Лунная опера (сборник)
Шрифт:
– Режь, да поглубже!
Словно в тумане, я продолжал удерживать нож и не знал, как поступить. Тогда Главарь рывком выдернул нож из моих рук и, приставив к горлу, процедил сквозь зубы:
– Режь давай, и поглубже!
Мне ничего не оставалось, кроме как действовать. Я ввел кончик ножа в плоть Главаря, он тотчас весь сжался. Я знал, что его рот сейчас наверняка открыт, открыт до предела. Я видел, как из него то и дело вырывается горячий пар. При этом Главарь не издавал ни единого звука. Потом чуть слышно он попросил:
– Заводи вниз, резко, сантиметра на три.
Я приложил усилие. Я не представлял размера сделанной раны, но, возможно, из-за резкого движения она вышла даже больше, чем нужно. Полилась кровь. Я увидел, как черная кровь Главаря устремилась вниз по спине. Заведя руку назад, Главарь засунул в мои пальцы скатанный из бумаги малюсенький шарик:
– Засовывай внутрь, внутрь раны.
Я сделал, как он велел. После этого Главарь снова протянул ко мне руку, на этот раз с небольшим пузырьком. Он приказал:
– Засыпай сверху.
Я высыпал весь порошок. Снежная ночь наполнилась резким медицинским запахом.
– Это все между нами. – Напоследок Главарь хотел удостовериться в моей реакции.
– Между нами.
Разумеется, я все понимал, я бы никогда его не подвел.
Главарь перебрался к своей койке и лег. Словно паровоз, он выдохнул длинный столб пара. Я забрался под одеяло. Мне показалось, что я очнулся от глубокого сна. Я просунул руку в трусы. Там все заледенело. Пальцы стали липкими. То была кровь Главаря вперемешку с моей спермой.
На следующий день Главарь, как обычно, вышел со всеми на работу. С его лица не сходила улыбка. Эта улыбка выделяла его из окружающих. То и дело я украдкой посматривал на него. У него не дрогнул ни один мускул, можно сказать, что он не чувствовал боли. Однако Главарь постоянно кашлял и несколько раз перегибался в пояснице. Ему следовало сдерживаться, вряд ли его спина могла выдержать такой кашель. К вечеру состояние Главаря ухудшилось. У него поднялась температура. Его лоб горел, точно головка полового члена. Когда рассвело, Главаря уже унесли, и больше он не возвращался.
– Куда ты пропал? Я думал, что ты умер, – сказал я, вытирая пот.
– Ну как я мог умереть?
Живот Главаря засмеялся вместе с ним. Его обмякший член в унынии повесил голову и болтался, словно пустая кишка. Закрыв глаза, Главарь произнес:
– Меня перевели в медицинский стационар.
– А чем ты заболел?
– Чем я заболел? – Главарь лениво открыл глаза, потом так же лениво перевел взгляд в мою сторону и, скривив губы, снова засмеялся:
– Чем хотел, тем и заболел, – медленно произнес Главарь. – У меня открылся туберкулез, и если бы меня не изолировали, я бы всех вас заразил. Посуди сам, на рентгене у меня обнаружили большой затемненный
Главарь встал и направился к выходу. По пути он пробормотал себе под нос:
– Не верить врачам не годится, да и как можно не верить науке? Медицинская аппаратура – это тебе не Главарь. Она никого не обманывает. Видел ты когда-нибудь, чтобы аппаратура сидела в тюрьме? Нет. Так что науке мы должны доверять.
Этот тип и меня обманул, и всех вокруг. Он личность выдающаяся. Это следовало признать.
– Посмотри, у меня сейчас все есть, это тебе не каменоломня.
Голый Главарь, вытянув передо мной палец, проговорил:
– «Сегодня – прекрасный день, такого не дождешься и за тысячу лет».
Эту фразу он взял из песни, я слышал, как ее пела одна девушка в ночном клубе, я не помнил продолжения, в отличие от Главаря, который, подбирая мотив, допел:
– «И завтра настанет прекрасный день, вкушая благоденствие, мы насладимся им».
Зайдя в предбанник, Главарь закурил. После сауны его взгляд затуманился, как будто он выпил. Он смотрел на меня своим неясным взором и вдруг, чуть приподнявшись, хлопнул меня по колену и громко сказал:
– Ты мне помог, я должен тебя отблагодарить.
