Лю Яо: Возрождение клана Фуяо
Шрифт:
Таща за собой не в меру любопытную Лужу, Ли Юнь, дрожа, толкнул обледеневшую дверь.
В комнате, Чэн Цянь, опустившись на одно колено, прижимал к себе Янь Чжэнмина. Его разорванная одежда пропиталась кровью и прилипла к телу. Ли Юнь неуверенно шагнул вперед и тихо позвал:
— Сяо Цянь?
Чэн Цянь попытался было встать, но потерял равновесие, и Ли Юнь поспешно бросился ему на помощь.
— Какой же ты безрассудный!
Чэн Цянь на мгновение лишился дара речи.
— Пока он в порядке, — Тан Чжэнь с трудом поднялся на ноги и бросил взгляд
Они не стали задерживаться у горы Шичжоу. Поспешно залечив свои раны, Чэн Цянь одолжил повозку Тан Чжэня, чтобы уже ранним утром следующего дня вернуться в усадьбу Фуяо.
Молодые лошади были так напуганы, что не могли сдвинуться с места. У Лужи не оставалось другого выбора, кроме как использовать на них две искры истинного пламени. Это так сильно пришпорило несчастных животных, что те рванулись вперед и больше не останавливались.
Тан Чжэнь выбился из сил и уснул в дальнем углу повозки. Когда он бодрствовал, он выглядел как хорошо воспитанный ученый с неизменно учтивым выражением лица. Но когда он засыпал, его дыхание становилось очень тихим, и от него исходила смертельная аура гниющего трупа.
Нянь Дада, как и всегда, вполголоса о чем-то болтал, Люлан молчал. Ли Юнь тихо сидел у двери повозки. Юноша был расстроен и встревожен.
Держа на руках бессознательного Янь Чжэнмина, Чэн Цянь прислонился к ближайшей стене. Он не видел на лице Янь Чжэнмина никаких признаков боли, будто тот просто заскучал на лекции учителя в Традиционном зале и заснул.
Чэн Цянь вспомнил, что, когда он был ребенком, учитель поселил его в павильоне Цинань. Он хотел, чтобы мальчик вел себя тихо и спокойно. До этого момента, Чэн Цянь никогда не задумывался о том, почему же учитель позволил Янь Чжэнмину жить в «Стране нежности»?
Неужели он с самого начала знал, что Янь Чжэнмину суждено было наслаждаться беззаботной жизнью лишь в детстве?
Снаружи лил дождь и бушевал ветер. Как маяк, который вот-вот погаснет, истинное пламя красного журавля вспыхивало в ночном небе промокшего насквозь мира.
Вдруг, молча смотревший в окно Люлан внезапно нарушил тишину и сказал:
— Когда я понял, что я больше не человек, но еще и не призрак, коим являюсь сейчас, я утратил желание жить.
Юноша почти никогда не разговаривал в присутствии других людей. Всем казалось, что его голос повредился после встречи с темным заклинателем, и что Люлан, в итоге, стал немым.
— Нет ничего плохого в том, чтобы быть смертным, — Нянь Дада зевнул, а затем продолжил, окончательно проснувшись. — Жизнь и смерть удел всех простых людей2. Становясь старыми, они с удовольствием играют со своими внуками, а потом их хоронят в родовых гробницах рядом с предками. В загробной жизни они снова превращаются в горячо любимых родителями маленьких детей.
2 Пастораль (фр. pastorale «пастушеский, сельский») — жанр в литературе, живописи, музыке и в театре, поэтизирующий
Трудно было сказать, что за выражение появилось на лице Люлана. Его полностью скрывала маска. Юноша бросил на Нянь Дада тяжелый взгляд и тихо произнес:
— Ты понятия не имеешь, каково это — быть смертным. Вы, заклинатели, способны призывать дожди. Если разразится потоп, вы этого даже не заметите. Смертные, что живут у подножия горы, заснут мирным сном, но когда они проснутся, то обнаружат, что их дома и поля были разрушены. Всего за одну ночь они потеряют все, что строили целую жизнь.
— Это…
— Это лишь те, кому повезет. По крайней мере, они сохранят свои жизни, чтобы покинуть свою родину, — сказал Люлан. — Что касается остальных… Остальные умрут во сне, потому что их дома обрушатся прямо на них. Или они погибнут, став случайными жертвами в чьем-то сражении. А может, они наткнутся на темного заклинателя? Тогда некому будет даже похоронить их кости. Но вы будете говорить лишь о том, кто выиграл, а кто проиграл, или о герое, убившим нескольких последователей Темного Пути. Всем остальным можно запросто пренебречь.
Люлан улыбнулся, а затем добавил:
— Это похоже на то, как человек убивает муравьев, просто наступая на них. Разумеется, это всего лишь случайность, но кому есть дело до мертвых насекомых.
— В этом нет ничего нового, — устало произнес Ли Юнь. — Каждый в этой жизни — муравей. Некоторые хотят стать больше, чем они есть на самом деле, и забыть о том, что они, в конце концов, тоже всего лишь насекомые. В этом мире человек не властен ни над счастьем, ни над трагедией. Пока мы живы, мы должны принимать это. Взгляни на нашего главу и старшего брата. Он — заклинатель меча, достигший «Божественного Царства». Все боятся его, но разве это спасло его от страданий?
Слово «страдания», казалось, задело Чэн Цяня за живое. Он опустил голову, взял Янь Чжэнмина за руку и принялся прощупывать пальцами его слабый пульс. Он и раньше ощущал боль старшего брата, но никогда не чувствовал, что этот человек может быть таким хрупким. Даже просто глядя на него, Чэн Цянь ощущал беспокойство и печаль.
Он долго прислушивался, но так ничего и не нашел. Поскольку его собственная Ци была холодной, как лед, он не осмеливался безрассудно соваться во внутренний дворец другого человека. Не заботясь о том, спал Тан Чжэнь или нет, юноша спросил:
— Когда же он проснется?
Тан Чжэнь ответил, не открывая глаз:
— Я не знаю. Сейчас он находится под гнетом собственного разума, терзаемого внутренним демоном. Может быть, вскоре его просто вырвет кровью, и он очнется. А может быть, он больше никогда не проснется, и вы потеряете его навсегда.
Как только он произнес эти слова, в повозке вновь воцарилась тишина. Даже болтливый Нянь Дада не осмеливался произнести ни слова.
Вороний рот Тан Чжэня снова сказал правду. После возвращения в усадьбу Фуяо прошло больше месяца, но Янь Чжэнмин все еще выглядел как живой мертвец.