Львы и Сефарды
Шрифт:
Неужели за это вы пали, народ сияющего света?
— Это… до войны? — осмеливаюсь наконец спросить.
— Да, еще до Первых смут, — отвечает Аделар. — Еще до Стерегущих. И — до Азардана.
Мы молча смотрим вверх, пока изображения не пропадают. Я думаю о том, что мы потеряли и что больше никогда не обретем. Все мы — и аутенты, и сефарды. Все из-за разделения, раскола в наших землях. И из-за того, что кто-то не хотел войны, но был бессилен это остановить.
— А за этой дверью, — Адмирал показывает в конец зала, —
— Туда нельзя? — догадываюсь я.
— Можно только посвященным эшри, — говорит он. — Тем, кто уже принял на себя частицу Солнечного шторма. Эта энергия настолько сильна, что она может убить того, кто сталкивается с ней впервые. Мы очень осторожны с этим.
— А вас? — Я подхожу к нему. — Вы ведь повелитель эшри. Вас этот Солнечный шторм убить ведь не может?
— Может, Данайя, — отвечает он. — Зависит от мощности потока. Он может сжечь меня, если вырвется из-под контроля. Мы все здесь играем с огнем, — Он горько усмехается. — В прямом смысле.
— Я хочу это увидеть, — выдыхаю я.
— Только издалека.
Открыв дверь, Аделар пропускает меня вперед, и я останавливаюсь на пороге. Исток отсюда дальше, чем я думала — наверно, это нужно в целях безопасности. Я вижу только узкий коридор, в конце которого горит, разбрасывая искры, свет. Несмотря на расстояние, он настолько ярок, что мне хочется закрыть глаза ладонью.
— Адмирал, и как вы все тут до сих пор не слепне…
Закончить фразу я не успеваю.
Что-то черное бросается на меня из темноты, и тишину пронзает яростный и резкий птичий крик.
— Назад!
Аделар отталкивает меня и сам отскакивает в сторону. Следом за одной набросившейся птицей вылетают еще несколько. Их черные крылья противно хлопают над моим ухом, а крики нагоняют жуть.
— Что это?!
— Птицы-сторожи, — Деверро, схватив меня за руку, тащит меня в сторону одной из больших машин. — Они не бросаются на своих. Никогда. Что за…
Вскрик — и две птицы пикируют почти мне на спину, но Аделар успевает толкнуть меня на землю.
— Бежать отсюда надо! — кричу я.
— Если мы выйдем, нас разорвут, — отвечает он, тяжело дыша. — Прячься. Не попадайся им на глаза. Они не тронут, если не смотреть на них. Сторожа так созданы. Они не могут…
Он вытаскивает меч из ножен.
— Но это вряд ли помешает.
Миг — и меч звонко падает на землю, а Аделар сгибается, прижимая к груди руку. Птица, противно крикнув, проносится прямо мимо меня.
— Что с вами? — Я бросаюсь к нему.
— Ранили, — Он пытается обмотать кисть тканью рубашки, чтоб остановить кровь. — Впилась когтями. Снова сбой… Смотри на меня, не поворачивайся к ним!
Кровь идет довольно сильно. Я пытаюсь взять его руку, чтобы взглянуть на рану, но не успеваю. Следующая птица, крупная и массивная, пикирует Аделару прямо на голову и сбивает его с ног. Он падает на спину,
— Не выходи!..
Но поздно. Я хватаю его меч и выпрямляюсь. Встаю в полный рост и, перепрыгнув через мудреный прибор, за которым мы прячемся, вскидываю оружие.
— Назад, кому сказал! — кричит мне Аделар, приподнимаясь на локте.
Я быстро оборачиваюсь.
— За Малкольма. За вас.
И бросаюсь вперед.
Птицы кружат повсюду, и их крики сбивают с толку. Я не смотрю на них, пытаюсь рубить наотмашь. Они мечутся так быстро, что я не успеваю наносить удары. Пару раз их когти вцепляются в мою одежду и рвут ее. Я накидываю капюшон, защищая голову. Аделар пытается вскочить и броситься ко мне, но тут же падает опять, атакуемый птицами. Я вспоминаю жезл, которым разбивала то чертово стекло.
— Дайте мне быть храброй! Храброй!
Мой крик отражается от бордовых стен. Я оборачиваюсь, вскидывая меч — и птица, севшая на один из рычагов, стремительно бросается на меня. Я даже не успеваю среагировать. Она летит в меня, словно пуля — и с размаху врезается мне в живот. Больно так, как будто меня облили кипятком — но изнутри. Я пронзительно кричу, раскидываю руки, но не падаю. А птица просто исчезает — исчезает, распавшись на мелкие и острые искры.
Значит, они тоже — неживые?
Птицы-сторожи — еще одна причуда света?..
Боль разливается по всему телу. Жжет все царапины и шрамы. Я бросаю быстрый взгляд на свои руки — они светятся. Светятся так же, как и руки Мэла, когда он лежал в регенераторе. Мной овладевает липкий и горячий страх. Я бросаю взгляд на Аделара, растянувшегося на полу. Его голова запрокинута, а горло пересекают красные следы. Я снова оборачиваюсь — и сжимаю рукоять меча, которая тоже начинает издавать неяркий, слабый свет.
Вперед!
И я рублю — с плеча, наотмашь. Не боюсь ни боли, ни когтей, ни искр. Искры разлетаются в пропахшем мятой воздухе, и от этого голова трещит по швам. Дышать становится все больнее и больнее, но ярость и адреналин сильнее боли. Мэл, подволакивая сломанную ногу, бежал по Стеклянным скалам, потому что боялся за свою жизнь. Здесь — тот же принцип. Плюс еще и жизнь Аделара. Львица, загнанная в угол, бросается не глядя.
Одна, две, три… пять… все плывет перед глазами…
Вспышка — и последняя.
Последняя птица, издав противный вскрик, рассыпается на искры.
Я успеваю опереться спиной на бок какого-то прибора.
И сползаю на пол.
Прижимаю обе руки к животу. Режущая боль не утихает. Дрожащими пальцами приподнимаю рубашку, но ожога нет. Птица, сделанная из света, прошла сквозь меня, как пуля, пущенная навылет. Руки слабеют, я не могу держаться за железо, я чувствую, что сейчас рухну на пол. Из последних сил поворачиваю голову к Аделару. Лицо горит, горло противно жжет.