– За что благодарить-то, – учтиво отозвался я.
– Сегодня я заказал для тебя девочек.
Он дважды щелкнул пальцами. Внутрь зашли две девушки. Я поспешно прикрылся полотенцем и, особо не задумываясь, стал от них отбиваться:
– Зачем? Что вы собираетесь делать?
В это время послышался смех Главаря. Девушки тоже захихикали, а одна из них спросила:
– Ну зачем же закрываться? Не банк же там, в конце концов.
Главаря эта фраза рассмешила, его обмякший член от смеха еще больше втянулся.
– Не надо, я так не привык.
– Все так говорят, – Главарь закончил смеяться, – сначала у всех такая реакция.
Для начала Главарь попросил девушек выйти «чуток передохнуть», а сам положил руку мне на плечо и завел прочувствованную речь. Он раскритиковал меня за то, что «девять лет моего университета, можно сказать, прошли даром», потом он пристал с вопросами типа: «Чего ты так страшишься?» или «Чего тебе терять?». Наконец, хлопнув меня пару раз, заметил:
– Нельзя себя обижать, ни в коем случае нельзя себя обижать.
– Да я и не обижаю, – ответил я.
Тогда Главарь показал пальцем на мое тело:
– Да я о том, что нельзя обижать эти свои восемьдесят килограммов.
Я сидел и никак не реагировал. Внезапно я кое-кого вспомнил. Я вспомнил Сяо Саньцзы. Это меня несколько оживило, пробудив не сравнимое ни с чем желание заполучить ее, я засмеялся:
– Эти две девушки мне не нравятся.
Главарь, словно неожиданно прозрев, ответил:
– Так бы сразу и сказал, выбор за тобой. Выбирай кого захочешь.
5Сяо Саньцзы отсутствовала. В этот вечер она не вернулась. Никто не знал, где находится Сяо Саньцзы. Главарь удостоил меня большой чести, просидев со мной в клубе до двух часов ночи. Я заметил его странное выражение, он словно постоянно слегка улыбался. Он – личность выдающаяся, а такие люди именно так, по-дружески, и должны взирать на этот мир. Однако я от этого чувствовал себя очень неудобно. Я не мог сказать точно, что именно меня смущало. Но это тягостное ощущение я испытывал даже физически: словно что-то внутри меня то раздувалось, то сокращалось. Наконец Главарь ушел. Напоследок он пообещал мне прийти завтра. Я понимал, на что он намекает, когда я услышал это, мне захотелось расплакаться. Отношение Главаря меня очень растрогало, и, конечно, я очень расстроился из-за Сяо Саньцзы. Естественно, она ничего плохого не сделала, она просто занималась своим делом, но именно это огорчало меня больше всего. Я повторно переживал то чувство, испытанное мною девять лет назад, из-за которого я разбил человеку лоб. А сейчас мне больше всего нужно было пришлепнуть самого себя. Только этой ночью я по-настоящему понял, как я жаждал оказаться в постели с Сяо Саньцзы. Я горел желанием раздеть ее догола, заключить в свои объятия, войти в нее, превращая в тоннель моего экстаза.
К четырем часам утра жизнь в клубе окончательно успокоилась. Остался только один я. Пестрота сменилась кромешной тьмой, теснота – простором, а шум – тишиной. Я выпивал. Я даже не видел своей бутылки, своих рук. Безмолвие тьмы и пространства выделили меня крупным планом, в этот момент я был пуст, словно темнота, и беззвучен, словно пустота. Уподобившись безмолвию, я не видел своих пальцев на расстоянии вытянутой руки. Я снова вернулся в тюрьму. Но теперь это была не девятилетняя каторга, а бессрочное заключение, не подлежащее изменению.
Спиртное успокаивало меня, убеждало. Я не представлял себе количества выпитого. Я просто пил и отливал. Пиво из бутылки затекало внутрь меня, после чего моя же моча наполняла бутылку. Помню, что я всплакнул, даже не знаю, что меня так опечалило. А потом я отправился на ощупь туда, где обычно стояла Сяо Саньцзы, там я попытался учуять ее запах. Однако мне это не удалось. Я только понял, что бутылка в моих руках перевернулась, пиво стало выливаться наружу, его ритмичное излияние напоминало мой сон, так же как и во сне, этот ритм нельзя было сдержать, это был бесконтрольный выброс – выброс в никуда, выброс, полный отчаяния.
