Лунная опера (сборник)
Шрифт:
Небо на небе
Земля на земле
Небо изливается дождем
Вода течет в океан
Я прочел это несколько раз, но так ничего и не понял. Рассмеявшись, я спросил:
– Что это значит?
Сяо Саньцзы взяла визитку из моих рук, тоже посмотрела на строки и сказала:
– Эти слова мне подарил один образованный человек, денег у него не было, поэтому он расплатился со мною этим. Так визитки выглядят солиднее.
Зажав визитку в ладони, Сяо Саньцзы начала задавать вопросы мне. И на каждый ее вопрос у меня находился развернутый ответ. Я обнаружил, что мой язык вовсе не одеревенел, это меня обрадовало. Совершенно раздетый, я рассказывал так же ничем не прикрытые факты из своей биографии. Я целиком преподнес себя Сяо Саньцзы. Пока я рассказывал о себе, Сяо Саньцзы спокойно слушала, упершись подбородком в свои колени и глядя на меня широко открытыми глазами. Такое умение слушать со стороны Сяо Саньцзы разожгло во мне способность и желание говорить. И я говорил без умолку словно назавтра навсегда лишался возможности быть услышанным в этом мире. Мой язык порхал, будто крылышки ночного сверчка. Не знаю, как долго я говорил, но в какой-то момент я вдруг обнаружил, что Сяо Саньцзы на самом деле меня не слушает: с отрешенным взглядом, она сидела, уставившись в пространство, будто что-то припоминая, отчего глаза ее еще сильнее округлились. Я окликнул ее. Она ойкнула, точно очнувшись ото сна, и неловко засмеялась. Я впервые видел ее такой, в ее улыбке не было никакого наигрыша, она выглядела совершенно по-дурацки. Но этот глупый вид придавал Сяо Саньцзы столько очарования.В конце концов я решил, что буду работать у Главаря водителем. Мне нравилось проводить время с Главарем. Ну а самое главное, я жаждал водить машину. Это все-таки не работа охранником, это хоть какое-то, да ремесло. Даже если в будущем произойдет что-то непредвиденное, я смогу найти машину и подрабатывать по ночам таксистом. Иметь профессию – совершенно иное дело. Главарь к моему выбору проникся чувством полного удовлетворения и, похлопав меня по плечу, сказал:
– Руль нужно доверять своему человеку.
Накануне лета я устроился в автошколу в районе Янмэйтан. Поскольку этот район находился далеко за чертой города, то для меня это было своеобразное возвращение в тюрьму. Честно говоря, мне нравилось это ощущение, ведь, в конце концов, всего через месяц с лишним после получения водительских прав я мог зарабатывать приличные деньги. Для меня эти дни оказались наиприятнейшим временем после возвращения на свободу, можно сказать, что в душе у меня царило полное умиротворение. Днем я крутил баранку, а по вечерам лежал на кровати и разговаривал с людьми. Учеба давалась мне неплохо. И вовсе не потому, что я был способнее остальных, просто другие действительно воспринимали это место как тюрьму, для меня же оно стало настоящим раем. Попав в рай, человек определенно проявляет себя лучше, чем в тюрьме. Мне даже хотелось задержаться здесь подольше. Я отсидел девять лет в неволе, что для меня месяц с лишним? Более того, здесь я мог получить квалификацию. Машину я воспринимал как игрушку, черный дым из выхлопной трубы представлялся мне лошадиным хвостом. Совсем
Целые дни я проводил в автошколе, мне следовало успокоить свою душу, чтобы как можно ярче прочувствовать это сладостное время. В течение всего периода я лишь один раз выходил за ворота, когда решил позвонить своему братцу Ма Ганю. Бодрым, вдохновленным голосом я сообщил ему:
– Братец, я пошел на курсы вождения. Так что совсем скоро навещу тебя на «мерседесе».
Ма Гань за меня порадовался и с облегчением вздохнул:
– Ну хорошо, вот дождусь, когда ты закончишь курсы и устроишься на работу, так и совсем успокоюсь.
Примерно на двадцать четвертый, а может, на двадцать пятый день в Янмэйтан на своем «мерседесе» прикатил Главарь. Он оказал мне большую любезность, предложив сесть за руль его собственной машины, чтобы поехать в Нанкин прогуляться. Покрутив ключи на пальце, он дал мне понять, что предлагает их мне. Ослепительный блеск ключей в лучах знойного солнца предвещал прекрасное будущее. Я ключи не взял и объяснил:
– Я еще не получил права, – и, преисполненный убежденности, добавил: – Но уже через несколько дней я их получу и тогда смогу всецело посвятить себя своему начальнику.
