Лучше журавль
Шрифт:
«Если снова польёт, пропало сено». Старик в джинсовой куртке поджал губы. «Жена-то наверняка его не убрала. Пока снимет с верёвок бельё, пока кур загонит, пока подставит вёдра под отводы – сено моё и промокло…»
Мальчик в выцветшей кепке подобрал с пола пятьдесят сентаво. Покосился на мать: голова той качалась в дрёме. Плюнул на монету и вытер её о брюки. «Ну вот, будет ещё одна сигарета». Спрятал находку в карман куртки.
Водитель открыл форточку. «Запотели окна». Кто-то заскрипел рукавом о стекло. «Кто там? – взгляд в зеркало. – Гринго. Этим вечно не спится.
Рыжий парень снова протёр окно и прилип лбом к стеклу.
– Остановите автобус!
Пассажиры подняли головы, осветлили взгляды.
– Что такое? Кому нужна остановка? – отозвался водитель.
– Мне! Мне! – тянул руку рыжий парень. – Остановите срочно!
Он выскочил из автобуса, подошёл к краю ущелья, поставил ногу на камень. Позади него пассажиры протирали круги в запотевших окнах.
– Что такое?
– Кому-то плохо?
– Почему мы остановились?
– Кто вышел?
– Гринго.
– Пако, спроси у водителя, в чём дело.
– Он сам не знает.
– Подожди, я вижу парня, стоит вон там, на обрыве.
– Что делает?
– Да ничего. Просто смотрит.
– На что смотрит?
– На небо.
Из автобуса вышла женщина в белом платье, таком же, как она, старом.
– Сынок, у меня в корзине под платком яйца. Надо скорей подложить их под наседку, а то остынут. Чего ты там встал? Поедем.
– Сеньора, четыре радуги, посмотрите. Вон там, над плантациями лимонов. Никогда такого не видел.
– Да, сынок…
Женщина хотела сказать ещё что-то, но не разжались губы. Она заковыляла обратно в автобус. Перед ступеньками подняла пожелтевшие от десятилетий воланы.
– Там четыре радуги. На них смотрит, – объявила она пассажирам.
– Чего?
– Ну и дела!
– Эй, парень, мы уезжаем! – закричал водитель.
Старик в джинсовой куртке поднялся с сиденья. Свистнул из дверей.
– Дружище, поглядел и хватит. Людям домой надо.
– Четыре полных радуги, одна над другой! Такого не бывает! – обернулся к нему рыжий парень и снова взялся щёлкать фотоаппаратом.
Старик вышел из автобуса и приблизился к иностранцу.
– Матерь божья!
Сдвинул на затылок шляпу. Достал из-под рубашки иконку и громко её чмокнул.
Из автобуса выпрыгнул мальчишка, карман которому грела монета. За ним вышли женщина в городской одежде, девушка с пухлым рюкзаком и красным носом, две матери: одна с девочкой, другая – с новорождённым. Водитель застыл на ступеньках. Наблюдал, как его пассажиры сбились в кучу на краю обрыва, затихли. Поглядел на каждую из четырёх радуг. Потом выше, выше, туда, где капли злой водицы готовились стать новой тучей; где по ночам сияет пуговицами пояс Ориона.
– Как ты там, Мариана?
Слова сделались колючками в его горле.
Девушка с пухлым рюкзаком покосилась на иностранца. Тот вернул ей взгляд, но с улыбкой. Та улыбка прилипла к её губам, как пчела к цветку, полному мёда. Девочка оглянулась на женщину в городской одежде. Та развела брови и улыбнулась тоже. Молодая мать достала белую грудь для младенца. Её мысль сделалась шёпотом:
– Может,
– Если не одному, так другому, – добавила незнакомка, которая рядом держала дочку за руку.
Старик в джинсовой куртке повёл плечами:
– Хорошо в этом году цветут апельсины. Все долги отдам с урожаем.
Мальчишка, нащупав монету в кармане, решил: «Лучше куплю Ирэн конфету».
Радуги одна за другой побледнели и растворились, но люди не двигались с места. Иностранец застегнул чехол от фотоаппарата, надел рюкзак на плечи, повернулся к водителю:
– Спасибо, начальник. Можем ехать.
Пассажиры нехотя побрели в автобус. Водитель включил радио, нашёл волну с трансляцией футбольного матча. Через три поворота стекла вновь запотели. «Зачем я с ним пошла? Агния предупреждала, что луна плохая…» «Стащу у матери монету в пять песо, хватит на три фейерверка…» «Месяц прошёл, а он коня не может объездить…» «Старую мебель с чердака продам на воскресном рынке…»
Лишь один из путников как прежде протирал себе кружочек в окошке.
Послушай
Если вернутся цыгане,
возьмут они твоё сердце
и серебра начеканят.
Федерико Гарсиа Лорка
Для таких, как я, привратник – самый важный человек в мире. Именно он простым: «Сеньоры нет дома» может уберечь меня от воришек времени – приятелей, друзей, родственников, которые обожают появляться в разгар работы. Прирученный консьерж – страж творческого уединения, секретарь и пресс-служба. Потому, чтобы произвести впечатление на дона Лусио, намедни на блошином рынке я купила тарелку из благородного сервиза и серебряные приборы.
– Дон Лусио!
Обращение «дон» плавит сердце любого служащего с минимальной зарплатой.
– Сусана, моя помощница, испекла пирог. Решила занести вам кусочек. При вашей работе крови необходим сахар.
Консьерж недоверчиво оглядел банановый кекс.
– Благодарю.
Я облокотилась на стойку.
– У вас ведь есть где сварить кофе?
Он молча выудил из-под стола металлический термос.
– Неужели в вашей подсобке нет кухни?
Дон Лусио покачал головой.
– Это что за условия такие? Даже негде подогреть ужин? На следующем собрании жильцов я замолвлю словечко.
– Если успеете, – усмехнулся консьерж.
– Что значит, если успею?
– В квартире 6А никто из жильцов не задерживался дольше квартала. Только занесут чемоданы, распакуются, а через месяц-другой – на выезд.
Привратник, довольный, отделил кусок пирога моей серебрянкой вилкой. Спрятал сдобу за щеку и налил в крышку от термоса кофе.
– Почему так? Из-за ржавой воды на кухне?
Консьерж перестал жевать и поглядел хитро.
– Значит, он вам ещё не являлся?
– Кто?