Меня разбудил звонок от двоюродного брата. Когда я проснулся, часы уже показывали десять минут второго. Без всякого хождения вокруг да около брат тут же спросил меня, «сходил ли я». Я не понял, о чем он. Брат замолчал, но даже через трубку я увидел его суровое лицо. Я вспомнил. Наверняка он торопил меня с визитом к родителям. Моя голова раскалывалась, я ответил:
– Завтра.
– Сколько у тебя будет этих «завтра»?
Я не знал ответа на этот вопрос, только у заключенных принято вести обратный отсчет времени.На улице стало припекать. Послеполуденная жара растревожила мою душу. В этот момент я особенно соскучился по своему братцу Ма Ганю. Я решил отправиться к нему. Мне захотелось посидеть рядом с ним, выкурить несколько сигарет, просто поговорить. Но Ма Ганя на месте не оказалось, в магазине мне сообщили, что «генеральный директор» отправился в Шанхай по делам. Я не подумал, что могу не застать его. Очутившись снова на улице, я не знал, куда податься и чем заняться. Я встал под платаны, солнце расстелило на дороге их огромные тени. Причудливо закрасив асфальт, эти тени напоминали расползшиеся туберкулезные палочки. По дороге во всех направлениях сновали машины, гудки которых еще сильнее напоминали городской кашель. Я тупо стоял с краю, не зная, куда пойти. В огромном Нанкине мне совсем некуда было податься, скованный свободой, я не мог двинуться с места. Свобода в отсутствие пути, скорее, напоминала тюремное заключение, бессрочное заключение. Как я завидовал спешившим по улицам пешеходам, хотелось бы мне знать, чем они так озабочены. Когда они пересекали улицу, за каждым из них бежала черная тень – великолепное зрелище. Я преклонялся перед ними. Мне хотелось понять, где, в конце концов, проходит жизнь и где, наконец, находится Нанкин. От нечего делать я уселся, попросил у пожилой торговки замороженный лед и стал медленно его грызть и облизывать. Одну за другой я съел несколько десятков палочек льда. Мне ничуть не хотелось пить, мне просто хотелось почувствовать холод. Казалось, что не я кусал лед, а лед кусал меня. Когда мой желудок уже практически полностью был набит мороженым, я смог ощутить внутри себя большой ледяной комок, он принял форму моего желудка, то была зима среди лета. Я поедал мороженое, покуда только мог вынести, другими словами, покуда лед внутри меня дочиста не обглодал мою температуру. После этого, опираясь на прилавок с мороженым, я встал и заплатил деньги. В этот момент я реально ощущал себя палочкой льда. Выпячивая живот, я направился вперед, замороженными шагами продвигаясь по улице. Мне казалось, что в тот момент я походил на живой труп, медленно и непостижимо бредущий за счет своей ходячей плоти. При этом я еще и улыбался. Мое тело сопротивлялось жару, мне так хотелось, чтобы это ощущение замороженности продлилось как можно дольше. Но нет. Спустя полчаса я снова начал потеть. Пот лился все сильнее, истекая из меня струями и проливаясь ручьями. Я понял, что растаял. Мое таяние привело к плачевным результатам: я не исчез, а снова превратился в себя.
Сяо Саньцзы вечером снова не пришла. Мои фантазии на ее счет стали уже навязчивыми. Стоило только Сяо Саньцзы не появиться в ночном клубе, как я начинал сходить с ума. Раз за разом я представлял, как она выглядит во время своей работы. Хотя я никогда не спал с женщинами, мне это только снилось. Во сне едва стоило столкнуться с женщиной, все на этом и заканчивалось. Не имея возможности углубиться в детали, мои фантазии приобретали безумный характер, напоминая запертую в клетке обезьяну.
Сяо Саньцзы на работу не явилась, а Главарь между тем пришел. Я ему очень обрадовался. Но когда Главарь прямиком подошел ко мне, я понял, что он собирается меня вытащить из клуба, и попытался воспрепятствовать:
– Сегодня я не могу пойти с тобой, сегодня это совершенно невозможно.
