Львы и Сефарды
Шрифт:
— Ты — друг, — шепчу я тихо; смутная тревога все еще сидит внутри. — Его лучший друг. Стерегущий горные пути. Вас же всегда должно быть двое. И разве старые обиды могут это изменить?
— Данайя, это не обиды, — Я чувствую, с каким трудом ему дается этот разговор. — Это — наши с ним ошибки. Те, которые не изменить и не исправить, и это будет вечно стоять между нами… будет тенью идти по нашим следам, и никуда от этого не деться! — Его голос срывается. — Я — хедор, Стерегущий. Так должно было остаться на века, сквозь поколения. Но затем пришли чужие, и всему настал конец…
Молчание, натянутое, как струна.
— А
Я хочу ответить, но дверь приоткрывается, и к нам заглядывает какая-то немолодая женщина.
— Малкольм, он зовет тебя, — говорит она, и по голосу я узнаю Талиту Уэллс. — Иди к нему.
Малкольм нехотя поднимается с кровати и проводит ладонями по лицу. Когда он убирает руки, на лице нет и следа той растерянности, которая им овладела. Я невольно спрашиваю себя, где настоящий он. Он смотрит на меня и показывает подбородком в сторону двери.
— Пойдешь?
Я поднимаюсь.
— Мэл, так надо. Чтобы двое. Мы ему нужны.
Так и сказала: «мы».
И вот мы входим к адмиралу. Возле его кровати — Талита и еще несколько немолодых женщин в красных одеяниях. Я понимаю, что красный и бордовый цвет в одежде — то же самое, что белая мантия для хедоров. Давно ли Малкольм снял свою? Но мне не хочется об этом думать. Я прохожу к постели, и женщины расступаются передо мной, как пески — перед кораблем. Покрыв голову, я поднимаю глаза и вглядываюсь в лицо Деверро. Я хорошо это помню — такое же полубессознательное состояние, какое было у Малкольма. Похожее на гибельный, тяжелый сон.
— Ты плох, приятель… — шепчет Мэл за моей спиной, как будто бы забыв о том, что Аделар его не слышит.
Да, адмирал и вправду выглядит не самым лучшим образом. Голова обмотана белой тканью, на шее — три широких пластыря, раненая рука лежит на груди и тоже вся в бинтах. Губы плотно сжаты, а лицо — такое красивое и волевое — кажется как будто постаревшим на много лет.
— Пронзенная светом… — почтительным шепотом доносится из-за моей спины.
Я оборачиваюсь:
— Какие есть лекарства?
— Лекарства есть, да только не от этих ран, — сетует одна из женщин. — Мы все надеялись на тот регенератор.
— И он бы мог еще нас всех здесь пережить, — ревностно вклинивается Талита. Я ловлю ее взгляд: она не питает ко мне ни капли уважения, в отличие от всех их. — Деверро сам его разбил.
Я чувствую, как нервничает Малкольм. Я знаю, ему хочется уйти отсюда. Убежать и все забыть, как страшный сон. Но он не может отойти от Аделара. Я смотрю поверх всех этих лиц ему в глаза. Перестань убегать, Малкольм Росс. Ты ведь не можешь вечно убегать. Решай, кто он тебе. Решай, кто я тебе. Мы с Аделаром все уже решили — Уэллс повел себя как трус, а мы остались. И я всегда буду оставаться. Оставаться рядом с вами обоими. А ты?
Где будешь ты?..
— Я… — Малкольм подступает ближе. Я невольно выпрямляюсь: вот он, момент истины. — Деверро пострадал из-за меня. Из-за меня вы все лишились регенератора. Я не предам. Я собираюсь все исправить.
— Регенератор уничтожил не Деверро! — Я повышаю голос. Женщины, до этого смотревшие на Мэла, теперь смотрят на меня. — Да, это был жезл адмирала, но этот жезл лежал в моих руках! Я сделала свой выбор, — говорю я и снова нахожу глазами глаза
Наши с Мэлом взгляды вновь пересекаются. В его глазах сияет сталь. Я не могу на это не смотреть. Я вновь тону. Я знаю, что не время. Но не для этого ли мы пришли сюда? Дать им надежду. Им двоим — и всем.
Рука Малкольма прижимается к груди. Я незаметно опускаю голову, киваю. Да, мой сбитый летчик. Только так.
— Я ваш, народ пустынных миражей, — произносит он. — И если вы хотите спасти адмирала, вы прислушаетесь к моим словам.
Он подходит ко мне, берет меня за руку.
— Я был в плену у Гончих Третьих смут, — говорит спокойно. — У меня была сломана нога и вывихнуто плечо. Я потерял сознание, пока они несли меня к себе. Но их лекари творили чудеса. Их лекарства сняли воспаление и почти избавили от боли. Конечно, — его губы изгибаются в горькой усмешке, — это не полное исцеление, к какому вы привыкли. Но я…
Внезапно повисает тишина.
— …хочу его спасти.
Я закрываю полные слез глаза. Я больше не могу — я вот-вот взорвусь, как говорил об этом Аделар. Меня переполняет свет. Я даже начинаю бояться, что мои ладони снова светятся, но это, конечно же, не так. А свет — во мне. Он нарастает, словно львиный рык. Вот ради этого и стоило бороться. Борьба еще не закончена, а линии дорог текут все дальше, но мы на шаг приблизились к финалу.
— Мы вернемся к Гончим и возьмем у них лекарство, — заявляю я решительно. Я становлюсь такой решительной, когда он рядом и он на моей стороне. — Не знаю, какими методами, но возьмем. И как можно скорее.
Сказав это, я снова прохожу по живому коридору из расступившихся женщин. Малкольм — за мной. Готова поспорить, они начинают видеть в нас спасителей. И да, на этот раз это и есть спасение. На этот раз мы можем спасти. Хотим спасти.
И мы спасем.
Глава шестнадцатая. Дорога из руин
Темнеет. Мы собираемся в путь и спускаемся по трапу Дредноута. Он исчезает спустя пару минут после того, как мы ступаем на землю. У меня в руке — светильник и бурдюк с маслом, на поясе — кобура с револьвером. У Малкольма — меч. Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что он — хедор. Такой же, как и Кресс. Как все они. А может, даже выше — он ведь Стерегущий. Я постоянно думаю о тех его словах. О том, что он переметнулся к азарданцам только потому, что не хотел убивать своего друга. Как так могло получиться? Я боюсь об этом спрашивать. Но я начинаю понимать, что происходит: Аделар не знает, что своим предательством Мэл спас его. И это горько. Горько, что они не могут объясниться и простить друг друга.
— Ты чего как собака побитая? — спрашивает Малкольм грубовато.
— Я… думаю, — признаюсь я честно. — О многом. Все переменилось.
— Что, снова обо мне и о Деверро? — догадывается он. Я чувствую, что он подсознательно не хочет говорить «о нас», словно отгораживаясь от горечи. — Все снова получилось не так, как надо.
— А у меня как будто угол зрения сместился, — говорю я. — Я побывала в тех хранилищах. Я видела Исток. Я приняла на себя свет. И я жива. Как думаешь, мой мир перевернулся?