Любовь моя
Шрифт:
— Такая честная, что у всех на подозрении? — усмехнулась Инна. — Знакомая ситуация. Чем она не угодила руководству? За что ее жестоко наказали?
— Поэт мне так объяснил: «Поговаривали, что кто-то на нее свалил свою вину, подставил и выжил с должности. Темная история. Мне в ней не разобраться. Я был в шоке. Наконец-то встретил в их рядах нормального, порядочного, человечного сотрудника, который думал не только о себе, — и вдруг такое. До слез переживал ее незаслуженное наказание, даже в церковь ходил, ставил свечку и молился об ее благополучии. Вот до чего дошел. Себя пытался винить.
И как допускается
Ой, еще одну историю, связанную с моим знакомым вспомнила. Пришло в писательскую организацию официальное письмо с просьбой сообщить о нем некоторые биографические данные. Оказывается, его произведения пришлись по душе читателям одной из соседних областей, и редакционная комиссия решила включить его в свою энциклопедию. Когда он совершенно неожиданно нашел о себе несколько приятных строк среди корифеев науки и искусства, то чуть не расплакался и позвонил своему сокурснику, похвалился. А тот сказал: «Я слышал, что запрос делался только на тебя, но твой председатель не отстал от комиссии, пока та не поместила в энциклопедию его с сотоварищами. До последнего давил, не давал о тебе информацию. Обрати внимание: о себе он размахнулся на две страницы, а на твой счет добрых слов пожалел». Но мой знакомый был счастлив, что за него боролись, он был несказанно благодарен тем людям.
— Придет время, когда компьютеры станут управлять государством, и мы избавимся от чиновничьей тирании, — рассмеялась Инна. — А пока «поколесил» бы твой знакомый по интернету, выяснил адреса и без проволочек пристроил свои стихи или что там у него, в какой-нибудь захудалый периферийный журнал. Мне случайный попутчик в поезде хвалился, что печатается — забыла где — в одной из наших бывших республик, — вернулась к начатой ранее теме Инна.
— Если в бывшей, так сразу захудалой! Что за манера принижения? Ты позволяешь себе заявлять, что раз периферийный журнал, значит пробой ниже? — неожиданно гневно возмутилась Лена.
— Не распаляйся, прости. Нечаянно глупость сморозила, она сама неожиданно с языка слетела, — быстро среагировала Инна.
— Как писателю пробиваться к читателю? Приходится маневрировать. Никому от этого не удается уйти. Поиск денег на издание — хождение по мукам. Я сама, чтобы выпустить в свет одну книгу, целый год с протянутой рукой ходила. Сколько было напрасно потерянного времени! И что интересно: простые люди, оказывая помощь, не видели в этом своей большой заслуги, ничего не требовал взамен, а чиновники, делая на грош, ждали, что я стану их восхвалять. Они воображали, что для меня огромная честь подарить им свою книгу. Уж если они считали себя большими людьми, так пусть бы и делали большие дела. Я таких «друзей
А если автору далеко за шестьдесят, а если за семьдесят? Когда обрастать необходимыми связями, знакомствами? Пока прибьет к нужному берегу… где на самом деле помогут… Не находишься по инстанциям. И не каждый это унижение может вытерпеть. Приходится настраиваться, выбирать нужный тон в разговоре: с кем шутливый, с кем с сохранением высокого уровня достоинства, — вздохнула Лена.
— Финансовая сторона жизни — низкий жанр, — пошутила Инна с невозмутимым выражением лица. — Мне в этой связи вспомнилось понятие свободы, данное Марксом. Только я бы его перефразировала: «Свобода — это осознанная финансовая необходимость».
По комнате разлилась грустно-обреченная тишина сочувствия Лене. И даже Иннина шутка внесла в нее неожиданную пронзительность.
— …А мой знакомый писатель два года пробивался в областной журнал. Ему не отказывали, но тянули, тянули, пока он сам не оставил эту затею. И это при том, что у него были прекрасные рецензии знаменитых писателей на его детские произведения, и по телевизору постоянно говорили о дефиците современных книг для детей. Редакторы деньги вымогали? Он им прекрасный материал принес и еще приплачивать должен? — спросила Аня загрустившую Лену.
— Не знаю. Я могу говорить только о том, что на собственном опыте испытала. А тут с чужих слов… — сонным голосом ответила та.
— Движущей силой человека является его собственное «я», его внутренний моральный кодекс. А он у всех разный, — вздохнула Жанна.
— Тогда зачем нам нужны эти «слуги народа»? — рассердилась Аня. — Нам там, в верхах, среди них не выжить. Мы слишком открытые и прямолинейные. Не умеющие и не желающие подлаживаться под руководство долго там не держатся. Если руководитель считает свое мнение единственно правильным, а подчиненный выскажет свое, то сразу слетит с должности. У них так… Оттого-то и твориться у нас такое… Собственно, везде так…
— Оттого-то и нет среди нас чиновников. Они, талантливо лавирующие ради собственной пользы, помочь не помогут, а нагадить — всегда пожалуйста… А их у нас принято причислять к элите. Еще Петр Первый с ними воевал. И не только он, — сказала Жанна.
— В кунсткамеру их всех! — рассмеялась Инна.
— Не поняла.
— Если души уродливые.
— …Какая же структура власти без чиновников и бюрократов? — растерялась Аня. — Не вижу повода для смеха.
— Причем здесь чиновники? Информацию о писателях им преподносит председатель писательской организации. И если он лгун и воду мутит…
— Жанна, а он не чиновник, что ли? Своя рука владыка. Больше не видать твоему однокласснику премий, как собственных ушей. Зажмет, не простит малейшей победы над собой. Головой ручаюсь. Если не сам, так преемникам подскажет, — сказала Инна.
— Не подставляйся под нож. Побереги свою буйную головушку, она у тебя одна, — сказала Аня. — Когда-нибудь и Жанниному знакомому воздастся по заслугам.
— На том свете? Ну, если только Всевышний сподобится помочь. Надо было этому поэту доказывать свою лояльность руководству. В жизни либо так, либо никак. Се-ля-ви, — усмехнулась Инна.