Щурясь от солнца, Главарь сказал:
– Да не будь ты таким правильным, а то так жить скучно.
Я чувствовал неловкость оттого, что начальник продолжает держать на весу ключи, поэтому мне пришлось их взять. Я открыл перед Главарем дверцу и попросил садиться, после чего сам занял место водителя. Мощная прохлада от кондиционера повергла меня в неописуемый восторг. Повинуясь порыву, я посигналил и обернулся к Главарю:
– Поехали, начальник?
Мой начальник в знак одобрения кивнул подбородком.
Поскольку это был все-таки «мерседес», то двигатель его звучал совсем по-другому. Для водителя, привыкшего водить учебный автомобиль, езда на «мерседесе» была сравнима с попаданием в рай. Казалось, что я управляю не машиной, а ветром. С хорошими автомобилями создается ощущение, что не ты ими управляешь, а они тобой. Однако спустя некоторое время я вдруг несколько напрягся, ведь такую хорошую машину было страшно поцарапать. Порою чересчур хороший автомобиль оборачивается для вас грузом забот. Я начал давить на тормоза, то и дело притормаживая. Позади раздался голос Главаря:
– Какой бы хорошей ни была машина, она подобна женщине, так что, если хочешь получать наслаждение, не принимай ее близко к сердцу.
Как настоящий поэт, мой начальник одной этой фразой смог проникнуть в самую суть вещей. Его слова порядком успокоили меня, я нажал на газ, и колеса автомобиля заскользили по расплавленному асфальту, казалось, что машина не катится по дороге, а течет по реке. Расплавленный асфальт бликовал от жаркого летнего солнца, из-за чего дорога выглядела ровной и широкой. На душе у меня тоже стало свободно, она так и лучилась мощным ярким светом. Уже в ближайшем будущем моя жизнь будет неразрывно связана с этим красавцем-«мерседесом» и уподобится ветру. Настроение у меня было супер, теперь в нем присутствовало ощущение скорости и даже некоторой скользкости. С неприсущей мне ранее легкостью и пылкостью я мчался в Нанкин.
Сегодня – прекрасный день, это абсолютно точно. Сегодня действительно прекрасный день. Красноречивым свидетельством этого выступали четыре колеса машины.
Главарь жил без семьи, он не был разведен, просто вообще никогда не женился, это стало для меня настоящим сюрпризом. Сам Главарь в подробности не углублялся, поэтому, естественно, и я не лез с расспросами. Главарь рассказал, что, помимо работы, он все свободное время тратил на две вещи: во-первых, на женщин, а во-вторых, на игру в мацзян. Из этого следовало, что Главарь был в высшей степени эгоистом, а вместе с тем очень боялся одиночества. Именно по этой причине он стал большим поклонником женщин и мацзяна, и то и другое являлось абсолютно эгоистичным видом коллективной деятельности. И то и другое тешило его самолюбие и вместе с тем избавляло от одиночества.
Если говорить о развитии событий того вечера, то я изначально понимал, зачем за мной приехал Главарь. Он хотел, чтобы я составил ему компанию сначала за ужином, а потом и в чем-то другом. Немного выпив, Главарь размяк, в его взгляде неожиданно появилась некоторая вялость. Похлопав меня по плечу, он попросил:
– Составь мне компанию.
В этот момент проявился настоящий возраст Главаря, он постарел. По сравнению с тем, каким он был на каменоломне, Главарь уже, конечно, сдал. Хорошо еще, что у него водились деньги. Его нынешняя харизма наполовину поддерживалась благодаря им. Но как бы человек ни хорохорился, сколько бы денег у него ни было, на самом деле и у него могут быть моменты пустоты, сожаления, слабости и одиночества. Глядя на Главаря, я почувствовал, как меня неожиданно охватила тоска, но в то же время я не мог сдержать некоторого удовлетворения. Совершенно очевидно, что Главарь воспринимал меня не как чужака, а как своего человека. Он никому не доверял, а мне доверял. Я был несколько польщен такой неожиданной милостью и в то же время чувствовал себя гораздо спокойнее. Ведь, по сути, выходило так, что он не приглашал меня, а просто нуждался во мне. Так что я тратил его деньги совершенно оправданно.
Когда Главарь спросил, с кем бы мне сегодня вечером хотелось переспать, я, нисколько не стесняясь, прямо ответил: «С Сяо Саньцзы». При этом я уже чувствовал себя немного увереннее. Поскольку я был водителем «мерседеса», мне казалось, что я вполне заслуживаю общества Сяо Саньцзы. Теперь у меня действительно будет достойная и стабильная работа и уже совсем скоро появятся деньги.
