Лукиан Самосатский. Сочинения
Шрифт:
Лукиан. Значит и этот — со скалы вниз!
51. Но вон смотри: видишь? Множество рыб одинаковой окраски, в колючках, толстокожих с виду. Скорее ежа схватишь, чем их? Невод для них, пожалуй, понадобится? Но нет невода. Хватит, если одного кого-нибудь из стаи вытащим. Наверно, пойдет на крючок самый дерзкий из них.
Улика. Закидывай, если думаешь закидывать, но сначала укрепи получше леску, чтобы он, проглотив золото, не перепилил ее зубами.
Лукиан. Закинуто. Пошли нам скорую добычу, Посейдон! Ого! Дерутся вокруг наживки. Целой стаей накинулись и гложут смокву, а другие припали к золоту… Кончено!.. Один напоролся, самый сильный.
Улика. Вот он, Хризипп.
Лукиан. А, понимаю. Хризиппа выбрал верно потому, что в имени его есть отблеск золота. Итак, во имя Афины, скажи, Хризипп: ты знаешь этих людей? И учишь их так поступать?
Хризипп. Клянусь Зевсом, Храброслов, ты просто обижаешь меня своим вопросом, предполагая, что подобные люди имеют к нам какое-то отношение.
Лукиан. Прекрасно, Хризипп! Ты — благородный человек. Значит и этот — вслед за другими, вниз головой, тем более, что он — в колючках весь и страшно, как бы не пропорол себе желудок кто-нибудь, начав его есть.
52. Философия. Довольно, Храброслов, удить! А то их ведь много- пожалуй, кто-нибудь утащит у тебя золото вместе с крючком и уплывет с ними. Придется тебе потом расплачиваться со Жрицей. Итак, мы уходим, чтобы продолжить нашу прогулку. Да и вам, восставшие из мертвых, время возвращаться туда, откуда пришли, чтбы не опоздать к назначенному сроку. А ты, Храброслов, с Уликой вместе начните обходить философов, всех их по порядку, награждая венками или клеймя, как мы уговорились.
Лукиан. Будет сделано, Философия. Прощайте и вы, мудрейшие из людей. Идем вниз, Улика, исполним, что нам приказано… Но куда же мы прежде всего направимся? В Академию, быть может, или в Стою?
Улика. Начнем с Ликея.
Лукиан. Что ж! Все равно, начнем с Ликея. В одном, впрочем, я уверен: куда бы мы ни отправились, в венках нужды будет мало, а клейма нам постоянно будут нужны.
БЕГЛЫЕ РАБЫ
Перевод Н. П. Баранова
1. Аполлон. Правду ли говорят, отец, что какой-то человек во время Олимпийских игр взял да и вверг сам себя в огонь и что это сделал человек уже пожилой и не простой чудодей из тех, что показывают подобные штуки? Мне Селена об этом рассказывала и говорила, будто она собственными глазами видела, как тот горел.
Зевс. Чистейшая правда, Аполлон. Да только лучше бы этого не случилось!
Аполлон. Такой достойный был старец? И не заслужил того, чтобы погибнуть в огне?
Зевс. Пожалуй. Но я — то имел в виду большую неприятность, которую мне причинил тогда отвратительный чад, подымающийся, как и подобает, от поджаривания человеческого тела. Если бы я не ушел, отправившись как можно скорее в Аравию, я бы конечно погиб, будь уверен, от этого негодного дыма. Однако и там, среди благоухания и роскоши ароматов, в сплошном фимиаме мои ноздри долго не хотели забыть осквернивший их запах и отвыкнуть от него. Даже сейчас при одном воспоминании о нем со мной морская болезнь готова приключиться.
2. Аполлон. Чего же хотел он, Зевс, так с собой поступая? И что за прок: взять и обуглиться, бросившись в костер?
Зевс. Уж в этом, пожалуй, ты, дитя мое, потребуй отчета сначала у Эмпедокла, который тоже ведь прыгнул в жерло огнедышащей горы в Сицилии.
Аполлон. Очевидно, оба жестоко страдали желчью. Но у этого, о
Зевс. Я приведу тебе его собственную речь, произнесенную им перед собравшимися в оправдание своей добровольной кончины. Он сказал, насколько я помню…
3. Но что это за женщина спешит сюда, к нам, в смятении и слезах? Она, по-видимому, жестоко чем-то обижена… Да это — Философия! По имени меня кличет, и так жалобно! О чем ты плачешь, дочь моя? Почему покинула людей и явилась сюда? Неужели опять эти невежды вступили в заговор против тебя, как раньше, когда они, по обвинениям Анита, погубили Сократа? Уж не потому ли ты бежишь от них?
Философия. Нет, отец, ничего подобного не произошло. Напротив, вся эта толпа простых людей одобряет и ценит меня, выказывая мне свое уважение и восхищение. Они готовы поклоняться мне, хотя и не очень хорошо разбираются в моих словах. Но вот те, — я уж не знаю, как и сказать, — те, что называют себя моими добрыми знакомыми и друзьями, те, что именем моим прикрываются, — вот кто неслыханно со мной обошелся.
4. Зевс. Как? Философы против тебя составили некий заговор?
Философия. Отнюдь нет, отец: философы и сами вместе со мной обижены.
Зевс. Так кто же тогда обидел тебя, если ты ни ученых, ни неучей не считаешь виноватыми?
Философия. Есть такие люди, Зевс, между двумя станами стоящие, между невежественной толпой и философами: и нарядом, и взглядом, и поступью — нам подобны и одинаково с нами выглядят. Они притязают на звание моих воинов и нашим именем величаются, учениками, собеседниками, собратьями нашими себя называя. Поведение же их всяческой скверной, невежеством, наглостью, беспутством наполнено и немалое наносит нам оскорбление. Вот от их-то обид, отец, и бежала я.
5. Зевс. Это ужасно, дочь моя. Но что же тебя всего больше обидело?
Философия. Обида немалая, отец, посуди сам! Помнишь: воззрев на жизнь, полную неправды и беззакония, с невежеством и надменностью сдружившуюся и возмущаемую ими, ты сжалился над родом людским, мятущимся в неведении, и ниспослал меня, распорядившись позаботиться о том, чтобы люди прекратили взаимные обиды и насилия, оставили жизнь, подобную звериной, и, обратив свои взоры к истине, стали более мирно строить свое общежитие. И сказал ты, посылая меня на землю: "Что люди делают и в каком они пребывают невежестве, это ты, дочка, и сама видишь; я же, — ибо я жалею их все-таки и думаю, что ты одна только способна уврачевать происходящее, — я из всех нас, небожителей, тебя избрал и посылаю исцелить людей".
6. Зевс. Помню, помню. Многое в таком роде я говорил тогда. Нет, ты о дальнейшем сейчас расскажи: как они в самом начале тебя, к ним слетевшую, приняли и что такое ты ныне от них вытерпела.
Философия. Я не сразу направилась к эллинам, отец, но, поскольку мне казалось более трудным в моем деле варваров воспитать и обучить, это я и сочла нужным раньше совершить. Итак, я оставила сначала в покое страну эллинов в уверенности, что она легче других мне подчинится, приняв узду и тяжесть ярма, и двинулась прежде всего к индусам, самому многочисленному народу из живущих на земле. Без труда я убедила их сойти со своих слонов и завязать знакомство со мной, так что сейчас есть целое племя — брахманы, граничащие с нехреями и оксидраками — они все поголовно мне преданы, живут по нашим заветам, уважаемые всеми соседями, и умирают совсем особенной смертью.