Лучше журавль
Шрифт:
Путь за горы
В дожди тропинка вокруг озера делается потоком глины. Сегодня ночью опять прорвались тучи, потому с раннего утра я жду пассажиров у пристани Панахачеля.
Десять женщин с пустыми корзинами забираются в лодку, чтобы я отвёз их в Хайбалито. Старуха Дора привела с собой внучку.
– Погляди, Галилео, на Арасели. Этот пояс она вышила своими руками.
Девица прячет глаза, а те искрятся. Взгляды сыпятся на меня, как звёзды с осеннего неба. Арасели, сделанная из земли жаркой
Женщины выбираются на причал Хайбалито. Арасели, протягивая монету, ищет мои глаза своими. Места на скамейках вдоль бортов занимают новые пассажирки – этим нужно на рынок в Сан-Маркос. Вижу всё те же пустые корзины, кошёлки, стоптанные сандалии…
– Здравствуй!
Передо мной розовые ногти, перетянутые кожаными ремешками, юбка ниже колен, грудь защищена шалью, коса расцвечена лентой – всё точно как у остальных женщин. У них у всех одинаковые жесты, одинаковые слова, одинаковые узоры на платьях: цветы и птицы. Только под искусно расшитой одеждой давно ничего не порхает.
Завожу мотор.
– Здравствуй, Анита!
Она садится рядом с матерью. Та что-то спрашивает у неё глазами. Анита отворачивается и смотрит в воду. «Неужели? – думаю я. – Неужели?»
– Анита! – кричу.
Вскидывает голову.
– Не Самабах ищешь?
Смеётся. Нет, она ничего не знает про подводный город. Все женщины, когда чего-то не знают, смеются.
Ветер растрепал облака над старым вулканом. Клином расходятся волны. Луна, не желая уступить место солнцу, бесцветная, замерла над холмами. За ними исчез мой прадед, единственный из нашей семьи, кто «оставил место». Ушёл в сорок шесть, с горстью монет и сменой белья в сумке. Мне шестнадцать. Мама говорит, что ко Дню Мёртвых непременно нужно жениться. Я гляжу на Аниту: приплюснутый нос, тонкие губы, пальцы в серебряных кольцах. Отворачиваюсь, смотрю на горы.
Селянки медленно выбираются на пристань Сан-Маркоса. Будут так же неспешно ходить по рынку, совками насыпать рис и фасоль в мешочки, выбирать цыплят, картофель, помидоры. Потом с полными корзинами обратно ко мне в лодку. Куда спешить? Мужья с рассвета до темноты рыбачат, потом садятся на берегу в полукруг, держатся за пивные бутылки, с тоской поглядывают на тропинки, что ведут за вулканы.
На причале Сан-Маркоса меня ждут старики в чёрном. Они собрались в Сан-Антонио на поминки. Молчаливые и встревоженные – смерть подошла слишком близко. Слоняется вокруг нашего озера, полощет в нём ноги.
– Галилео! – прозвенел голос сзади.
Оглянулся: Анхелика стоит по колено в воде, узлом завязан подол юбки, на берегу тазик с мокрой одеждой. Поднял руку и помахал ей.
– Галилео, у нас в воскресенье праздник. Мне будет пятнадцать. Отец заколет барана. Приходи танцевать со мной в масках.
Я улыбнулся, дождался, пока рассядутся пассажиры, развернул лодку. Бартоломе, старый плотник, спрятал во взгляде зависть.
– Всё выбираешь? – спросил он. – Хорошая девушка, чего тебе ещё надо?
– Что-то
– Я тоже молодым всё думал, думал…
Старик махнул рукой.
– Потом стал жить как все.
– Оставь парня в покое, искать счастье – тоже счастье. Может, хоть его судьба уведёт подальше от Атитлана.
Бартоломе поглядел на соседа справа и, не найдя слов, приоткрыл губы для папиросы. Старик напротив вздохнул, а тот, который слева, зажал ладони между коленей.
До Сан-Антонио все в моей лодке молчали.
Остановка
Когда мы перестаём разговаривать с собой,
мир становится таким, каким он должен быть.
Карлос Кастанеда
Вода капала с деревьев на крышу автобуса. При каждом порыве ветра стёкла вновь усыпались рябью. После внезапного густого дождя пассажиры притихли. Те, кто не спал, глядели водителю в спину. Он, чувствуя внимание, замедлял ход на поворотах, не прятал белую полосу между колёс, а держал её по левому краю.
Щенок выбрался из коробки и уснул на коленях мужчины. Младенец пристроил голову на грудь матери и задышал через ротик. Две старухи с корзинами в руках закрыли веки и сомкнулись висками. Молодая женщина переложила спящую дочку на сиденье рядом, потянулась к верхней полке за одеялом. Ветер промчал вырванного из чьих-то рук воздушного змея. Мужчина в помятой шляпе оторвал взгляд от коленей и следил за синим драконом, пока тот не исчез в дымке. Взялся ногтем вычищать черноту из-под другого ногтя.
– Анхель, мы тебя искали. Где ты был всю грозу? Под кроватью?
– Нет, бабушка, на чердаке.
– Что ты там делал?
– Смотрел, как идёт дождь. И слушал.
Разговор из того старого дня проявился в этом дне, новом, как отпечатываются чернила с мокрого листа на листе белом. Мужчина вздохнул и снял шляпу.
Девочка-подросток на заднем сиденье вжала подбородок в пухлый рюкзак на коленях. Не отрываясь глядела на следы от чьих-то сапог в проходе. «Как сказать им, что меня выгнали из института? Чтобы платить за него, бабушка перестала давать десятину…»
Женщина лет сорока в новой, как у городских, одежде держала сумочку так, словно в ней лежали все её деньги. «…Надо попросить у кого-то пилу и ножницы для веток. Сад наверняка зарос, не пробраться. Стены дома захватила… Как называется эта трава, которая появляется сразу, как дом покидают люди? Я же когда-то знала…»
Новый порыв ветра, и на стекло налипли белые лепестки жасмина. Солнце опустило на землю соломинку-луч и пило с травы воду. Девочка с рюкзаком на коленях зажмурилась. «Соврать или сказать правду? Правду они всё равно узнают. Или уже знают, если получат телеграмму раньше, чем я приеду. Как ты не вовремя…» Она положила ладонь на живот и закрыла её рюкзаком так, чтобы никто не видел.