Главарь снова заказал себе новую девочку. Как и в прошлые разы, мы поехали за город. Главарь остался на первом этаже, а мы поднялись наверх. Однако в этот вечер Главарь сделал нечто такое, что меня очень расстроило. Когда Сяо Саньцзы поднималась на второй этаж, он протянул руку и пощупал ее за ягодицы. При этом Главарь даже не пытался скрыть своих действий, все это он проделал прямо на моих глазах. Я промолчал, хотя, если честно, очень рассердился. Ведь Сяо Саньцзы – моя женщина, и Главарь не должен был так поступать.
Уже закрывшись наверху, я все-таки не сдержался и, стоя у двери, спросил Сяо Саньцзы:
– Главарь спал с тобой?
Сяо Саньцзы словно не поняла вопроса, хотя услышала его. Я ручаюсь, что она услышала. Глядя на меня, она наклонила голову и, стоя в такой позе, внимательно меня изучала, наблюдая, как я сержусь. – Что ты сказал?
– Я задал тебе вопрос.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я не позволю, чтобы другие трахали тебя!
На лице Сяо Саньцзы промелькнуло крайнее удивление. Не то смеясь, не то нет, она покачала головой, после чего улыбка ее исчезла. Она очень внимательно смотрела на меня и, то и дело покачивая головой, спрашивала:
– Что ты такое говоришь?
Внутри меня все заклокотало, я ощутил, как где-то в глубине вспыхнули ярко-красные языки пламени. Я подошел вплотную к Сяо Саньцзы и рывком прижал ее к кровати. Грубо стиснув руками ее голову, я склонился над ней и припал точно к губам. Сяо Саньцзы начала бороться изо всех сил, она яростно извивалась, отбиваясь ногами. Она наверняка хотела схватить меня за волосы, но ей это не удавалось. Тогда она начала выкручивать мои уши, потом вцепилась в меня своими длинными ногтями, остервенело раздирая мне физиономию. Между тем я не ослаблял хватки, продолжая впиваться в нее своим ртом, засасывая в поцелуе. Из глотки Сяо Саньцзы донесся какой-то кошачий рык. Наконец после долгого сопротивления Сяо Саньцзы вопреки ожиданиям постепенно утихомирилась и прекратила борьбу. Потом она закрыла глаза и очень осторожно разомкнула свои плотно сжатые губы. Словно проверив мою реакцию, она наконец совершенно бесстыдно раскрыла свой рот, и мы слились в глубоком поцелуе. Кончики наших языков быстро нашли друг друга, и, словно пронзенные током, наши тела невольно содрогнулись. Подняв подбородок, Сяо Саньцзы стала подстраиваться, откликаясь на мои действия, я чувствовал на своем лице ее горячее дыхание. Освободив ее от своей хватки, я навис над ней, опираясь на руки, я боялся придавить ее. Я боялся причинить ей боль. Между тем Сяо Саньцзы обвила руки вокруг моей шеи. Ее нежные руки оказались настолько сильными, что связали нас воедино, словно две упругие веревки. Плотно прижавшись друг к другу, наши черные силуэты слились в ночи. Растворившись, мы превратились в одно целое.
Наш поцелуй длился очень долго, он был таким же долгим, как темная ночь. Наконец мы разомкнули губы и, все еще находясь на кровати, присели на колени. Взявшись за руки, мы смотрели друг другу в глаза. Сяо Саньцзы опустила голову, ее плечи медленно поползли вверх. Неожиданно она вырвалась, замахнулась на меня и залепила хорошую оплеуху. Это застигло меня врасплох. Звонкая пощечина, словно яркая молния, осветила восточный пригород. Жадно заглатывая воздух, Сяо Саньцзы громко выкрикнула:
– Зачем тебе это понадобилось?
Она тут же спустилась с кровати, схватила свою сумочку и направилась к двери. Я бросился за ней и быстро обнял за талию. Нас снова пронзила дрожь. Я не понимал, кого из нас колотит, но мой возглас все объяснил. Это я дрожащим голосом не переставая повторял:
– Сяо Саньцзы, Сяо Саньцзы.
Находясь в моих объятиях, Сяо Саньцзы развернулась ко мне, подняла голову и увидела на моем лице кровавые дорожки от оставленных царапин. Она потянулась ко мне рукой и стала нежно водить по ним. Ее глаза заволокли слезы, но она не плакала.
– Зачем тебе это понадобилось? – спросила Сяо Саньцзы, наклонив голову. – Зачем тебе это понадобилось? – повторяла она, втягивая шею в плечи.