Главарь хлопнул меня по заднице разок, потом другой. Похоже, он не думал отступать. Я стоял не реагируя.
– Пойдем немного посидим в машине.
Он сказал это настолько миролюбиво, что отказываться язык не поворачивался. И я пошел за ним. В машине было темно, хоть глаз выколи. Однако я почуял насыщенный запах косметики, к которому, похоже, примешивался аромат духов. Я обернулся: на заднем сиденье расположились две девушки. Их лиц не было видно, так как прямо позади машины стоял фонарь, яркий свет которого вблизи выхватывал лишь контуры. Но мне хватило лишь одного взгляда, чтобы узнать Сяо Саньцзы. Я узнал ее по стрижке и по несравненным очертаниям лица. В груди у меня вдруг бешено заколотилось: тук-тук, тук-тук, казалось, что машина вот-вот превратится в динамик. К счастью, Главарь включил зажигание. Он преспокойно взялся за руль, и машина, развернувшись, поехала в восточном направлении. Сначала мы пересекли район Синьцзекоу потом переехали через мост Сунь Ятсена, потом через ворота Чжуншаньмэнь. Проехав Чжуншаньмэнь, я уже чувствовал себя словно во сне. В пригороде на востоке Нанкина царило полное спокойствие. Платаны по обе стороны от трассы образовали тоннель, и теперь этот сон в темноте уносил меня в самое укромное место на земле: туда, где находилась вилла Главаря, где нас ждала ночь оргии.
Главарь привез нас к себе. Никуда не торопясь, он зажег в доме освещение, наполнил бокалы, вставил диск в проигрыватель. Сяо Саньцзы он попросил сесть рядом со мной, потом похлопал себя по ляжке, и вторая девушка, поняв намек, села к нему на колени. Мы немного выпили, и тут Главарь, словно что-то вспомнив, обратился к своей девушке:
– Спой нам песню, давай-ка.
Главарь порылся на полочке с дисками, после чего поставил песню под названием «Сяо Фан». Когда зазвучала музыка, по лицу Главаря стала блуждать странная улыбка. Этот немолодой товарищ из числа образованной молодежи, в свое время сосланной в деревню, взял с телевизора визитку перевернул ее и передал в руки девушки со словами:
– Пой, как тут написано.
Едва Главарь отдал распоряжение и вернулся на диван, девушка затянула:В деревне есть парень, зовут Сяо Ган.
Раскованный он и здоровый.
Могучие яйца огромны на вид,
Крепкий, длиннющий корень.
Спасибо тебе за любовь,
Вовек тебя не забуду,
Спасибо за ласку, душка.
Ты – моя супер-подушка.
Я не сдержался и, задрав голову, глупо заржал, Сяо Саньцзы никак не отреагировала, словно слышала это не в первый раз. Вытянув обе руки вперед, Главарь в крайне изысканной манере зааплодировал. Покосившись на экран, он развернул подбородок в мою сторону и сказал:
– Это я написал. Так что не думай, что я только обманывать умею, я еще и поэт.
Главарь сказал еще какую-то шутку. Закончив смеяться, он что-то шепнул на ухо Сяо Саньцзы и попросил обеих девушек подняться наверх. Проводив их взглядом, Главарь перебрался ко мне поближе и вздохнул:
– Какие роскошные два тела.
Сказав это, он погрузился в молчание, а потом, прислонившись ко мне плечом, неожиданно произнес:
– Вот скажи, когда мы были сосланы в деревню, кому принадлежали эти прекрасные тела?
Я не знал ответа, поэтому предпочел помалкивать. Между тем Главарь с чувством продолжил:
– А принадлежали они племянникам партсекретарей, сыновьям начальников. А что сейчас? Теперь они наши. Вот они плюсы рыночной экономики. Были бы деньги, и они наши. Прошло то время, когда они находились в подчинении у партсекретарей и в семьях у начальников, так что теперь они и перед нами не прочь раздвинуть ноги. Ведь что такое рыночная экономика? Раздвинул ноги – и тут же становишься ее участником. Были бы деньги.
