Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
не просто ей уйти от Хмыря. Неужели нет выхода?
Молчание неба. Беззвучна и глуха невидимая планета. А где-то позади за
тысячеверстными заторами облаков - солнце. Крикни - и не дрогнет
пространство. Выпрыгни - и словно тебя и не было.
Ничего ты не можешь и не значишь в небе. И ничего ты не можешь и не
значишь в Железнодольске. Тогда зачем ты? Наверно, зачем-то нужна. Все,
наверно, для чего-то нужны. Работать, думать, летать... Нет, что-то произошло,
происходило...
для них, она что-то начала значить. Там она была как не сама, будто на время по
чьему-то доброму волшебству в ней подменили душу и ум. И скоро она станет
прежней, даже становится прежней. Даже вроде начинает бояться того, что она
не сможет забрать маму и не сумеет ее защитить от Хмыря. Нет, только
необходимо действовать, рваться к бесстрашию. И будет счастлива мама. И
конечно, и она будет счастлива. А если не будет?.. В счастье ли единственный
смысл жизни? А может, высший смысл в том, чтобы не бояться несчастья и
решаться на такие перемены, к которым путь на грани катастрофы, а то и в
катастрофу? Погоди, погоди! Как я подумала? И можно ли так думать и
следовать этому?
Пустыня облаков. Где сизо, где оранжево, где теневая синь. Барханы. Белый
саксаульник. И мираж озера. Прозрачного. Да нет же: это проран в облаках.
Лесная курчавина, лоскут поля, гора. И новый проран. Квадратный. И черная
почва. И в воздухе черные гейзеры пыли. С чем-то сходство. А! Она и Сергей
Федорович на краю лаза. Смотрят в угольную башню, на дне - отец. Он орудует
длинночеренковой лопатой, а снизу, в спрессовавшуюся шихту, подают воздух,
он просаживает шихту, вздувая угольные смерчи. Сон или явь? Прошлое или
настоящее? К чему она летит? А может, падает? Или, может, прошло несколько
лет, и мама на пенсии, и живет в комнате, полученной ею, Машей, а сама она
учится в университете вместе с Владькой?
1968-1970
ЛЯГУШОНОК НА АСФАЛЬТЕ
Повесть
1
Тамара страшилась возвращения Вячеслава. Не потому страшилась, что
разлюбил, что будут укоры и ревность. Чутье подсказывало: он по-прежнему
бредит ею. Тамара страшилась того, как бы Вячеслав не поддался влиянию отца.
Слышала от самой тети Усти, что Камаев грозил выгнать Вячеслава, если он,
придя со службы, будет вязаться с Томкой, поэтому мечтала, чтобы Вячеслав
вернулся из армии попозже: хотелось продлить время надежды. Но он явился,
едва опубликовали указ
Тамара ехала из института. Улицу Тополевую, вверх по которой скользил
трамвай, только что полили. В темном зеркале мостовой плыл красный вагон и
пульсировали электрические вспышки. Она любовалась отражением трамвая и
набеганием отражения трамвая на отражение деревьев, реклам, узорчатых
чугунных балконов, неба с облаками.
Мало-помалу ее внимание отвлек чей-то бег, упорно настигавший трамвай.
Хотела высунуться из окна, но отпрянула: к ее локтю тянулась коричневая рука.
«Назир! Убьет!»
В следующий миг она усомнилась в том, что рука, тянувшаяся к окну,
Назирова: слишком крупны суставы пальцев, у Назира персты - тонкие,
длинные, сизые.
Выглянула. Вячеслав! Отстает от трамвая, но продолжает бежать.
Стремящееся лицо азартно.
Рванула рукоятку для открывания дверей. Сипение воздуха, двери
сложились в гармошку, выпрыгнула на мостовую.
Вячеслав летел на Тамару. Чтобы не сбить ее, крутанулся и начал падать.
Она тоже крутанулась, схватив его за борт мундира, и они удержались на ногах.
Вячеслав обнял Тамару за плечо, знойно дышал в волосы. Она приникла к
погону лбом. Был приятно горьковат запах пота, впитавшийся в мундир.
Вячеслав позабыл о сержанте Коняткине. Он увидел Тамару и бросился за
трамваем, когда проходили с Коняткиным мимо швейной мастерской. Привалясь
к оконной решетке и скаля зубы, Коняткин балагурил с портнихами.
– Славка, у вас в городе дебелые девки!
– весело крикнул он оттуда.
–
Женюсь, не отходя от решетки. Э, толстопятые, я охранял важные объекты. Кто
за меня - голосуй.
– Выбирай любую.
– Справишься, так двух.
– Я не король Саудовской Аравии. Мне и трех достаточно.
Вячеслав одернул мундир, приказал занудливым службистским тоном:
– Товарищ сержант, пройдем в комендатуру.
Коняткин чиркнул кончиком сапога по решетке. Железные прутья
задребезжали. Это понравилось ему. Он опять провел сапогом по решетке, да
еще и пнул в нее.
– Кончай дурачиться, Кольк, - буркнул Вячеслав, подходя к нему с Тамарой.
– Ух, болото! Ладно, я закруглился. Вот ты скоро ли облагоразумишься?
Неожиданно для себя Вячеслав заметил, что Коняткин жестко смотрит на
Тамару, поэтому и догадался, какой намек кроется за его словами. Он
растерянно удивился тому, что Тамара погрустнела и без улыбки, которую
требует обходительность, знакомилась с его армейским другом.