Ее живот становился все более напряженным. Я чувствовал под своими пальцами, как непрерывно сокращались ее мышцы. Я перенес ее на кровать. На этот раз мы легли не в изголовье, а, наоборот, головою к дверям. Освободив Сяо Саньцзы от одежды, я медленно вошел в нее.
Руки Сяо Саньцзы ни на минуту не покидали моего лица. Я старался. Взяв инициативу в свои руки, я, как мог, пересиливал себя, чтобы в этот раз продержаться как можно дольше. Мне хотелось, чтобы Сяо Саньцзы прочувствовала меня и насладилась мною, я лез из кожи вон, чтобы моя Сяо Саньцзы сполна получила от меня радость и удовлетворение. И тут в момент приближения оргазма я поднял голову, и мой взгляд упал на стекло в верхней части деревянной двери. Увиденное за стеклом показалось мне необычным. Я сосредоточился: кто бы мог подумать, что там окажутся два человеческих глаза. Они смотрели на меня в упор. Целиком отдавшись захватившему их зрелищу, они излучали алчность и проницательность. Эти глаза напугали меня до полусмерти. Пытаясь понять, что к чему, я в полной мере осознал суть выражения «как гром среди ясного неба». Я вскрикнул, чем сильно напугал лежащую подо мной Сяо Саньцзы.
Я ринулся к двери и открыл ее, передо мною стоял Главарь. Он уже успел спуститься со стула. В чем мать родила, я остановился в дверном проеме, весь в поту. У меня был соблазн кинуться на него и выцарапать глаза. Но я весь обмяк. А Главарь спокойно сказал:
– Занимайся своим делом, – потом, бормоча, снова повторил: – Занимайся, чем занимался.
Когда Главарь произносил эти слова, он засунул руки в карманы брюк. Его беспорядочное шевеление пальцами создавало такие же беспорядочно-беспомощные волны на ткани. Наконец он собрал пальцы в кулаки, отчего с обеих сторон штанов обозначились выпуклости, в то время как на месте ширинки появилось досадное углубление. Главарь очень медленно развернулся и стал спускаться вниз. Неожиданно я громко крикнул ему вслед:
– Главарь, ты предатель!
Главарь медленно обернулся и своим печально-сочувственным тоном сказал:
– Знай меру. Довольствуйся своей участью.
Внизу в гостиной ослепительно горела хрустальная люстра, на диване сидела проститутка, в одной руке держа сигарету, а на другую опираясь щекой. Она даже головы не подняла, полностью отдавшись просмотру захватывающего фильма.
Я обернулся, Сяо Саньцзы с расстроенным видом сидела на кровати, обхватив колени и упершись в них подбородком. Она, не моргая, уставилась в пол, в глазах ее блестели слезы. Потом Сяо Саньцзы стала приводить в порядок волосы, а после этого одеваться. Медленно проделывая все эти действия, она избегала пересечься со мной взглядом. Когда же она оделась, ее лицо приняло прежнее выражение. Уже в тот момент мне показалось, что я все понял, я обо всем догадался. Сяо Саньцзы взяла сумочку и, словно что-то вспомнив, вытащила из кошелька две сотенные купюры, бросила их на кровать, потом достала еще две купюры.– Сегодня плачу я. Мы в расчете. Больше не ищи меня.
Прежде чем выйти из комнаты, она добавила:
– Это не твоя судьба, не следовало так поступать.