Точно преподаватель политэкономии, Главарь поднял вверх палец, пристально посмотрел на меня и членораздельно произнес:
– Перед лицом денег все равны в оргазме. – Ткнув пальцем мне в грудь, Главарь криво усмехнулся: – А твоя молодость, парень, пришла как раз вовремя. – Главарь вздохнул и еще раз подчеркнул: – Действительно замечательное время. Все сейчас, парень, для тебя.
На стеклянных окнах в пол появилось несколько капель, на улице начался дождь. Главарь процитировал:Добрый дождь —
Свою он знает пору
И приходит вовремя,
В ночи весенней.
Вслед за нею с деньгами уйдет он,
Влагой напоив и стонами заполнив [21] .
Главарь и впрямь был поэтом. Он дважды с силой хлопнул в ладоши, с лестницы медленно спустилась одна девушка. Соответственно, наверху осталась
– Ну чего тут сиднем сидеть? – Указывая подбородком на верхний этаж, он добавил: – Здесь я уж обойдусь и без тебя.
Я поднялся наверх и открыл дверь, Сяо Саньцзы с прямой осанкой уже сидела в самом центре кровати. Завернувшись в овечий плед, она плотно укуталась по самый подбородок. Ее обувь аккуратно, носочек к носочку, стояла у кровати. Одежда, сложенная в стопочку, лежала на прикроватной тумбочке: на пиджаке – юбка, на юбке – трусики, на трусиках – лифчик, на лифчике – чулки. Она сидела и хлопала своими ресницами, волнуя воображение. Однако я заметил, что Сяо Саньцзы вроде как боится меня, в глазах ее поблескивал какой-то свет недоверия. И тут со мной произошла неожиданная вещь, меня бросило в дрожь. Неизвестно с чего вдруг, у меня ужасно затряслись руки. Я старался сдержаться, но безуспешно. Я и вправду не понимал, что со мной происходит. Честно говоря, сначала я на это даже не обратил особого внимания. Но я переоценил свои возможности справиться с ситуацией. Очень скоро дрожь перешла на все тело: сначала на его верхнюю часть, а потом – на ноги. Меня так сильно колотило, что зубы клацали. Своим видом я определенно напугал Сяо Саньцзы, я и сам напугался. Сяо Саньцзы смотрела на меня, наклонив голову, она очень внимательно изучала меня, неожиданно ее взгляд утратил холодный блеск. Она наверняка догадалась, что я девственник. Замечательная Сяо Саньцзы, она подошла ко мне и притянула за талию. Уткнувшись лицом мне в грудь, она чуть слышно произнесла:
– Давай подрожим вместе?
Эта девчонка взяла меня в оборот так же ловко, как лягушка скручивает языком свою добычу, подобно разряду молнии, она унесла меня в заоблачные дали. Я обнял мою Сяо Саньцзы; совершенно голая, она стояла и тряслась в моих объятьях. И я уже перестал понимать, кого именно из нас трясет, ее или меня. Моих усилий не хватало, чтобы усмирить дрожь. Так мы и стояли обнявшись, пока у меня наконец не иссякли силы. Прошло примерно минут десять, наконец Сяо Саньцзы подняла голову, ее взгляд заволокло пеленой, она посмотрела мне в глаза, потом тихонько сказала на ухо:
– Почему ты перестал дрожать? Давай постоим так еще. У меня уже давно такого не было.
Сяо Саньцзы вовсе не издевалась. Но сам я стыдился себя и готов был провалиться сквозь пол. Все мои надежды на этот вечер терпели крах. Сяо Саньцзы наверняка раскусила меня, поняла, что у меня нет никакого опыта, что весь мой вид напускной и что на самом деле я ничего из себя не представляю. Словом, в глазах женщины я был пустышкой. Языком-то можно наплести что угодно, а вот безудержно стучащие зубы не обманут. Так что этим вечером я полностью облажался.
Однако Сяо Саньцзы вела себя исключительно и сглаживала все мои многочисленные ляпы. Она умела дарить клиенту удовольствие и уверенность в себе. Этим вечером Сяо Саньцзы играла роль моей наставницы. Я торопился, мне хотелось как можно быстрее осуществить самые смелые фантазии, моментально испытать нирвану и одним махом добиться результата. Но Сяо Саньцзы не позволяла. Я не понимал, почему она не давала мне поцеловать ее в губы. Я кружил вокруг ее подбородка, а она все время увертывалась. Наконец я изловчился и, схватив за оба запястья, прижал ее к стене. Сяо Саньцзы, отвернув лицо, холодно сказала:
– Не целься сюда. В любое другое место, только не в губы.
