Любовь хранит нас

Иголкина Леля

— Нет, — подает мой рюкзачок. — Располагайся, устраивайся и обживайся. Хочешь, полежи и книжку почитай. Нет, тогда просто поброди по дому или выйди на улицу, присоединяйся к нам. Я пойду немного поработаю — клиенты слишком нервные ребята, ждать не любят, к тому же они наверняка учуяли, что я уже здесь. А потом, — грозит возле моего носа пальцем, — потом, одалиска, нас ждет с тобой весьма насыщенный день и вечер. Тебе понравится спокойная Малышка…

— Нет-нет. Ни в коем случае. Я ведь уже сказала, — мотаю головой и выставляю перед собой обе руки. — Это без меня. Не смогу. Я их боюсь. Пожалуйста, не настаивай на этом.

— Ты ведь даже не пробовала и ничего об этом не знаешь, но упрямо талдычишь какую-то чушь. Все!

Я уже решил и перерешивать не собираюсь, а значит, так и будет — смирись, одалиска. В этой теме наш разговор с тобой окончен на моей мужской мажорной ноте, — поворачивается ко мне спиной, выходит из комнаты и шествует по маленькому коридору в направлении на выход, а по движению заумную лекцию читает. — Есть иппотерапия, Оля. Современный метод социальной адаптации человека, у которого есть некоторые проблемы в отношениях с окружающим миром, с людьми, или просто у него в жизни непростой период, переживания и огромное горе. Тяжело самому выкручиваться, вот он и теряется, а затем и вовсе уходит от реальности, становится агрессивным или, наоборот, апатичным, аморфным, неживым, никаким. Считай, что это твое назначение и сразу же лекарство — отличное средство от депрессии или периодически накатывающей грусти. Ты успокоишься, погуляешь, приобретешь румянец на щеках, возможно даже улыбнешься, ко мне помягче будешь. Стоит попробовать! Хотя бы ради меня.

Ради него? Уже начинается? Смирнов накопил силы и пошел в атаку, он так наступает, берет меня на абордаж?

— Алеша…

— Я помню-помню — не сомневайся, но и я не для себя стараюсь. У человека должна быть цель в жизни, солнышко. Без цели — мы абсолютное ничто. Я точно не ошибся в определении — НИЧТО! Есть цель, одалиска? Радость от твоей жизни в глазах играет? Я вот не вижу. Тогда вопрос: «Чего ты хочешь, солнце?».

Легко спросил и ждет теперь моего ответа. С улыбкой, очень терпеливо, а я вот, если честно, и не знаю. Что? Есть эта цель? Была ли? Когда-то? Или я бесцельное и глупое создание. В восемнадцать — да, была, и не одна, их было слишком много, какая-то даже определенная надежда щекотала мои руки-плечи и понукала двигаться вперед; в двадцать один — условия, увы, немного поменялись, жизнь не щадила, но закаляла, я против всех житейских неурядиц упорно продолжала движение вперед; а в двадцать пять — разрушились мечты, разбилось все, что с трудом было до этого построено, все изрезано, раскромсано, подло выкинуто за ненадобностью, да я и сама «любимым, но бессовестным, человеком» была вышвырнута, заменена, а потом забыта.

— Спасибо, что привез сюда, — успеваю взять его за руку, — Алексей, услышь меня, пожалуйста. Ничего не выйдет. Не получится. Только из-за меня. Поэтому не трать время, силы, а главное, не редактируй свои цели и желания. Слышишь?

— Не глухой. Отдыхай, наверное, одалиска. Проветри голову, освободи мысли и не сдерживай свои мечтания. Уставься в потолок, потом прикрой глаза, на свою Кассиопею, что ли, слетай, — ухмыляется.

Я вижу на его лице явное пренебрежение. Наверное, он не расслышал то, что я ему сказала? Чего он ждет? Тогда еще раз повторяю:

— Ничего не выйдет, — и очень тихо добавляю, — у нас с тобой. Не получится. Леша, слышишь? И даже дружба. Настя говорит, что ты не умеешь с женщинами дружить. Я никого не осуждаю. Более того, так и должно быть. Это ведь проблема, когда разнополые всего лишь друзья и, как пришибленные, за ручки держатся. Рано или поздно все это закончится расставанием, которому будет предшествовать один-единственный дружеский сексуальный контакт.