8
Вот и конец. Все кончено. Я не впал в истерику, а, напротив, почувствовал полное умиротворение. Когда я покидал виллу Главаря, у меня не было ощущения безмерного горя, тревоги или мятежа. Я поражался своему спокойствию. Я даже нисколько не досадовал на Главаря, мне больше уже не придется снизу вверх взирать на этого, как я считал, великого человека. Мне жилось лучше, чем ему, по крайней мере, мое тело могло испытывать удовольствие от жизни в этом мире. И в этом заключалась вся суть. После яркого света хрустальной люстры перед глазами у меня стояла непроглядная темень, весь восточный пригород казался сплошной тьмой. Сначала я подумал, что это просто обман зрения, но, выйдя за пределы дачи, я понял, что это не так. Вокруг действительно было черным-черно, ночь спустилась густым туманом, который накрыл весь пригород. Этот сильный туман посреди глубокой ночи сделал черный цвет мокрым, окутал, заслонил и намочил все и вся. Это был такой туманище, из-за которого пропала всякая видимость. Протянув перед собой руку, я не мог сказать наверняка, где она заканчивается. Я постарался и разом ухватился за все свои пять пальцев. Туман – это удивительное явление: ничего не имея и представляя из себя абсолютную фальшь, он тем не менее запросто наполняет собой все окружающее пространство и изолирует его. Я пробовал максимально широко раскрыть глаза, но по-прежнему ничего не видел. Вероятно, и взгляд мой оказался затуманенным. Между тем я шагал без остановки, словно уносясь в заоблачные дали. Мне нужно было возвращаться, я остался без гроша в кармане и не знал толком, куда именно идти, но идти было надо, я возвращался в Нанкин. Если только мои ноги никуда не свернут с трассы, то я наверняка доберусь до Нанкина. Восточный пригород считался огромным кладбищем, известным кладбищем, на территории которого было захоронено множество великих трупов. Я и себя представил трупом, в полном спокойствии вышагивавшим по дороге. Я накрутил два круга по огибающей гору дороге, без всякой мысли о том, что уже давно заблудился. На самом деле я заблудился сразу, едва начав свой путь, я бродил почти целую ночь, и уже перед самым рассветом мне стало казаться, что душа вот-вот покинет мое тело. Я не только забыл про то, что собирался возвратиться в Нанкин, но забыл
Сон наконец прошел. Только теперь я поверил, что душа снова вселилась в мою плоть.
Мне совершенно не хотелось беспокоить Ма Ганя, но в сложившейся ситуации он был для меня единственной спасительной нитью: кроме Ма Ганя, мне никто не мог помочь. Будучи неглупым, я понимал, что выгляжу ужасно: я промок до нитки, лицо покрывали царапины. Появляться у Ма Ганя на работе в таком виде было совершенно неуместно. Я не мог подвести Ма Ганя перед его сотрудниками. Остановившись у дороги, я пребывал в нерешительности. Между тем напротив уже находился компьютерный магазин, в котором работал Ма Гань, и я его видел. Наконец я решил вызвонить Ма Ганя по телефону Он взял трубку, сказал «алло», после чего я поспешил представиться:
– Ма Гань, это я.
Когда Ма Гань услышал мой необычный голос, я увидел, как он запустил себе в волосы свободную руку, словно у него ужасно заболела голова.
– Ты вернулся? – спросил Ма Гань.
Мне нечего было ответить, поэтому я сказал:
– Ма Гань, я хочу увидеться с тобой, – давая понять, что дело безотлагательное, я добавил: – Я тут через дорогу, напротив.
Ма Гань повернул голову. Наши взгляды, минуя дорогу, встретились. Я не различал точного выражения его лица, но застывший на нем ужас был очевиден. Его нельзя было винить за это. Я мог представить себе свой вид.
– Что произошло? – спросил в трубку Ма Гань.
– Может, ты выйдешь ко мне, хорошо? – сказал я и поспешил добавить три слова: – Захвати немного денег.
Я сожалел, что сказал это, но, кроме Ма Ганя, в этом мире не существовало другого человека, к которому я мог бы обратиться с такой просьбой.
Ма Гань посмотрел на меня вдаль через улицу. Закончив разговор, он довольно долго смотрел в пол, изучая носки ботинок, после чего подозвал стоявшего рядом сотрудника, что-то ему сказал, но что именно, я услышать не мог. Однако я заметил, как сильно опечалился Ма Гань. Такой уж он был человек: едва он видел, что мне плохо, как ему становилось не по себе.
Заметив, что я закончил разговор, парень из киоска уставился на меня: судя по всему, он ждал оплаты звонка. Но денег у меня не было, единственное, что мне оставалось, – это тоже просто смотреть на него. Подождав немного, парень наконец отвел взгляд. Мы вместе с Ма Ганем одновременно вышли и направились вперед разными сторонами дороги (я помахал ему рукой, давая понять, чтобы он не переходил на мою сторону). Продвигаясь по разным тротуарам, мы прошли примерно двести или триста метров, прежде чем я пересек дорогу и встал перед Ма Ганем. Едва я оказался перед ним, как меня захлестнули чувства, я был готов расплакаться. Мне пришлось приложить большие усилия, чтобы сдержаться. Попытки справиться с эмоциями наверняка отразились на моей физиономии. Ма Ганя, видимо, напугал мой внешний вид: замерев на месте, он подозрительно и как-то настороженно уставился на меня. Заметив придорожную забегаловку, я предложил:
– Ма Гань, может, ты накормишь меня лапшой?