Я не понимал, почему она так принципиальна, но, к счастью, были эти «другие места», которые я начал штурмовать, я выпивал ее, словно вино, и поедал, словно мясо. Сяо Саньцзы жарко откликалась на мои ласки. Я погасил свет, но она включила его. Я снова погасил, но она снова включила. Всеми силами я пытался сдержать себя, пока шла наша борьба за выключатель. Наконец в самый критический момент, когда я уже был на пределе, Сяо Саньцзы раскрылась. Она мастерски направляла меня, шаг за шагом передавая свою технику. Я атаковал ее сверху донизу, снаружи вовнутрь, поверхностно и в самую глубь, атаковал, переходя от стонов до криков, от жизни до смерти, от смерти до жизни. Мы повторяли каждое действие раз за разом и все целиком с самого начала. Это было наше счастливое знакомство друг с другом, полное безудержного ликования. Моя плоть напоминала трубку с фейерверком, ритмично разбрасывающим разноцветные огни в ночную пустоту. Разорвавшись, фейерверк яркими красками взлетел ввысь, и за каждой вспыхнувшей искрой тянулся хвост. Появляясь на миг, огни тут же исчезали, они выбрасывали из моего тела сперму, свободную и необузданную. И горели они ровно столько, сколько длилось мое бурное ликование. Я понимал, что Сяо Саньцзы принадлежала всем мужчинам Поднебесной, но конкретно в данный момент она была моей. Да здравствует частная собственность, замечательная система. У нас нет завтра, нет потом, есть только этот раз и следующий раз. Открыв рты, мы тяжело переводили дух, прилипнув друг к другу настолько плотно, что наши тела походили на одну лепешку.
В восточном пригороде царило абсолютное спокойствие, это спокойствие проникло в наши души. Сяо Саньцзы лежала у меня на груди и просто водила по ней указательным пальцем.
– Первый раз? – спросила она.
– Первый, – поморгав, ответил я.
Больше она ничего не говорила. Довольно долго мы еще спокойно смотрели друг на друга, потом я нагнулся над ней, желая снова поцеловать в губы. Сяо Саньцзы пальцем остановила меня, отворачивая подбородок в сторону. Вдруг она сказала:
– Тебе нельзя этого делать.
– Почему нельзя?
Сяо Саньцзы выдержала долгую паузу, а потом, глядя на меня, сказала:
– Это не твоя судьба. – Рассмеявшись ни с того ни с сего, она добавила: – Человек человеку рознь. Это не твоя судьба.
– Почему? – спросил я.
Сяо Саньцзы так и не ответила, уже перед тем, как заснуть, она пробормотала:
– Просто тебе этого делать нельзя.
Всю вторую половину ночи Сяо Саньцзы спала. Мы лежали лицом друг к другу. Я не стал размышлять о том, что сказала мне Сяо Саньцзы, а просто спокойно смотрел на нее. Равномерное дыхание Сяо Саньцзы легонько касалось моего лица, от нее веяло душистым ароматом. Я погладил ее по спине, это было благостное изнеможение, а может быть, изнеможенное благо. Главарь точно заметил, сказав, что раньше эти прекрасные тела принадлежали племянникам партсекретарей или сыновьям начальников, но сейчас Сяо Саньцзы принадлежала мне. Главарь все оплатил, и теперь даже такой человек, как я, мог переспать с Сяо Саньцзы. Как я благодарен жизни. И двоюродный брат оказался прав, когда сказал, что на дворе девяносто девятый год. Только сейчас я осознал в полной мере, что значили эти слова. Весь смысл жизни заключался во временных фазах.
