Любовь моя
Шрифт:
Чиновники хотят, чтобы мы притворялись, будто видим мир таким же, как его видят они, будто бы мы верим им? Хотят, чтобы мы оправдывали их существование, хвалили их за то, что они нам не помогают, а только создают видимость работы? А тех, которые пытаются возникать, строго наказывают, закрывая им все дороги к развитию. Это же подлог нормальной жизни! И такое происходит во всем мире. Я читал. Но я верил, что у нас по-другому. Иногда у меня складывается впечатление, что нами командуют люди ничем не умнее нас, но зато хитрее и прекрасно ориентирующиеся в чиновничьей кухне, в интригах. Карьеристы. Мне в этой связи гениальный компьютерщик Китов вспомнился. На пятьдесят
«Жить подлецами и мздоимцами им не стыдно, узнанными быть обидно и страшно», — в ответ проехалась я по чиновникам.
«Чиновники живут за счет народа, значит, в нем нуждаются. И как получается, что они берут над нами верх? И государственная машина работает только на них».
Он говорил искренне, словно внезапно почувствовал ясность, будто прозрел, но… так полностью и не осознал. Он был похож на внезапно посреди ночи разбуженного обиженного подростка.
— Прорвало тебя, Жанна, однако, — удивленно покрутила головой Инна.
— Я попыталась его успокоить, мол, многим помогают, это тебе не повезло. Один чиновник обидел — и уж весь мир тебе нехорош? Плохая привычка по любому поводу говорить «все», «всегда», «никогда». Если бы чиновники не работали, всё в стране встало бы. Не получилось у меня успокоить. Своя боль сильнее… Конечно, я ему сочувствовала. Отказываться от борьбы, не иметь возможности творить для своего поколения? Это страшное преступление перед собой, людьми и перед Богом, — добавила Жанна.
— Твоему поэту легче жилось, если бы его самолюбие было сильнее честолюбия. Шучу. Подсказать, как сохранить хорошие отношения с властью, с начальством? Только независимостью. Когда человек ничего не просит, он независим и горд! Только при этом условии он не насилует себя и позволяет себе быть самим собой, — твердо сказала Инна. — Помнишь пушкинского рыбака? Что старик сказал золотой рыбке? «Ничего мне от тебя не надо». Он свободу и независимость больше всего ценил. Для меня в этом смысле примером является Лена. И моральные силы она черпает только в своем внутреннем мире.
Она взглянула на подругу. На лице Лены сохранялось выражение спокойно спящего человека.
— Завидую ей. Она сильный, уверенный человек, — сказала Аня. — Я сама не раз прорывалась к чиновникам и часто меня жестко с угрозами унижали даже их гиены-секретарши. Они были настолько мнительны и самолюбивы, что не терпели малейшего возражения, даже намека на противоречие, будто видели в нем угрозу своему «высокому» положению. Незамедлительно «наказывали». Я говорила им правду в лицо, а они смотрели на меня как на реликтовое чудо, как на дуру, вспомнившую о существовавшей где-то и когда-то правде, — созналась Аня.
— О чем ты спорила с секретарями, чем зацепляла так, что они на тебя «Полкана спускали»? Приведи свежий пример.
— Решила я совсем недавно пойти на прием к крупному чиновнику. Звоню секретарю, чтобы записала. А она мне жестко отвечает, что запись в среду с утра. Прихожу заранее, к половине девятого, чтобы не быть в списке последней. А мне вахтер говорит, что не имеет смысла ждать секретаря, потому как он уже занес в предварительный список двадцать фамилий. Я попросила записать меня на следующий месяц, но получила в ответ: «Не положено». «Кем? — спрашиваю. — Покажите подтверждающий документ». Вахтер рассердился и указал мне на толпу в холле: «Люди приехали со всей области и уже с шести часов утра под дверью на улице стояли, а вы только пришли и права качаете». Появилась
Секретарь аж почернела от ярости, и ответила с гонором: «Мы раз в месяц просителей со всей области принимаем». «И что из того? — удивилась я. — В областной больнице специалисты тоже принимают больных раз в месяц, и тоже со всей округи. Но у них еще до перестройки была телефонная запись, а теперь существует электронный список с указанием времени звонка клиента и дня его приема врачом. Там к людям с уважением относятся». Смотрю, люди в очереди зашевелились, возмущаться стали, мол, по третьему разу приезжаем, но на прием попасть не можем. Среди нас много инвалидов и ветераны есть. А в больнице секретарь звонит, если по какой-то причине фамилии в списке сместились. Мол, надо жаловаться, чтобы и здесь порядок навели.
Тогда секретарь спросила этаким очень знакомым мне ласково-ехидным голосом: «Ваша фамилия, гражданочка». Я усмехнулась, поблагодарила ее таким же тоном за внимание и направилась к выходу. Что бывает после высказанной мной правды, я уже знала, не раз «проходила», а люди могут подумать, что я без очереди пытаюсь пролезть. И все же я надеюсь, что хоть иногда, мои «выступления» приносят пользу: где-нибудь, что-нибудь да сдвигается с мертвой точки.
— Но секретарь — не чиновник. Начальник мог и не знать системы составления списков просителей. В его ведении дела более важные, — заметила Инна и обратилась к Жанне:
— Судьба не полностью растоптала твоего знакомого? Близкие люди поддержали его?
— Родственники и друзья помогают ему жить, но не могут помочь понять, зачем жить… Что тут еще можно посоветовать или сделать? Как жить, заранее зная, что проиграешь?
— Истинное мужество любить жизнь, будучи хорошо осведомленным о всевозможных проблемах и осложнениях, встречающихся на пути человека. Когда человек тонет, он знает, что делать, и понимает, что все зависит только от него, — еще раз жестко подтвердила Инна свои, прежде высказанные слова.
— «Человека борющегося и пытающегося идти впереди, можно всегда отличить по стрелам, торчащим у него из спины», — усмехнулась Инна.
— Даже, если она согбенная, — грустно добавила Аня.
— И все же нам не стоит судить о том, чего мы доподлинно не знаем. Был у меня знакомый депутат: прекрасный человек, всем помогал. Потом в администрацию попал. Он мне как-то сознавался, что руководить очень трудно, за себя отвечать легко. Еще говорил, что у них там совсем другая система отношений, а главное, другие масштабы. (Жанна дает задний ход?) Но в памяти людей он остался хорошим депутатом, а не одним из многочисленных клерков.
— В администрации он затерялся? — спросила Инна.
Но Жанна не ответила. В данный момент ее больше волновала судьба знакомого поэта.
— Понимаешь, после одного прискорбного случая он вообще духом пал.
— Что с ним стряслось?
— Он мне так рассказывал: «Была в администрации одна женщина, принявшая во мне участие. Защитила от наглого, лживого издателя. Сумела отобрать у него мои кровные деньги. Зовут ее Нина Петровна. Добрая, честная, искренняя. Так ее уволили, не дали даже год до конца доработать, лишили пенсии, положенной госслужащим».