Не успел Ма Гань ответить, как я уже зашел в ресторанчик и заказал две чашки лапши с морепродуктами. Я уже успел дико изголодаться и намучиться от жажды, поэтому, держа обеими руками чашку с обжигающим бульоном, я, не стесняясь, засасывал жидкость с громким хлюпаньем. Поскольку лапша была очень горячей, я то дул на нее, то отхлебывал, уподобившись раненому зверю. Вытянув шею, я наспех пережевывал и жадно заглатывал содержимое. Сглатывая, я каждый раз зажмуривал глаза. Я с таким остервенением набросился на еду, что как-то совсем позабыл про сидевшего напротив Ма Ганя. Я настолько ожесточенно и ненасытно опустошал чашки, что через какое-то время весь вспотел и теперь пылал жаром. Не прошло и пяти минут, как после меня остались лишь две пустые чашки да пара палочек. Наевшись, я два раза сглотнул и вытянув шею, рыгнул. В этот самый момент я вдруг вспомнил, что напротив меня сидит Ма Гань. Он отрешенно смотрел на меня, но кое-что в его отсутствующем взгляде меня насторожило. Я наверняка до смерти перепугал Ма Ганя, а этот его вид, в свою очередь, напугал меня. Ма Гань быстро отвел взгляд, который успел оставить у меня пронзительно-жестокое впечатление. Я подумал, что мои манеры, только что проявленные за столом, наверняка напугали его.
– Наелся? – смеясь, спросил Ма Гань.
– Наелся, – сказал я и в большом смущении закивал.
Все это время Ма Гань курил, он курил практически не переставая. Доев лапшу, я приготовился рассказать Ма Ганю обо всем, что произошло со мной. Когда слова уже готовы были сорваться с языка, я снова сглотнул. Тема представлялась очень щекотливой, и я не мог разрушить имевшееся у Ма Ганя впечатление обо мне. Наконец, когда я все-таки решился заговорить, у Ма Ганя на поясе зазвенел мобильник. Он взял трубку, на лице его появилось выражение крайней безысходности. Завершив звонок, Ма Гань воспользовался удобным моментом и вытащил из кармана конверт. Я взял его и положил себе в карман.
– Ну, я должен идти, – произнес Ма Гань.
Я что-то сказал в знак согласия, хотя на самом деле мне так не хотелось, чтобы Ма Гань уходил именно сейчас. Мне было очень тяжело осознать его уход. Мне так хотелось сказать, насколько сильно я сейчас в нем нуждался. Но я не смог этого сделать. Меня очень раздражало, что я не мог высказать то, что было у меня на душе, а вместо этого впал в ступор с выражением остервенения и злобы на лице. Ма Гань то и дело бросал на меня взгляд. Он не имел ни малейшего представления, как много значит для меня, являясь моей единственной спасительной соломинкой. Надо признать, что я совсем распустил слюни. Поспешив вдогонку, я крикнул вслед Ма Ганю:
– Вечером я с тобой свяжусь.
Ма Гань на секунду остановился, его спина замерла прямо передо мной, словно он обо что-то споткнулся.
– Хорошо, связывайся, – смеясь, ответил Ма Гань.
Как только Ма Гань ушел, я заскочил в автобус. С деньгами в кармане мне сразу стало спокойнее. Купив четыре билета, я прошел в самый конец, снял обувь и положил для удобства под голову. Мне нужно было поспать. Так или иначе, мне требовался сон. Мой сон закрепился на четырех колесах и, подобно привидению, заскользил по улицам Нанкина.Даже в самом страшном сне я не мог представить, что мне следует остерегаться Ма Ганя. Ма Гань же действовал очень быстро и жестоко. Ничто не предвещало такого развития событий. Я хотел выяснить у него причину, очень хотел, но не успел. Целый вечер мы пили пиво в известном клубе «Касабланка». Настроение у Ма Ганя было неплохое, он даже пригласил потанцевать на дискотеке какую-то девицу. Ма Гань упрыгался до седьмого пота. Он постоянно махал мне рукой, зазывая на танцплощадку. Но у меня не было желания. Я просто ждал Ма Ганя. Ждал, когда он навеселится, напьется, натанцуется, и тогда я соглашусь пойти с ним куда-нибудь в укромное место, где мы уже нормально наговоримся за ночь. Я не любил дискотек, не любил ночных клубов, Ма Гань не знал, что подобные места причиняют мне страдания. Мой первый кошмар начался именно в таком заведении. И мне не хотелось, чтобы мой следующий путь снова брал начало с танцпола. Уже несколько раз я порывался поговорить с Ма Ганем, но, не будучи настроенным на серьезный разговор, он просто хлопал меня по плечу, и мне пришлось оставить свои попытки. Примерно часа в два ночи, когда от Ма Ганя уже шел пар, он запустил в свои волосы пятерню, поправил прическу и спросил:
– Как ты смотришь на то, если мы сменим место?
