Любовь хранит нас
Шрифт:
— Оль…
— Угу, — она заинтересовано разглядывает пару и укладывается щекой мне на грудь.
— Косули — это те же олени. Род один, понимаешь? — разглядываю ее затылок.
— Я не знала, — еще тише шепчет и перебирает пальцами мою ветровку. — Теперь… Господи, Алеша, ну, посмотри. Тебе разве не интересно?
— Детеныш косули — олененок, иногда — теленок. Когда они сбиваются в стаю, то говорят — косулята. Одалиска? — губами женские волосы жую. — Ты сейчас продавишь меня.
Дожился, Смирняга! Наблюдаешь за животным трахом, и тут же пересказываешь ей
Климова тихонько в кулачок смеется и елозит гладким лбом по моей груди:
— Откуда ты все знаешь? Врешь ведь и не краснеешь? Брехло! Трепло и фантазер!
— С отцом и дядей Сережей на охоту ходили…
— Да ладно? — на мгновение поднимает голову и взором бегает по моему лицу. — Хотя, вообще-то да, можно допустить на одно мгновение… Понятно, — приоткрыв рот, приподнимается на цыпочках и направляет взгляд на парочку, которая, по всей видимости, с минуты на минуту начнет творить все то, что я хотел бы с ней произвести.
— Оля…
— Подожди, пожалуйста, — крутит голову, как будто бы смеется.
— Это… Сейчас… Не смотри! — шиплю.
Самец вскакивает на самку и обнимает ее передними лапами, пристраивается сзади, а «дама» степенно ждет, смешно вытягивая и без того слишком длинную шею. А Климова по-пуритански зажимает обеими руками рот и поворачивается ко мне с очень возмущенным видом:
«Ты видел? Видел? Да как же ты посмел допустить постыдное деяние?».
Мне кажется, что я сейчас из-за этого озабоченного и очевидно бешеного гада с не пойми каких херов солидно отхвачу. Широко открытыми глазами смотрит на меня — взглядом полосует, типа, сделай что-нибудь? А я могу только вслух с внутриутробным звуком пробурчать, чтобы хоть как-то оправдать копытного «героя»:
— Вот же идиот! У всех на виду. Бесстыдник! Похабная тварюка. Ну, я его…
— Мы… — удар в плечо и женское смешное недовольство.
— За что, одалиска? Иди-ка сюда, — обнимаю ее и придавливаю спиной к первому попавшемуся дереву. — Блядь! Извини! Тебе не больно? — она хорошо прикладывается своим затылком об ствол, быстро переворачиваю нас, меняемся взаимным расположением, теперь я опираюсь всем телом на выбранную сосну. — Не смотри туда. Не будем им мешать. Тшш, тшш, не спугни мальчишку. Пусть постарается, а месяцев через десять тут будет бегать его сынок…
Там довольно громкая возня! Да, блядь! Самец сопит, а самка ревет. Он что, сто лет не видел «бабу»? Да и май месяц на носу, чего он, белены объелся? Ну точно, идиот!
— Это…
— Ну…
— Господи, мы что, за ними тут подсматриваем-подслушиваем. Мерзость-то какая! — шепчет и утыкается лицом в мою куртку, руками натягивает полы и с приказом мне рычит. — Смирнов, застегни! Слышишь, кому говорю? Застегни ее скорее. Не хочу смотреть и слышать…
— Это недолго! — кривлю морду и пытаюсь молнию соединить. — Раз-раз….
— На охоте папа говорил? Природу вместе изучали?
— Заканчивай херню пороть. Я сразу пытался сказать, хотел тебя отвлечь, но ты тут про их детенышей мечтательно заворачивала. Умилялась
— Смирнов, перестань похабничать. Мерзко и неприятно. Ты вроде бы романтик, так по крайней мере, твоя Настя говорит, а как до дела…
— Ты не знаешь, какой я, когда доходит до того самого дела, вот и закрой рот, иначе, — по-моему, я ей сексом угрожаю, — иначе…
— Что? Возьмешь, как этот бедную косулю.
— Блядь, Оль, перестань. Ненавидишь мужиков или какого-то одного, конкретного, героя. Как звали сволочь? Попробую угадать. Сережа? Нет, мимо. Брат и дядька не производили впечатление отъявленных подлецов. Максим… Как я мог так неуважительно подумать! Нет-нет! Образец верности, долга и какой-то там чести. Гриша? Гриша может, но, увы, опять не он. А если Дима, например… Что скажешь, одалиска? У Морозова брательник Димитриус, но думаю, что не он…
— Заткнись… — шипит змеей.
Глава 7
— Тебе понравилось?
— Угу!
— Позавтракаем завтра, все, как обычно, по расписанию, все в силе?
— Наверное…
— Оль?
— Что?
— Ты как-то неуверенно звучишь. И я очень прошу, подумай. Ну… Над тем моим предложением. Слышишь?
— Нет, не настаивай, пожалуйста, так для всех будет лучше.
— У меня ведь есть еще неделя…
— Да.
— … чтобы понравиться тебе? А?
Молчание… Молчание… Молчание!
— А с началом новой, что помешает мне, например, просто звонить, чтобы узнать, в каком настроении изумруд души моей проснулся? Или что надето на тебе? Или… Я ведь могу пригласить тебя еще раз к Суворовым?
— Спокойной ночи, Алексей. Уже слишком поздно.
— Только двадцать два ноль ноль. Одалиска…
— Мне завтра рано на работу.
— Климова!
— Что?
— Оль!
— Алексей, пожалуйста, хватит! Ничего не выйдет. Я прошу, оставь попытки и переключись на кого-нибудь. Ты — хороший парень, даже очень, но…
— Завтра заеду в семь.
Вот и все скупое эссе о том, как мы провели с ней три дня на дикой природе, в сказочном месте, у Суворовых, что там видели и как лесной безмятежностью вместе наслаждались. Заученные фразы: «Угу! Ага! Да!» и естественно категоричное «Нет!» и мое любимое «Хватит, я очень устала!». Несмеяна себе не изменяет — каменная баба, скупая злобная хозяйка Медной горы из тех самых Бажовских сказок, а я задуренный Данила-мастер? У! У! Ну, спрашивается, чего завелся, как ужаленный, ударенный, пришибленный и конченый дурак? Мне-то что с того? Что мне со всего этого? Походим, покружим, за ручку подержимся и разойдемся. Таков был материнский план? Теперь, похоже, я ищу того самого крайнего, за весь бардак ответственного. Кто виноват? Тут только сам! Выяснили, слава Богу. А что делать? Тут небольшая… Блядь, да что я вру — охренеть какая загвоздка!