Я не слышал сильного ливня, который шел ночью. Все мое внимание ушло на тело Сяо Саньцзы. Я ничего не слышал вокруг себя. Я вышел на балкон и изо всех сил потянулся. Как прекрасен мир после дождя, ливень смочил землю, очистил камни, напитал воздух свежими ароматами, прояснил небо, придал сочности зеленым краскам, возвратил моему телу спокойствие. Стоя на балконе, я жадно вдыхал воздух после дождя. Такой воздух укрепляет потенцию. Как прекрасна жизнь. Как прекрасно жить. Как прекрасна влага. Как прекрасно тело. Как прекрасны женщины. Как прекрасна чистота. Как прекрасен секс. Как прекрасен оргазм. Как прекрасно здоровье. Как прекрасна зелень. Как прекрасна свобода. Как прекрасно спокойствие. Как прекрасен Нанкин. Как прекрасна жизнь. А прекраснее всего – иметь деньги.
6Те слова Сяо Саньцзы стали для меня настоящим заклятием, мне и вправду нельзя было этого делать. Вечером хозяин ночного клуба вызвал меня к себе и официально сообщил о моем увольнении. Я ни в чем не мог его винить. Всего за несколько дней я дважды самовольно покинул свой пост. Так что хозяина я ни в чем не обвинял. Я считаю, что в жизни все предопределено, поэтому неизвестно, где найдешь, где потеряешь. Сегодня тебе фартит, значит завтра может не повезти. На месте хозяина я поступил бы точно так же. Зато я переспал с Сяо Саньцзы, а это было моим заветным желанием. Что-то обрел, что-то потерял, все четко. И трудно сказать, кто тут остался в убытке.
Выйдя из кабинета хозяина, я не пошел сразу домой, а вместо этого завернул в бар. Мне хотелось присесть и хорошенько полюбоваться на мою Сяо Саньцзы. Только что лишившись девственности, я понял одну элементарную истину: занятие сексом – это весьма странная штука, представляющая исключение. Едва секс превращается в навязчивое желание, у вас навсегда пропадает возможность его исполнить. «Исполнение» желания отнюдь не означает завершения, как раз наоборот, это только первый шаг на длинном трудном пути. Не успеешь оглянуться, как «исполнение» превращается в «хочу еще». Точно так же ведет себя вода на возвышенности: едва появится маленькая брешь, и ее уже ни за что не удержать. И тут уже никто не удивится бескостной природе воды: будучи текучей по своей натуре, она устремится вниз. Тот, с кем ты переспал, поселяется в твоем сердце, которое скучает и тоскует, по крайней мере, так было у меня. Я выбрал свободный столик, сел и заказал пиво. Бизнес в клубе этим вечером не клеился. Девушки-проститутки стояли, подперев стену, с отсутствующими, томными взглядами. В руках они держали пейджеры: казалось, что они одновременно кого-то ждут и в то же время отвергают. Сяо Саньцзы стояла среди них, несколько раз наши взгляды пересекались, и каждый раз я первый отводил глаза. Меня это крайне огорчало, мне не хватало смелости взять и подойти. Я не знал, ответит ли она согласием, не знал, какую цену предложит, не знал, будет ли мне это по карману, не знал, где с ней уединиться (ведь не на улице же этим заниматься). От всех этих вопросов, так же как от взгляда Сяо Саньцзы, я лишался всяких сил. У меня просто опускались руки. Мои не находящие выхода импульсы напоминали морские волны, чьи старания выползти на берег в конечном счете оборачивались покорным возвращением восвояси. Как же это было неприятно. Как же недостижимо. Свои силы я мог тратить лишь на страдания, и я просто смотрел на нее, используя самый безысходный способ любовных мечтаний. Еще совсем свежие воспоминания без конца бередили мне душу. Как бы мне хотелось превратиться в зажатый у нее в руке пейджер: раз за разом я бы вибрировал в ее влажной ладони. Я страстно мечтал о ее влажных ладонях, влажной груди и о влажном запахе. Пейджер Сяо Саньцзы наверняка уже несколько раз посылал сигналы своей хозяйке, которая то и дело опускала голову вниз, глядя на экран. Примерно в десять часов к Сяо Саньцзы наконец подошел высокий мужчина. Сяо Саньцзы, похоже, что-то ему сказала, потом печально улыбнулась и, вышагивая впереди, повела его к выходу. Все это происходило прямо у меня на глазах, и я был бессилен что-либо предпринять. Почти физически я почувствовал, как ее шаги задели в моей груди что-то живое. Как только она направилась к дверям, внутри у меня все свело судорогой. Уже у самого выхода она остановилась и обернулась. Я не видел ее глаз, поэтому не разобрал, куда именно был направлен ее взгляд. После этого ее силуэт пропал. Как она так могла? Ну скажите, как она так могла? Чувствуя себя на грани помешательства, я запрокинул голову и одним махом залил в себя пиво.