Я ничего не сказал, взял со стола сигареты и поднялся. В этот момент Ма Гань вдруг словно что-то вспомнил, на лице у него появилось озабоченное выражение:
– Давай съездим в Чжэньцзян?
Я промолчал, а Ма Гань добавил:
– Один тамошний босс задолжал мне больше тридцати тысяч, сколько я ему ни напоминал, он не возвращает долг. Если мы поедем в Чжэньцзян ночью, то на рассвете поймаем его еще в постели.
Я согласился. Мне было без разницы, куда ехать, лишь бы только оказаться полезным Ма Ганю. Пусть бы даже вместо тридцати тысяч речь шла о зубах того парня, я бы все равно достал их для Ма Ганя. Я даже пожурил его:
– Что же ты раньше не сказал?
Я не знаю, во сколько мы добрались до Чжэньцзяна; сев в такси, Ма Гань сразу уснул ровным, спокойным сном. Поскольку сам я как следует отоспался днем в автобусе, то сейчас чувствовал себя бодро, а потому бегающим взглядом смотрел на ночной пейзаж вдоль скоростной трассы, связывающей Нанкин и Шанхай. Какая красивая трасса, несколько раз у меня даже возникала иллюзия, что все это происходит со мною в кино, где-то за границей. На душе у меня повеселело, мне обязательно нужно помочь Ма Ганю возвратить эти тридцать тысяч, он и впрямь может стать моим боссом. Мы доехали до Чжэньцзяна, и Ма Гань тотчас проснулся. Мы побродили минут десять по вокзалу, и тут Ма Гань передумал:
– У этого парня есть любовница в Чанчжоу. Давай-ка сначала проедем туда, наверняка застукаем его там.
Поймав такси, мы снова сели в машину и где-то через полчаса были уже на подъезде к Чанчжоу. Мы остановились на обочине трассы, Ма Гань пожаловался, что у него затекли ноги, поэтому предложил пройтись, в любом случае мы уже практически приехали. Миновав некоторый участок дороги, мы подошли к стройплощадке, которые теперь часто встречались на стыке между городами и деревнями. Тут Ма Гань сказал, что ему нужно сходить по малой нужде, и нырнул в черноту стройплощадки. Он настолько привык соблюдать приличия, что, несмотря на ночную темень, решил уединиться, чтобы справить свои дела. Именно в этот момент произошло неожиданное. Ма Гань вдруг завалился в темноте, грохот был такой основательный, что я перепугался и ринулся к нему, чтобы помочь встать. Но едва я забежал внутрь, как наткнулся животом на какой-то предмет. Только оказавшись на земле, я обнаружил Ма Ганя. Я никак не мог осознать, что мой живот уже был проткнут ножом. Это произошло настолько быстро, что я даже не испытал боли. Тут из моего живота кто-то вытянул нож, и я почувствовал, как что-то вытекает из меня, что-то обжигающе-горячее. Я даже ощутил резкий запах соленой рыбы. До меня никак не доходило, что именно происходит. Только когда нож вонзился в мою шею, я вдруг прозрел. Я не кричал. Я понимал, что истекаю кровью, она изливалась черным потоком, стремительно, мощно, обжигающе. Я даже слышал, как с тихим шипением кирпичи впитывают стекающую на них жидкость. Человеческое существо, по сути, такое зыбкое, уже через какое-то мгновение ноги мои совершенно ослабли. Я лежал ничком в самом углу, меня охватила сильная боль: яростная, до зубовного скрежета. Я широко открыл рот и вонзился в кирпич. Я понимал, что это сделал Ма Гань, исключено, чтобы кто-то другой. Но я не понимал почему. Пока я мучился от острой боли, мне больше всего хотелось выяснить, почему он это сделал. Мне хотелось спросить его об этом. Я стал хватать ртом воздух, я даже попытался двумя руками заткнуть свою рану, но напрасно: десяти пальцев не хватало, чтобы зажать этот фонтанирующий поток. От крови все мои руки стали липкими, пальцы стали похожи на скользких рыб. Я услышал, как в моей шее лопнул какой-то пузырь. Я старался дышать изо всех сил, но воздух куда-то пропал. Из-за острой нехватки кислорода человек начинает терять надежду. А вот рана моя дышала, ее края пульсировали. Собрав последние силы, я повернулся, мне хотелось посмотреть на Ма Ганя. Но я ничего не увидел. Ночь – это не только промежуток во времени, в первую очередь это эффект полной потери зрения. Ма Гань начал своим ножом отрезать мне руки – непонятно, зачем ему это понадобилось. Затем этот же нож стал отделять мою голову. Спасибо Всевышнему, что я уже ничего не чувствовал. Моя голова оказалась в руках у Ма Ганя. Я вытаращил глаза и увидел, как взошло мое соленое солнце, его лучи испускали запах соленой рыбы. Своими ушами я еще смог услышать, как Ма Гань погрузил мои руки и голову в мешок. В полиэтиленовый мешок. Вот какой финал предложил мне этот мир – размещение в полиэтиленовом мешке.Актриса
