях, слушаниях. Опять же, как-никак в одной фракции состоим. Однако какого-то хорошего близкого знакомства между нами нет. Мы, если можно так выразиться, разного поля ягоды.
– Почему так? – спросила Полина.
– В двух словах не объяснишь. Исторически сложилось, – усмехнулся Воронов.
– Может, потому, что раньше у Карзоева были проблемы с законом? – Полина явно пыталась прощупать доселе незнакомого ей человека на предмет адекватности восприятия мироустройства. – Или вы хотите сказать, что ни о чем подобном не слышали?
– Отчего же. Слышал, читал, когда-то даже специально интересовался. Ничего не поделаешь: волею судьбы попал в депутаты, а, следовательно, ничто депутатское мне не чуждо. Каюсь, грешен. А посему так же, как и большинство моих коллег, каждое утро начинаю с просмотра сайтов навроде «компромат.вру». В том числе – в ожидании узнать что-либо свеженько-сенсационное о своей персоне.
– А чего здесь грешного? По мне, так с вашей-то работой подобный интерес вполне естествен, – рассудительно заметил Паша.
– Как сказать… Не секрет, что большинство чиновников и парламентариев внешне брезгливо относятся к «Компромату». Примерно также, как к порнографии. Но при этом зачитываются. И, к сожалению, меняются нравственно.
– Вы так и не договорили о Карзоеве, – нетерпеливо напомнила Полина.
– Лично я ко всем этим историям отношусь философски. Да и очень трудно найти кристально чистого человека, а в жизни всякое может произойти. Например, человек мог просто оступиться и уже двести раз об этом пожалел и раскаялся. Думаю, что здесь не стоит делать из этого трагедию. Знаете, какая любимая присказка была у Юрия Владимировича Андропова? «Лучше быть святым, но это невозможно».