Мне тоже следовало уходить. Это больше не мое место. Но кто бы мог подумать, что в это время кто-то позвонит мне прямо в ночной клуб. Я поднял трубку с телефонного аппарата в стиле ретро со странным ощущением, будто я тут еще работаю. Приложив трубку к правому уху, я раздраженно спросил, кто звонит. В ответ последовал неожиданный гневный рев:
– Откуда взял?
Я догадался, что это двоюродный брат. Он, как всегда, делал из мухи слона. Мне было непонятно, что именно его так рассердило. Я немного отдалился от трубки, но, несмотря на это, звук из телефона извергался мощным фонтаном брызг.
– Я приходил к тебе сегодня после обеда, откуда ты взял двадцать тысяч?
К счастью, голос брата звучал достаточно громко, в противном случае из-за царившего в клубе грохота музыки я бы ничего не услышал. Я держал трубку в руке, суть звонка стала ясной. Внутри у меня возникло ужасно тягостное ощущение; напрягши глотку, я громко прокричал:
– Это я девять лет провел за решеткой, а не деньги!
Если они отказались, то верни мне!
После этого голос брата зазвучал раза в два громче, он мне пригрозил:
– Ну погоди же у меня, ты должен лично со мной объясниться! – Сказав это, брат отсоединился.
Мои уши наполнил доносившийся из колонок низкий звук ударной установки. Я положил трубку на ретроаппарат: она была похожа на тело ничком лежавшего мужчины, в то время как сам корпус телефона напоминал бесстыжую девку, которая с одной стороны растопырила свои руки, а с другой – раздвинула ноги.
Мне следовало уходить. Это место больше мне не принадлежало. Единственное, куда я мог направиться, – это к Ма Ганю. Встреча с ним меня пугала. Я боялся, что он увидит меня в таком состоянии. Но в то же время мне хотелось встретиться с ним, он был единственным человеком, к которому я мог прийти. Я столько всего собирался рассказать ему. На сердце у меня столько всего накопилось, что мне настоятельно требовалось найти родственную душу и выговориться. Наконец, собравшись с духом, я направился к Ма Ганю. Вид Ма Ганя меня удивил, за эти несколько дней, пока мы не виделись, он сильно похудел и выглядел очень усталым. Я не знал, что именно его гложет. Его лицо выражало серьезную озабоченность. Похоже, и у него не все складывалось удачно. Я подошел к Ма Ганю. Вот уж не думал, что снова предстану перед ним в своем жутком виде. Свою униформу я вернул в ночной клуб, и теперь на мне была вискозная рубаха, которую я носил на каменоломне. Изначально белая, теперь она стала неопределенного цвета. От длительной носки она уже давно выглядела застиранной. Хорошо еще, что перед Ма Ганем у меня не было нужды маскироваться. Настроение мое походило на рубаху, в том смысле, что утеряло всякую яркость и надлежащую чистоту, от унылого духа, заполнившего все складки, веяло гнилостью. Ма Гань наверняка заметил произошедшие с мной перемены, он не пригласил меня пойти с ним куда-либо выпить, а вместо этого привел в складское помещение на задворках. Там, опершись на коробки, мы курили, понуро опустив головы, стряхивая пепел прямо на пол.
– Ты ездил в Шанхай? – спросил я.
– Да. Ездил в Шанхай.
– У тебя все нормально в последнее время?– Ну, как сказать. Более или менее.
Я все думал, как бы попросить его о помощи. Как было бы здорово, если бы я оказался у него в помощниках, чтобы как-то сводить концы с концами. Если бы только Ма Гань согласился взять меня, я бы пахал сколько угодно. В конечном счете мы же свои люди, да и требования у меня в плане финансов минимальные. Будучи физически сильным, я бы не отлынивал от работы, чтобы не подвести Ма Ганя. Довольно долгое время мы молчали, вдруг Ма Гань словно опомнился и поспешно сказал: