Любовь хранит нас
Шрифт:
Открывает дверь и впускает в темное помещении с подозрительно освещенной комнатой в конце длиннющего коридора.
— Я сейчас, Алексей. Проходите, пожалуйста, на кухню. Или, — крутится вокруг своей оси, — Вы хотите в зал пройти?
— На кухню лучше. Туда? — киваю головой в угаданную шестым чувством сторону и одновременно с этим стягиваю обувь.
— Не стоит, пожалуйста. Вы же ненадолго? — еще раз, как молитву, повторяет. — Ненадолго, ненадолго?
— Не переживай. Одна чашка кофе и я уйду. Обещ…
Мне показалось, что кто-то жалобно и протяжно стонет, словно маленький ребенок крякает,
— Что это? Тут кто-то есть? — оглядываюсь по сторонам и задерживаю взгляд на тусклом свете из дальнего дверного проема. — Ты не одна? У тебя ребенок или…? Кто это? Щенок, котенок?
— Пожалуйста, посидите там, на кухне. Я сейчас подойду. Это недолго, одна минута, — ничего не объясняет, а только просит подождать.
Не горю желанием остаться в стороне, но все-таки не возражаю и не усложняю и без того очень напряженное положение, спокойно прохожу на кухню, а малышка шустро семенит в сторону той странной комнаты. Присаживаюсь на высокий барный стул у такой же стойки, рассматриваю обстановку — квартира чересчур масштабная, просторная, мне показалось, что там, справа, немного в стороне, есть винтовая лестница наверх. Еще раз оглядываюсь — все так и есть, это искусственный дуплет. Девочка не бедная или имеет богатенького ухажера? Все очень аккуратно, чисто убрано и с модной кухонной начинкой, но… Квартира, как будто бы пустая, словно не жилая — холодная, одинокая и без души.
Тут так тихо, словно в склепе. Мне слышится как будто вдалеке спокойный женский голос заклинает кого-то о большей тишине:
— Папа, тише, ну-ну, тише-тише, пожалуйста. Я уже пришла. Все нормально, ничего не произошло, заплатили хорошо, — негромко и размеренно говорит, словно упрашивает кого-то. — Нам хватит.
Блядь, Смирнов, кого-то? Ты что, оглох? Говорит «папа», значит, там отец?
— М-м-м-а, — в ответ мычит не человек, а смертельно раненное животное.
Когда-то грубый и мужской, но сейчас почему-то очень высокий голос на концевых гласных, словно вынужденно поет, пытается ей что-то сказать и проявить в их разговоре хоть какое-то участие.
— Давай-давай. Господи, как же это произошло? Подожди немного. Пап, я тебя прошу… Обними меня за шею. Вот так… Сейчас-сейчас. Господи, отец! Я не могу… Ты чересчур тяжелый и большой. Господи, Господи! Ну, что мне делать?
Хватит! Надоело слушать, ждать, подозревать, догадываться. Поднимаюсь и иду в ту потайную комнату. В конце концов, это даже смешно. Что там такое, кого она так усиленно скрывает?
Твою мать! Огромный, но в то же время до крайности худой, высохший, словно кем-то неживым испитый, с мертвенно-бледной кожей, обтягивающей лицо, практически лысый старик безобразно лежит на полу, а она…
Она пытается его поднять и затянуть на разобранную тахту и это даже не специализированная медицинская кровать.
— Алексей! — взвизгивает, когда я бросаюсь к ним. — Не надо! Осторожнее, он очень болен. Что вы? Ай!
Подхватываю мужика под изможденные руки-ноги и аккуратно укладываю на эту дохлую кровать. Поправляю острые конечности, раскладываю по сторонам его руки и наклоняюсь, чтобы подушку подложить. А он мне улыбается? Очень внимательно рассматривает, прищуривается, как будто что-то слишком важное припоминает. А потом вдруг опять:
—
— Не понимаю, — оглядываюсь на девчонку. — Он что-то хочет? Что он говорит?
— Я не знаю. Он не разговаривает. Не обращайте на эти звуки внимания. Уже полтора года ни одного понятного слова, абсолютно ничего. Кажется, извините, я уже точно не помню, все дни слишком однообразные, словно по накатанному ходим, по течению плывем, — трет ладонью лоб и без конца оглядывается на своего отца. — Спасибо, Алексей. Вы мне очень помогли сегодня. Я не знаю, что еще сказать и как с Вами… Рассчитаться…
— М-м-м-а, — ее отец вытягивает руку и тычет в мою морду пальцем, дергает им, словно кому-то постороннему указывает на меня, а затем…
— По-моему, он улыбается? Якутах? Вот же очевидная улыбка!
— Вряд ли, у отца сейчас свой мир. У него больше нет привычных человеческих эмоций. Даже слез не осталось, как у грудного ребенка. Он не плачет, а только бесслёзно кричит, словно свою мать зовет, а на меня ей, как на неблагодарную, стенанием жалуется. Я не знаю. Может быть, вы ему кого-то смутно напоминаете, вот он и реагирует на Вас. Не понимаю, я его совсем не понимаю. Извините, пожалуйста.
— За что ты все время извиняешься? Тут нужно сделать что-то еще? Или я могу из этой комнаты выйти? Уже все?
Да похрен! Мне не нужно ее разрешение. Просто не хочу тут оставаться. Быстро вылетаю и иду на ранее предложенную кухню. Все равно!
Не о таком продолжении я думал, а тут, пожалуйста, больной старик, девчонка с янтарными глазами и моя не вовремя проснувшаяся совесть. За каким чертом я здесь нахожусь? Чего внезапным посещением хотел добиться?
— Алексей? — хозяйка где-то рядом говорит, как будто за моей спиной находится. — Сейчас будет кофе. Одну минутку, я только помою руки и сварю. Вам чистый черный или с молоком? Со сливками, с лимоном? Как Вы любите?
— Не нужно кофе — лишнее, мне перехотелось, я уже пойду, — разворачиваюсь и пытаюсь прошмыгнуть мимо нее. — Не утруждайся, пожалуйста. Пропусти.
Нет, не выходит! Она преграждает дорогу, внезапно берет меня за руку и быстро тянет за собой в какую-то комнату. В зал, в спальню, может быть, к отцу? А я же, как баран на привязи, за ней иду. Твою мать! Что теперь тут между нами происходит? Какой-то сюр и дикость, словно в феодальный век попал.
— Как тебя зовут? Хочу просто узнать твое имя. Настоящее! То, которым тебя родители назвали. И все, ничего другого не надо — кофе тоже не хочу. Слышишь меня? Заканчивай, пожалуйста, свои игры, это несерьезно. Детство и какой-то юношеский максимализм. Упрямство и блядский ослизм. Ты же… Что ты делаешь? Скажи, пожалуйста! Ну, бред какой-то, ядрёный наркотический приход!
— А Вам не все равно? Якутах — и достаточно, Вы можете его немного сократить. Яки, Кута… Не знаю. Как захотите!
— Нет, — немного упираюсь, но все равно за ней иду. — Назови свое имя, и я уйду.
Это определенно зал, а мы вдруг резко останавливаемся перед огромным диваном. Она на цыпочках обходит меня, обеими руками закрывает плотно дверь, пружинит ими и отталкивается от полотна, затем вдруг приближается и шепчет:
— У меня нет денег, Алексей. Недостаточно пока. Поэтому… Вы же за этим поднялись? Этого хотели? На это намекали целый вечер?