— Сейчас я понял, твоя проблема не в скорби, Оля! Определенно. Ты просто много думаешь, солнышко, и все не о том. Причем такую ерунду наружу порешь. Я уверен, что сейчас тебе не надо в книги погружаться, — он очень резко перебивает, — и к Настиным таким доморощенным психологическим советам не следует вообще прислушиваться. Я с ней

об этом поговорю, а лучше, скажу Николаю, пусть язык своей жене свернет в трубу. А ты, пожалуй, отдохнешь в компании, с нами, идем-ка на свежий воздух. Быстро-быстро, — подтягивает меня за руку к себе поближе и всматривается в мои глаза. — Не будешь тут одна сидеть — ты нестабильна, а будешь с нами общаться, оттачивать болтливое мастерство. Идем-идем. Готова? Что-то будешь брать с собою?

— Я… Алексей!

— Это все не для обсуждения, рассусоливания или для публичных дебатов. Говорю тебе для справки! Просто пока предупреждаю, куда намерен вести. И все! Не стоит упираться, растопыриваться, кусаться. Поверь, пожалуйста, мне не составит большого труда волоком или безжизненным мешком в нужное место принести. Мы разные по силе — как ты там говоришь, «все правильно, так и должно быть», поэтому, изумруд души моей, не раскачивай и без того неустойчивую обстановку, а покорно следуй за мной.

Ну, вот и все! «Ольга Климова», ты просто растрепанная тряпка, размазанное на земле кровавое пятно! Привыкай! Он — твой новый командир, слушайся и подчиняйся. Терпи, Ольга, — осталось каких-то восемь дней.

— Хорошо…

Стыдно признаться, но за все свои жалкие годы никогда не видела на близком расстоянии лошадей. Передо мной конюшня — тут очень жарко, даже душно, потно, не смотря на распахнутые ворота с двух сторон, но чисто, опрятно, убрано и без тошнотворного запаха — у Суворовых прекрасное содержание пугливых скакунов.

Алексей с серьезным видом обслуживает каждое приведенное Николаем животное, лишь иногда поднимает голову, моргает нам с Анастасией, улыбается всем зрителям и что-то матерное говорит своему дружку. Я замечаю, что он следит за моим обязательным присутствием во время всех копытно-маникюрных процедур. Он пристально следит за мной — не отводит взгляда, заставляя меня смущаться и краснеть!

У него мощное большое тело — первое, что бросается окружающим в глаза. Но абсолютно не раскачанное! Вернее, мускулатура есть, и даже много, но «выращенная» естественным, трудовым, путем, а не в спортзале на исключительно белковой диете. Смирнов, поглаживая конные запястья, скакательные суставы, предплечья, бабки, легко приподнимает каждую ногу животного, затем сильно зажимает и фиксирует копыто между своих колен, поправляет-направляет, иногда шепчет лошадиные заклинания, очень крепко держит и быстро выполняет все необходимые процедуры, как маникюрщик, только для лошадей. Он — сильный и… Очень улыбчивый человек. Обязательно моргнет, скорчит смешную рожицу или какую-то пошленькую шутку ввернет, типа:

«Хлорка, мальчики тебя уже заждались. Слышишь, как пошло озабоченные морды ржут»;

или

«Карат, ты похотливый жеребец, сказал же, не трогай, не приставай, противный! Спрячь свою палку, безобразник, не пугай. Тут некоторые не видели такой длины. Мы не одни, здесь все-таки присутствуют человеческие дамы, отползай, озабоченное животное».

— На этом все, Леш? Может, хватит на сегодня? — Николай негромко спрашивает, при этом наклоняется к склонившемуся и опирающемуся локтями на свои колени Смирнову. — Завтра продолжим? Ты устал, — взъерошивает ему шевелюру и, схватившись за волосы Алексея, приподнимает его голову на себя. — Осталось три молоденьких кобылки. Трехлетки, новенькие. Ты с ними еще не знаком. М? Что скажешь, брат?

— Да, пожалуй, на сегодня хватит. Пусть звери успокоятся и отдохнут, да и мы немного с Олей развеемся, развлечемся, переменим обстановку. Хочу ей показать местные достопримечательности. Верхом! — последнее очень громко произносит и стреляет на меня, по-детски повисшую на деревянном заборе, своими коричневыми глазами.

— Пожалуйста, — шепчу губами. — Алексей, я прошу. Нет-нет! Господи.

— Да никаких проблем, Смирняга! Маленькую? — Николай идет к денникам.

— Да, Малышка нам с ней однозначно подойдет.