Лучше журавль
Шрифт:
Алваро, мой губернатор, отмучив одинокий завтрак и страшась обеда, топтался у закрытых ставен родительского дома Сильвии, своей супруги.
– Лапулик, может, хватит?
– В чём мы виноваты? – тут же подхватывали его вопль другие. – Из Пасто нет ни кирпичей, ни денег. Чего уж там – даже ответа. В каменоломне давно пусто. Мы бы построили дорогу сами, но где же нам взять камни?
Одна из верхних ставен приоткрылась ровно настолько, чтобы просунуть палец. Ответ изо дня в день был одним и тем же:
– Будет любовь, когда будет дорога.
Приоткрылась
– Больше мы не отдадим ни одной жизни: ни роженицы, ни младенца, ни старика с погасшим сердцем канавам на пути до Пасто.
Оба окошка захлопнулись прежде, чем мужчины успели что-либо ответить. Умолять об окончании протеста было тщетно. Проще уговорить дожди не плавить глину, джунгли – не расти, утят – не крякать.
– Хотим асфальта! – раздался женский крик из-за ограды.
Тони задрожал всем телом.
– Амаранта, девочка, дай мне тебя увидеть.
Он взялся целовать доски забора и прекратил, только когда заскабил губы.
Если дни ещё можно чем-то заполнить: поиграть в шашки крышками от пивных бутылок, заставить петухов попетушиться, почитать газеты; то ночи превращались в пытку. Кости стонали. Воспоминания как лабиринты. Тучи напитывались грозой, словно губки, и нависали каждая над своей крышей. Град сыпался на новенькую черепицу дома, где лежал мой губернатор. Мелкий дождь шумел по крову из пальмовой соломы над головой Хавьера. Тот качался в кресле и вспоминал, как туго натягивалась юбка на бёдрах Кларибели, когда та наклонялась, чтобы насыпать корм цыплятам. Тони слушал, как ливень скребёт его прогнивший шифер, и тосковал по Амаранте – даже их постоянных ссор ему недоставало.
За пять веков не помню я времён печальней.
Три месяца и девятнадцать дней мои мужчины не беспокоили бунтовщиц уговорами окончить забастовку. Наконец однажды утром, когда затухли фонари и звёзды, а по небу разлился апельсиновый нектар рассвета, мои дамы, ещё в ночных рубашках, услышали призывы выйти.
Окно открыла Маргарет, которая с утра пораньше садилась делать розы из бумаги.
– Что надо?
– Всё готово.
– Что готово?
– Сделали мы вам дорогу.
Сонный дом мгновенно превратился задымлённый улей.
Спустя час мои женщины, словно цыплята за наседкой, пошли за Сильвией опробовать дорогу. Сильвию под руку вёл сам дон Алваро, с лицом сухим и почерневшим. Он гордо показал супруге твёрдость, что начиналась от перекрёстка за фруктовой лавкой. Женщины, кто в туфлях, кто в сандалиях, а кто – босыми, ахая и улыбаясь, ступали по булыжникам. Не верили своим глазам: там, где были ямы, теперь лежала ровная дорога. Прошагав тридцать четыре километра до места, где настил из камня припадал к шоссе до Пасто, Сильвия собрала женщин и объявила, что протест окончен.
Когда жители вернулись в город, с неба стекло закатное вино – его сменил крепчайший кофе. Но, несмотря на ночь, то тут, то там кричали, и громче всех кричала Амаранта:
– Подлец! Паскуда!
Тони уворачивался от ударов.
– А где нам было
Но крики и хлопки вскоре сменили другие звуки. К утру все были довольны. В конце концов, в моих широтах стены можно смастерить и из бамбука.
Охота на единорога
Кто умирает счастливым – не умирает.
Мигель Анхель Астуриас
В тот вечер Тео опаздывал на работу. Он бежал со всех ног. Поворот. Три квартала. Два – слава богу, на месте.
Пока юноша натягивал форму пожарного, к нему подошёл Мелвол.
– Ну и ботинки, сынок. Снял с бездомного, пока тот спал на лавке?
Тео покраснел и спрятал в шкаф свою обувь.
– Мне сейчас не до лишних расходов. Летом хочу сыграть свадьбу.
Мелвол улыбнулся лукаво.
– Подожди, подожди, дай угадаю: потом будешь копить на дом, затем – на машину…
Тео пожал плечами.
– Ну да. А что в этом такого?
– А когда собираешь жить?
Тео раскрыл рот.
Мелвол махнул пожарным, которые играли в домино неподалёку.
– Робби, Стив, Максвелл, помните нашего Эвана?
– Кто же его не помнит?
Мужчина повернулся к Тео:
– Ты его не застал. Хороший был парень. Не пропускал ни дня, всё работал: Рождество, Новый год, субботы и воскресенья. Мечтал в сорок пять лет оставить службу и пенсионером уехать в Мэн, купить там ферму, чтобы пихты росли в саду, а в забор било ледяное море. Хотел рисовать маяки, катать на лодке своих ребятишек, по ночам обнимать Алиру, которая к тридцати годам поседела от беспокойства за мужа. Помните её, ребята? Приносила сюда своему Эвану бутерброды – тот дома не завтракал, не обедал.
Пожарные закивали.
– Когда до выхода на пенсию Эвану оставалась ровно неделя, фанатики направили самолёты к башням торгового центра. Пока Эван с ребятами тушили обломки первой башни, рухнула вторая, прямо на их каски.
Один из мужчин перекрестился.
– Я с тех пор после каждого пожара балую себя ужином в «Харрис».
– А я тогда взял отпуск на полгода и поехал по миру…
Пожарные загудели. Мелвол склонился к Тео:
– Чтобы скормил свои чёртовы ботинки первому же огню, понял?
Тео смотрел в пол и крутил блестящую пуговицу комбинезона.
Ретроградный Меркурий
Машина заглохла посреди моста. Что может быть хуже? Только когда ночь, и едешь без карты в направлении, заданном незнакомцем.
– Это ретроградный Меркурий, – сказала жена.
– Нет, это мы без бензина.
Я ударил по рулю. Посреди поля звук клаксона показался мне писком мыши.
– В ретроградный Меркурий нельзя никуда ездить.