Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
бы еще с годик на степном посту, куда бы слаще песню пел.
– Прими-ка, отец, штрафную.
Ксения поставила перед Камаевым стакан черной наливки.
Едва Камаев выпил наливку, Тамара встала. Ей нужно спуститься домой. В
эту пору просыпается Назира, просит кисель и печенье.
Голос Тамары звучал сипло, будто пересохло во рту. На миг почудилось: вот-
вот разрыдается.
Болью затопило сердце Камаева. Никчемной, жестокой показалась
неприязнь, которую
передумал. Вячеслав умоляющим взглядом смотрел на Тамару. Ему ли
унижаться перед ней? Если не растеряла стыд, не допустит, чтобы уговаривал.
Еще и ущемляется. Сидела бы уж да казнилась. Камаев яростно покосился на
Тамару. Она смешалась, поникло села. Он увидел ее профиль, испугался,
ошеломленный. Действительно красавица! Волосы облачно пышны. Темная
бровь поблескивает. В губах негритянская припухлость.
Рассердился. Восхищен Тамарой, а сам же внушал семье ненависть к ней.
В комнату, прихрамывая, быстро вошла Устя. Она несла на противне пирог.
Из разрывов в поджаристой корочке попыхивало паром. Она испекла пирог из
моченой горбуши. Специально берегла к возвращению сына. И пирог, должно
быть, получился хороший, да вот горе, пока собиралась вынимать, корочку
прорвал сок и весь убежал. И хотя Устя досадовала на то, что вовремя не
выхватила пирог из духовки, это не убавило ее радости. Камаеву казалось, вся
она - от скособоченных туфель до шелковой косынки - сияет и потому, наверно,
миловидна, несмотря на слишком великие скулы, на широкую расщелину между
верхними зубами, на конопатость.
– Отец, попробуй. Ох, промахнулась нынче.
– Лучшего, зима-лето, пирога по всей России не найдешь.
– Д’ну тебя. Смеешься.
– Довольнехонькая Устя шмыгнула носом и
примостила противень на деревянную пластину, столкнув с нее нарезанный
хлеб.
– Родные мои, кушайте.
Прежде чем сесть, Устя жадно, с чмоканьем и постаныванием, поцеловала
сына. Его голова безвольно пошатывалась в ее руках.
Вячеслав ничем не отозвался на ласку матери. И едва она, все еще
трепещущая от счастья, опустилась на стул, Вячеслав отчуждающим движением
наладил зачесы на висках и похлопал Тамару по обвитому золотой цепочкой
запястью, будто просил не сердиться на несдержанность матери, дескать, детям
положено безропотно сносить обожание родителей.
– Со свиданием, сынок.
Устя потянулась рюмкой к рюмке Вячеслава. Камаеву не хотелось
подниматься. Подумал: сын ведет себя по-мужски, а он, отец, придирчиво
настроился против него.
Камаев стукнул донцем стакана
их семье глава и опора. Тамара потянулась чокнуться с Камаевым, но он резко
отдернул стакан и наливка плеснулась на скатерть. Накалывая на вилку
помидор, он заметил в глазах Тамары слезы.
«И так никудышная встреча получилась, тут еще она портит компанию», -
подумал Камаев, стараясь подавить жалость к Тамаре.
В знак протеста Вячеслав вылил свою водку в кадушку с лимонным
деревцем. Он включил радиолу, пригласил Тамару танцевать. Непринужденно
поддерживая ее за спину, с подскоком кружил по комнате. Подол платья
шуршал, а задевая выпуклый низ полированной горки, вызывал скрипично-
тонкий посвист. Лицо Тамары переменилось: будто из глухой тени она вышла на
открытое солнце. Из-под ее руки вырвало конец шарфа, он порхал, хлопал,
мерцал.
Устя восторженно смеялась и толкала локтем Камаева.
То ли так подействовала музыка, что лунная дорожка на пруду, а возможно,
вопреки собственной настроенности, он залюбовался Тамарой и сыном. Камаев
загрустил о том, что не было в его молодости ни красивых девушек, ни лунной
музыки, ни завидной одежды. Семнадцати лет начал скитаться по городам. Да
не один, с Устей, которую он, «голодранец несчастный», выкрал из семьи
кулаков Дедехиных. Жили в вагончиках, камышовых шалашах, в сараях из
ржавых, мазутных, гнилых шпал. Недоедания, поножовщина, пьянство,
лохмотья, насекомые. С горем пополам добрались до Железнодольска. Здесь и
осели. Верно, сперва пришлось жить в палатках. Потом бригаде плотников,
работавшей на площадке, где возводились домны, начальник строительства
разрешил сколотить барак. Среди счастливцев был и Камаев. Новоселье
справили, открывши настежь дверь, чтобы мог поздравить сосед соседа. Вскоре
Устя родила двойняшек: девочку и мальчика. Они погибли четырех лет от роду,
заскочив на салазках под грузовик. Устя, потрясенная гибелью детей, стала
заговариваться, ее поместили в нервное отделение заводской больницы.
Незадолго до этого горя Камаев устроился горновым. Стараясь забыться, часто
оставался возле домны на другую смену. Редко выдавалась свободная минута:
меняли сгоревшие фурмы, закрывая летку, мучились с паровой пушкой, которая
часто отказывалась перекачивать глину из цилиндра в цилиндр, выворачивали
ломами чугунный источающий огненные ручьи скрап, отогревали печками-
саламандрами перемерзающие водопроводные трубы. Домой приходил