Любовь по-испански
Шрифт:
поговорить. Я хочу увидеть в ней тот огонь, побуждающий бежать напролом прямо в
гущу битвы. Выглядит так, будто необходимость возвращения домой уже изменила ее, сломила ее волю и она сдалась, чтобы стать той, кем должна быть.
Я не могу позволить этому случиться и не позволю. Но как бы много я не
чувствовал и не думал об этом, то ничего не могу сделать. Я лишь могу быть там для нее, независимо от того, как бы сильно не разбивалось мое сердце, каким слабым и уязвимым
становилось
Я взял ее за руку и сказал:
— Хорошо. Мы можем возвращаться.
Но мы не можем вернуться, только не туда, где мы уже однажды были, где
однажды были свободными.
Вернувшись в Мадрид в воскресенье, после полудня, мы оба удивились, ощутив
разницу. Температура в городе, кажется, снизилась на десять градусов. Снижение
ощущалось и между нами.
Вера определённо пытается оттолкнуть меня от себя, я же, напротив, стараюсь
притянуть её ближе, – и в итоге мы ни к чему не приходим. Она разговаривает со своей
мамой, братом и даже с отцом. Ее мать сказала, когда Вера собралась переехать в
Испанию, что ей не будут рады дома по возвращении. Вера волновалась, что ей некуда
пойти.
Как будто что-то может быть ещё тяжелее для неё.
Слава Богу, у неё есть хороший брат, уговоривший её маму позволить Вере
остаться, хотя бы ненадолго. Теперь Вера металась между началом жизни в Ванкувере
или переездом в провинцию Альберта к своему отцу и приемной матери. А я мечусь
между тем, чтобы позволить ей уехать и бороться за то, чтобы она осталась.
Бороться бесполезно, но я попробую.
Она уезжает через два дня и Педро был так любезен, что освободил меня от работы
на это время, чтобы я мог провести его с Верой. Нужно отдать ему должное, он не
выглядит самодовольным в связи с её отъездом. К слову, все в Атлетико сочувствуют мне.
Не уверен, нравится ли мне это. Иногда я думаю, что я бы предпочёл, чтобы они снова
относились ко мне с презрением. Каким-то образом это было более приемлемым и легче
переносилось.
За одну ночь до ее отъезда я обнаружил Веру, сидящей на балконе, пьющей вино и
углубленной в свои мысли. В меня ударяет понимание величайшей потери в моей жизни, как будто я могу потерять движущую силу внутри себя, поддерживающую во мне жизнь.
Дышать практически невозможно, и я знаю, что, уезжая, она заберет с собой воздух, солнце и звезды.
Она уезжает. Она уходит. Оставляет меня.
Боль обессиливает.
Прислонившись к стеклянной двери, я наблюдаю за ней. Она знает, что я здесь, но
не оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Так что я смотрю на нее, впитываю ее, это
воспоминание о ней. Теперь я боюсь, что это будет единственной
запомню: ее одинокий облик, застывшие в отчаянии черты лица, окружившая ее ночь, символизирующая наше одиночество.
Каким-то образом я нахожу в себе силы прочистить горло, обрести голос и
спросить:
— Я думал, ты пошла на прощальный ужин с Клаудией.
Она выждала мгновение, прежде чем повернуться ко мне.
— Я бы предпочла провести свою последнюю ночь с тобой. Мою последнюю
ночь...
Ее голос ломается на последнем слове. Она была такой сильной или, может, просто
онемевшей за последние несколько дней, так что нотки поражения в ее голосе
практически ставят меня на колени.
Я подавляю все. Слова, слезы, желания. Я подавляю в себе все, кроме любви.
Я пересекаю балкон в два шага. Я падаю на колени рядом с ней, обнимаю ее за
талию и зарываю свою голову у нее на груди. Рыдания вырываются из нее, мучительные, панические, воплощение скорби и когда они становятся громче, я понимаю, что они
исходят и от меня самого.
Эта боль глубже любой раны, что-то, мучающее изнутри. И до сих пор я не могу
уложить в своей голове, что это означает. Мои сердце и душа как будто знают, основываясь на том, как я держу ее, а она – меня. Но я даже не могу представить себе, как
завтра отвезу ее в аэропорт, и это станет концом всего.
Концом нас.
Но это не может так закончиться. Это не должно стать концом. Я сказал Вере, что
она вернется в Канаду на несколько месяцев, а затем, если бы она могла отправиться
учиться, а это никогда не проблема, когда у тебя есть деньги, она сможет вернуться в
январе, безопасно и легально.
Хотя без всех планов и надежд это до сих пор ощущается как конец. Как только она
ступит снова на свою родную землю, боюсь, все, что мы пережили, кем стали, просто
испарится.
— Не думаю, что могу снова это сделать, — тихо плачет она, держа свои руки в
моих волосах. — Не уверена, что снова смогу оставить тебя. Это практически уничтожило
меня в прошлый раз. Это были самые тяжелые месяцы за всю мою жизнь.
— Но, в конце концов, ты знаешь, что можешь вернуться, — напоминаю, все еще
приглушенно в ее мягкую грудь. Ощущение такое, будто я дома. — Мы – другие, лучше, чем были тогда. Тогда не было такой уверенности, в отличие от теперешнего времени.
— Никогда не было уверенности, — выплевывает она.
Я медленно поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. Такое ощущение, что мир
вокруг вращается.
— Что ты имеешь в виду?