Лучше журавль
Шрифт:
Жена вышла на мост и зажгла сигарету: я просил её не курить в машине. Широкие брюки Альмы трепал ветер, натягивал на теле блузку из белого шёлка. Я глядел на оранжевый огонёк и силуэт жены на фоне ночного неба.
– Чёртов Меркурий!
Альма выбросила окурок и наклонилась к окну:
– До утра не будет ни одной машины. Раскладывай сиденье.
Полчаса спустя жена прижалась ко мне под пледом.
– Забыла спросить: как дела в театре?
– Ещё на сезон продлили «Влюбиться в гром» и «Сокровища со дна моря».
– Ничего нового нет?
– Ни одной хорошей истории. Всё мусор.
– Может, не стоит так
В окно проник ветер с запахом апельсинов.
– Рядом деревня, – сказал я Альме.
Она не ответила. Сон, который не навещал меня без приглашения бокалом вина или таблеткой, каждую ночь, как пунктуальный любовник, овладевал моей благоверной.
Новый цитрусовый порыв застал меня босиком на горячем асфальте. Внезапно зазвонил телефон. Ладонь отчего-то вспотела ещё до того, как успел ответить.
– Фелипе, не разбудил? – загудел в трубке голос писаря с площади Санто-Доминго. – У меня кое-что есть для вас. Сегодня прибыло с маляром из Тампико. У бедняги желудок в дырах, вот-вот отдаст Богу душу. Пришёл надиктовать своим прощальное письмо на север, а там такое…
– Точно хорошая вещь?
– Обижаете, Фелипе. Писатель тоже просил позвонить, если что попадётся. Сказал, что сразу заплатит шесть тысяч; но я набрал вас первым.
– Я дам тебе восемь, если оно того стоит.
– Уверяю, не хуже доноса на рыбака из Веракруса. Помните, который достал вместе с сетью сокровища с затонувшей испанской шхуны и спрятал у себя в лачуге – это ведь вам пригодилось? Жена ходила в ваш театр и рассказала мне, что зал был полон. А полный зал – это ведь большие деньги, Фелипе…
Писарь был прав: «Сокровища со дна моря» стали моей золотой лампой с джинном. Впрочем, как и «Влюбиться в гром», про рыбака из Масатлана. Смельчак решил отправиться на Маракайбо, озеро, где много гроз и много рыбы. Там богатеют лишь те, кто не боится рискнуть шкурой. Он писал своим, как влюбился в торговку змеиным ядом, как она научила его уходить от молний. Мать рыбака с этим письмом пришла к Андресу, чтобы надиктовать ответ сыну – сама боялась наделать ошибок. Андрес незаметно снял копию с письма, показал мне и в тот же вечер получил за неё пять тысяч.
– Придержи мне пару дней эту твою находку.
– Пару дней? Нет, Фелипе, очень нужны деньги. Жду до утра. Если не появитесь… писатель платит сразу.
Андрес повесил трубку.
– До утра? Он, верно, шутит.
Я набрал номер писаря, но абонент был уже недоступен.
– Чёрт!
Луна поднялась чуть выше. Ветер теребил сухую траву на поле. Мне стало дурно от мысли, что и эту историю может заполучить писатель, как послание пекаря из Салины-Круса. Пекарь пришёл к Андресу, чтобы надиктовать письмо родственникам из Синалоа. Он купил дом в Мехико и просил, чтобы в Салину-Крус больше ему не писали. Рассказал, что утонул австралиец-серфер, который снимал комнату в его прежнем жилище. Только когда пекарь и его жена перевернули вещи несчастного, чтобы найти для полиции его паспорт, оказалось, что серфер не утонул, а утопился. Его рюкзак стоял в шкафу доверху забитый деньгами, на пачках с купюрами лежала записка. В ней иностранец признавался, что неизлечимо болен, родни у него нет, потому все свои деньги он дарит пекарю и его семейству. Просил, чтобы тело его не искали – потому и пошёл плавать в бурю, чтобы умереть на любимых волнах.
Приподнял манжет.
– Шесть часов и чуть более двухсот километров.
Альма сопела в машине. Из-под одеяла табачного цвета виднелись лишь нос и щёки. Я направился в сторону, откуда прилетел апельсиновый ветер. Бежал, пока не оказался в деревне без единого огня и звука.
Ночь там была ещё гуще. Тощий пёс стоял на задних лапах и заглядывал в низкий колодец. Церковь оказалась настежь открытой. Решил, что это посёлок-призрак, но вдруг увидел на одном из окон букет свежих пионов. Подбежал к дому и разглядел в щели забора автомобиль под навесом.
– Спасибо, – прошептал, ещё не зная к кому обращаюсь.
Программки, афиши «Премьера!», хохот в фойе, звонки в кабинете директора, длинная очередь в кассу… Вот он, шанс вдохнуть жизнь в моё детище, которое медленно погибало.
Застучал в ворота. Собака оторвала взгляд от глубин колодца и окатила меня лаем.
– Хозяин! – крикнул.
Наконец скрип двери.
– Что надо?
Мужчина лет сорока, в пижамных штанах, без рубашки, глядел на меня, сонный.
– У вас есть бензин? Срочно нужно.
– Срочно? Кто-то умирает, что ли?
– Да.
Он выпрямился, растёр лицо. Остановил взгляд на моих взъерошенных волосах и потных подмышках.
– Сейчас схожу за шлангом.
– У меня нет канистры.
Незнакомец зашёл в дом и вернулся с ключами.
– Далеко?
– Там, на мосту… – указал я в сторону, откуда бежал вечность.
Альма, к счастью, не проснулась от звука чужого мотора. Незнакомец поглядел на неё, укрытую пледом до носа, перевёл на меня взгляд, полный грусти.
– Хватит до ближайшей заправки.
Денег не взял, лишь похлопал меня по плечу со словами:
– Держитесь.
Я завёл мотор. Обрадовался его рычанию, словно первому крику новорождённого. Мой благодетель стоял на мосту, пока мы не скрылись. Держу пари, вернётся к своей жене и не выпустит её из объятий до утра.
Альма долго растирала глаза кулаками, наконец приподнялась на локте.
– Мы едем? Где взял бензин?
– Рядом оказалась деревня.
– И тебе открыли? – она поднесла запястье к лицу. – В два часа ночи?
– Я сказал, дело жизни и смерти.
– Ты же знаешь: врать – плохо для кармы.
– Я не врал. Просто умолчал, что речь идёт о театре.
Альма заметила на руле следы от мокрых ладоней.
– Что-то есть от Андреса?
– Да.
Пожала плечами.
– Чудеса случаются, когда Луна в Водолее.
Она зевнула и снова легла на сиденье.
Я посмотрел в лобовое стекло на звёздное небо и прошептал:
– Ну же, ребята, не подведите.