Лысый одуванчик
Шрифт:
И Семен коснулся яремной ямки.
– Да, да, я заметила еще, что эта экономка брала такие небольшие паузы в начале ответа. Как бы пыталась оттянуть время, чтобы пошевелить мозгами.
– Это тоже показатель. Но меня поразило то изящество, с которым она выкручивалась при оговорках. У вас диктофон писал? Надо еще раз послушать. Там два или три места есть, где она о хозяйке говорит. У меня создалось впечатление, что тот день был не совсем обычным, как она пыталась нам доказать. Что-то она делала не так, как всегда.
– Вы считаете, что она могла быть в сговоре с преступниками?
– Я
– Ок. Без проблем. А внуки как вам показались?
– Дети, пусть и великовозрастные, но все же дети эти, скорее всего, говорили по наущению. Или деда, или матери. Это интересно, а не суть их ответов. Мальчик демонстрировал поведение отдаления. Ерзал на стуле, ноги задирал. Причем делал это сразу после того, как ему задавался вопрос. А девочка глаза терла. То есть знала, что говорит неточно. А как попросили. Тогда возникает вопрос: кто попросил, для чего.
– Может быть, их мать? Она была очень напряжена. Лезла на рожон, даже вопросов не дослушивала.
– И повторялась, повторялась, повторялась… Но выводов я бы не делал пока никаких. Пока…
– Пока не поговорим с главой семейства.
– Именно это я и хотел сказать.
Прошло уже полчаса, как Игорь сидел с чашкой холодного кофе в кресле напротив Семена. Тот сыпал вопросами, которые постепенно мельчали, а порой казались смешной детской игрой. Но Игорь чувствовал – его пытаются расколоть на какое-то признание. Мелькнула мысль, что среди рабочих версий преступления нет основной. Это, с одной стороны, его успокаивало, с другой – тревожило.
То, что Семен пытался весь диалог перевести в эмоциональное русло, было понятно и даже забавно. Несколько раз в разных интерпретациях он спрашивал о чувствах в момент осознания, что жены в доме нет. Игорь понимал – так психолог пытается найти противоречия в его поведении. Словно у преступника, который доволен совершенным актом насилия, но должен рассказывать, как переживает по поводу происшедшего. Игорь преступником не был. Более того – он в этом был уверен.
Виноватым – да. Но в том-то и дело, что вину перед женой он испытывал практически с первого дня их совместной жизни. Задолго до начала своего адюльтера. И было кое-что странное в его ощущении греха. С момента нининого инсульта чувство это качественно не усилилось, оно просто стало сопровождать его на каждом шагу.
Однако следователям ни к чему знать о его частных проблемах. Во-первых, они старые и не имеют никакого отношения к исчезновению супруги. А во-вторых, Игорь считал, что каждый человек имеет право на личное пространство, в которое он может никого не пускать, в том числе, следствие.
Поэтому, чтобы остановить попытки кого-либо туда проникнуть, он настойчиво показывал свою открытость и безобидность. Конечно, он не мог со стороны оценить степень своей искренности, но показать внешние признаки невиновности для Игоря не составляло труда.
Для облегчения задачи он представил себя на сложных переговорах, говорил спокойно и взвешенно, занял расслабленную позу. Вот мои раскрытые руки, вот растопыренные пальцы – я
Но и Семен понимал, что Игорь принял его игру. И как заядлый шахматист, просматривая действия на несколько ходов вперед, он пытался пробить брешь в защите. На сороковой минуте партии он нашел, как ему показалось, слабое место противника.
– Расскажите о своей коллекции.
Игорь ждал подобный вопрос.
– Вас интересуют собственно предметы, их ценность или моя любовь к ним?
– О, кажется, вы понимаете, что у настоящего коллекционера отношения с экспонатами складываются не на разумном, а на чувственном уровне.
– То есть вы считаете, – Игорь пинг-понгом отправил вопрос психологу, – что у меня есть пробелы в эмоциональном плане и я пытаюсь таким образом ставить на них заплаты?
– Что бы я не считал, – парировал удар Семен, – но меня реально интересует ваша коллекция. И как хобби, и как накопительство. Вы давно стали заядлым собиральщиком?
«Ну, давай, давай, щупай струны моей души, – внутренне ухмыльнулся Игорь. – Только не сыграть тебе приличной мелодии. А диссонансы получить я помогу».
– Итак, – сказал он, растягивая слова. – Я начал собирать кортики уже в зрелом возрасте. В детстве ничего не коллекционировал. Вкупе это говорит о том, что проблем сексуального характера у меня нет. Более того, я не принадлежу к тому типу мужчин, которые владеют оружием, пытаясь доказать себе и окружающим, что они «мачо». Как вы заметили, я не страдаю и комплексом неполноценности.
Семен чуть улыбнулся. Прищурил глаза. Он понял, что копать надо именно здесь. Игорь сказал все правильно. И про сексуальную компенсацию, и про неполноценность. Но при этом был слишком убедительным. Можно сказать, настырно убедительным. Как психоаналитику, Семену пришлось признать, что Игорь не так уж прост, как хочет казаться, умен, подковал, имеет чью-то надежную поддержку в своих делах. Но это как раз и усиливало мысль, что у него есть какая-то тщательно скрываемая тайна.
– Вы правы, психологи часто видят в любом коллекционировании сексуальную подоплеку, – качнул одобрением Семен, – так как человек способен заменять одну свою страсть на другую. То есть, не в силах реализовать себя сексуально, мы начинаем манипулировать предметами, копить их. В этом смысле, собирательство становится похожим на чувство любви. Та же влюбленность в предмет своей страсти, ревность к соперникам… и желание обладать во что бы то ни стало.
– И идти на любые жертвы ради своего влечения, – вклинилась в диалог Вероника.
Игорь повернулся к ней, ответил быстро и колко.
– Я не фанат. Меня не предавали в детстве, не бросали любовницы, не выгоняли с престижной работы. У меня нет комплекса замещения.
– Прекрасно, – вмешался Семен, оценив попутно, что такая красивая женщина как Вероника на мужское либидо Игоря не произвела впечатления. Значит ли это, что у него есть та, с которой он никого не сравнивает, задался он вопросом. Но продолжил про другое. – Мы понимаем, что в данной ситуации вам не хотелось бы выглядеть агрессивным… Тем не менее, тема не исчерпана. Расскажите, как вы решили стать коллекционером.