Любовь моя
Шрифт:
— Не выделяй меня курсивом среди остальных. Собственно, я знаю всех претендентов на пять лет вперед и могу расставить их в порядке получения. Для меня вся эта система абсолютно прозрачна и уже ничем не удивит. Поэтому и не волнует, — ответила Лена.
— Блаженный идиотизм — верить в справедливость. А бывает так: дали премию, похвалили и забыли человека?
— Всякое случается, — кивнула Лена с видом педагога, недовольного несвоевременным или глупым вопросом ученика. — Самому надо себя активно продвигать к читателю: заявлять о себе, встречаться,
Лена обреченно вздохнула. Ее лицо выражало: «А не пойти ли тебе… на БАМ!» Она безразлично отметила в себе опустошение, вызванное неприятным разговором, и попыталась отвлечься размышлениями другого рода.
— …Вот ты пишешь, пишешь, а ведь далеко не каждый читатель помнит имя автора. Ты тоже станешь неизвестным автором известных произведений. Твое имя занесет песок времени.
— Это неважно. Пусть годы стирают из памяти людей фамилии писателей, лишь бы деяния их героев жили в поколениях. Инна, говори о хорошем или молчи, иначе я сегодня не усну.
— Даже у камня есть душа, — сказала Жанна Инне с упреком. — Лена, пусть Всевышний и Небо помогут тебе, — искренне добавила она. (У камня душа?)
Инна наконец-то захотела понять подругу, и та устало опустила голову на подушку. Никто больше не стал углубляться в писательские проблемы.
«Привыкшие трудно засыпать и до умопомрачения прокручивать что-либо в голове, они и тут мусолят любое им предложенное. Разговор затевается, но быстро иссякает, потом возобновляется и вновь обрывается, как бестолковый сон… Но бессонница толкает, заставляет женщин начинать его снова и снова, даже через силу, через немочь. Ночью, когда человек только наполовину в реальном состоянии, до такого можно дорассуждаться!» — вздохнула Лена, туманясь сознанием.
Лена тихонько застонала, переворачиваясь на спину. Аня поняла, что она не спит и тут же подступила к ней с вопросом, который давно ее беспокоил:
— Когда тебя приняли в Союз писателей? Почему ты не стала вступать в двухтысячном? Это был акт протеста? «Не все хотят летать в стае. Но к одиночкам тоже надо относиться бережно, если они того заслуживают», — думала ты тогда. Да? — предположила Аня, возможно на основании чужих слов.
— С одной книгой? Вступление ко многому обязывает. Только после третьей я посчитала себя достойной. Успокойся, всё у меня нормально.
«Как всегда говорит много меньше, чем думает», — решила для себя Аня.
— Скрытная ты.
— Не без того, — отшутилась Лена.
— Как ты считаешь, у Ларисы тоже возникают проблемы? Она о них умалчивает?
— Какого рода? Ты о «смертоносном» противостоянии амбиций? — пошутила Инна. — Приедет, узнаем.
— Нет, я о другом, — смутилась Аня, поняв, что Инна намекает на свой разговор с Леной.
Аня не вникала в тонкости и подробности обсуждаемого ими эпизода, но суть разговора уловила, и, взглянув на Лену с благоговейным обожанием, сказала:
— Пиши, пока твоя добрая
— Муза у мужчин. У Лены вдохновение, — рассмеялась Инна. И добавила восторженно-насмешливо:
— В кого только ни превращают женщины-музы великих мира сего!
*
— Ты все больше об ушедших годах пишешь.
— Так ведь воспоминания. Тем более, когда о детстве… — недоуменно пожала плечами Лена.
— Может, важнее критиковать современность? — выдвинула встречное предложение Инна.
— Ты обратила внимание на то, что пошлость и невежество как бы стираются в прошлом, они будто отсекаются, потому что принадлежат только настоящему. Когда современность становится прошлым, она кажется очищенной от них, отмытой. Может, поэтому я как-то по-своему люблю уже происшедшее, меня тянет к нему. Но и новое время я не боюсь. Я этим не больна.
— Даже великие умы современности никак глубоко и подлинно не поймут, каким было наше совсем недавнее прошлое, которому и мы были свидетелями, и что есть нынешнее время. Не рискуют давать ему полную, подробную характеристику, — подметила Аня.
— Да уж точно, у них рефлексия не только на настоящее, — невесело откликнулась Жанна.
— Ой, да теперь и настоящее, и прошлое все кому не лень обгаживают, не дай Бог как! — возмутилась Инна. — Уж до Ивана Калиты добрались.
— И до Адама с Евой, — рассмеялась Лена, признав правоту Инны.
Аня наморщила лоб, обдумывая сказанное подругами. А Инна спросила Лену:
— Значит, не ограничиваешь себя, выбирая одно из двух, не боишься, что твой главный герой может оказаться вызывающе несовременным?
— Боюсь — не боюсь. Надо — не надо. Если ты считаешь, что я об этом думаю, то глубоко ошибаешься. Для меня главное быть честной перед собой, никогда себе не изменять. Какая разница, о каком времени писать? Все равно в каждом произведении душа автора отражается в его героях как в зеркале. Нравится тебе это или нет, но любая информация проходит через поток сознания писателя, когда он ищет ответы на вопросы им же поставленные, а все персонажи — вымышленные или реальные — через его сердце. Сегодня написанное может прозвучать несовременно, а взятое из девятнадцатого века, вдруг оказывается близким и понятным, — сказала Лена.
— Ты все время, пока пишешь, четко придерживаешься определенной линии? Совсем как прилежный, недовольный собой и своими знаниями ребенок? — теперь уже Аня взялась «пытать» Лену.
— Замысел иногда оказывается далеким от воплощения. Задумываешь одно, получается другое. Каждый мой герой привносит что-то свое, от каждого и во мне остается что-то особенное и полезное, и подчас именно оно уводит меня в русло других приоритетов. И само слово — нечто живое, организм, порождающий смысл. Но главная идея произведения все равно сохраняется. Но субъективный замысел и объективный результат иногда не совсем совпадают. Разве я об этом не говорила? (Старые склеротики!)