1
Па этом банкете Цяо Бинчжан практически никого не знал. Уже где-то ближе к концу он понял, что напротив него сидит директор табачной фабрики. Цяо Бинчжан отличался высокомерием, но директор ему в этом не уступал, поэтому их взгляды практически не пересекались. Только когда кто-то почтительно поинтересовался у господина Цяо, выступал ли он где-то в последние годы, на что он ответил отрицательно, вся компания присутствующих поняла, что перед ними не кто иной, как известный в театральных кругах актер Цяо Бинчжан, исполнявший роли лаошэнов [22] . В начале восьмидесятых он пользовался достаточно большим успехом, тогда с утра до вечера из всех транзисторов слышались его арии. В честь него сразу зазвучали тосты, окружающие, посмеиваясь, отмечали, что у нынешних актеров лицо известнее, чем имя, а имя известнее, чем голос, а директора труппы Цяо это обошло стороной. На все это Цяо отвечал приятным смехом. И тут сидевший напротив толстяк обратился напрямую к Цяо Бинчжану с вопросом:
– А нет ли у вас в труппе актрисы Сяо Яньцю?
Опасаясь, что Цяо Бинчжан может не знать Сяо Яньцю, директор табачной фабрики, высокий грузный мужчина, добавил:
– В семьдесят девятом году она играла роль Чанъэ [23] в пьесе «Побег на Луну».
Цяо Бинчжан отставил рюмку, прикрыл глаза, после чего, медленно подняв веки, изрек:
– Есть.
Высокомерие директора тут же улетучилось. Он мигом поменялся местом с гостем, что сидел рядом с Цяо Бинчжаном, и, положив правую руку ему на плечо, сказал:
– Прошло почти двадцать лет, а о ней почему-то ни слуху ни духу.
Цяо Бинчжан с непроницаемым видом пояснил:
– В последние годы музыкальная драма переживает застой, госпожа Сяо Яньцю в основном занимается преподаванием.
Директор фабрики в ответ на это распрямился, словно пружина:
– Какой еще застой? Да о чем вы говорите? Были бы деньги. – Он подал вперед свой крупный подбородок и вдруг, как гром среди ясного неба, провозгласил: – Она должна петь.
На лице Цяо Бинчжана было написано недоверие, он решил кое-что для себя прояснить:
– Если я правильно понимаю, то вы собираетесь уладить наши дела?
Директор снова преисполнился высокомерия, отчего тут же преобразился в сильного мира сего, и повторил:
– Она должна петь.
Цяо Бинчжан поманил к себе официантку и попросил налить водки. С рюмкой в руках Бинчжан поднялся и обратился к собеседнику:
– Может быть, директор решил пошутить?
В ответ высокомерие собеседника дополнилось солидностью, и он со всей серьезностью проговорил:
– Другого наша фабрика предложить не может, а вот деньги какие-никакие у нас имеются. Не стоит думать, что мы озабочены только тем, как бы увеличить капитал, крайности могут быть опасны для здоровья, духовная подпитка не менее важна. До дна.
Директор во время тоста с места не поднимался, поэтому Цяо Бинчжану пришлось сделать в его сторону поклон, после чего он, вытягивая шею, учтиво соприкоснулся верхним краешком своей рюмки с нижней частью рюмки директора. Все опустошили содержимое. Цяо Бинчжан был взволнован. Находясь в таком состоянии, люди перестают заботиться о своем достоинстве. А потому Цяо Бинчжан без устали повторял:
– Сегодня я встретил благодетеля, настоящего благодетеля.
Постановка спектакля «Побег на Луну» оставила на коллективе свой шрам. Дело в том, что сценарий к этой пьесе был написан еще в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, после чего свыше была спущена политическая установка передать его в распоряжение театральной труппы. «Побег на Луну» решили привезти в Пекин через год в качестве подарка на десятилетие образования республики. Но до того как должна была состояться премьера, эту постановку посмотрел один генерал и остался очень недоволен.