Любовница бури
Шрифт:
– Меня то ты тоже пометила, - усмехнулся Шварц, и не сложно было догадаться, что речь идет об уродливом шраме, пересекавшем его лицо и кончавшемся где-то на груди под рубашкой. Прозвучали эти слова так, будто наличие жуткого напоминания о тех временах, доставляло ему удовольствие. Словно он гордился этим.
А ведь и правда… У него больше ничего не было на память о ней. Ни фотографий, ни писем, ни каких-то глупых безделушек – всего того, что люди обычно хранят в качестве напоминания о потерянной любви. Один только шрам.
А у Поль… были свои шрамы.
– Ты больной ублюдок, - сказала девушка, поморщившись и попятившись назад, - ты чудовище.
–
Вероятнее всего, ему уже порядочно надоела очередная словесная дуэль и он решился наконец-то приступить к действиям. Демонстрируя свою физическую мощь и явное превосходство в росте, он словно разыгравшегося котенка, легко подхватил Поль с пола и оттащил к окну. Девушка шипела и вырывалась, но прекрасно понимала, что без своих экстрасенсорных способностей или хотя бы оружия ей не дать ему отпор. Пистолет валялся где-то в темном углу комнаты, а все ее ментальные навыки не поддавались мечущемуся, лишенному хотя бы намека на собранность и концентрацию, сознанию.
Раньше ей удавалось использовать свой гнев, чтобы подогреть огонь плещущейся внутри силы, но… не сейчас.
Осознание собственной беспомощности было отвратительным. Но не отвратительнее всего остального происходящего.
– Ну же, Поль? Будем продолжать разыгрывать шекспировские страсти, - шепнул ей Монстр, - или наконец-то поговорим как нормальные люди?
– Нет!
Мужчина бесцеремонно толкнул девушку к окну, и сам же не позволил свалиться вниз, следом за недавно выскользнувшим туда Рудольфом. Потеряв равновесие, Поль неловко согнулась, ощутив низом живота холод и жесткость каменной отделки подоконника. Усиливавшийся дождь и штормовой ветер с моря больно хлестнули ее по разгоряченным щекам.
– Попроси меня остановиться, - продолжал ее бывший тюремщик и его голос донесся словно издалека, приглушенный звуками бушующего снаружи виллы шторма. Хотя вот звон расстегнутого ремня и болезненный треск рвущейся ткани собственного платья и белья, Поль различила удивительно четко.
– Попроси.
Боль от грубого проникновения без каких-либо предварительных подготовок и ласк пронзила ее тело до последнего нерва. Поль стиснула зубы и нечаянно опустила взгляд вниз, где среди расплывающихся от слез и дождя орнаментов плитки, черной кляксой распласталось бездыханное тело Рудольфа. Девушка сжала кулаки, рассекая маленькими ногтями кожу своих ладоней, стараясь хоть немного сдержать нахлынувшую на нее тошноту и невыносимое головокружение.
Она падала в какую-то темноту, но не теряла сознания до конца, вынужденная присутствовать при собственной казни. Очередной из них. Унизительной и страшной казни. Этот изуверский половой акт только для того и совершался, чтобы окончательно растерзать ее больную душу, а онемевшее от неудобной позы тело снова погрузить в бесконечный океан боли.
Кажется, даже сам Монстр не получал от происходящего особого удовольствия, одержимый одним только желанием еще больше унизить и растоптать свою жертву. Напомнить ей об отведенном ей месте. О том, что она никогда не сможет зажить нормальной жизнью, неся в себе эту бушующую тьму, проступающую бурыми пятнами через любой липкий уют и попытки почувствовать иллюзию шаткого благополучия. Об его авторитетной точке зрения в вопросах, которые они не могли решить когда-то и не смогли теперь, даже повзрослев и приобретя новый жизненный опыт.
Дотошно изучив вздорный характер своего тюремщика, Поль знала –
Шварц что-то бормотал, но звуки дождя и ночного шторма пожирали неразборчивые слова. Он срывался на рык, как бешеный зверь, все больше наращивая темп своих толчков, теряя контроль над ситуацией и с каждой минутой все больше рискуя просто выронить свою полубесчувственную жертву из окна следом за ее несчастным мужем.
Наконец, его запал иссяк, он болезненно дернулся и на секунду потерял власть над девушкой. Поль хватило этого, чтобы снова получить власть над своими способностями.
Она со всей яростью, накопившейся в ней за время этого унизительного действа, отшвырнула мужчину в сторону, и он с грохотом обрушил на себя деревянный полог над кроватью и запутался в упавшем балдахине, шипя и чертыхаясь.
Девушка рванулась в угол комнаты, куда Рудольфом был отброшен злосчастный пистолет, дрожащими и мокрыми от дождя пальцами нашарила в темноте оружие, и в момент оказалась на кровати, прижимая колено к груди своего насильника. Раскрасневшийся от напряжения, растрепанный и пристыженный, он даже не пытался вырываться. В его глазах плескалось бесконечное море боли и стыда.
– Придет смерть и у нее будут твои глаза, - еле шевеля губами, прошептал Монстр, не отрывая взгляда от полной решимости девушки. Поль плотнее прижала пистолет к его подбородку, заставляя повыше задрать голову; взвела спусковой крючок. Ее била сильная, крупная дрожь, такая, что она едва способна была крепко удержать в руках свое оружие. Перед глазами все расплывалось, бешеный стук сердца отдавался в виски.
Неужели, сейчас все закончится?
Одно движение пальца на курке и годы дурных мрачных мыслей, ужаса и бесконечной тупой боли растают в воздухе, как кошмарный сон? Что тогда будет? Исчезнет эта металлическая тяжесть в груди, отвращение перед человеческими прикосновениями от одного только воспоминания о том, как именно он к ней прикасался, что делал именно он…
О его жестокости и нежности, о его заботе и его пытках, о его взглядах, полных и презрения и глубокой тоски, и восхищения и трепета? Последний палач наконец-то станет только обрывком навсегда погасшего прошлого?
Тогда почему так сложно сделать это? Почему она медлит? Разве не достаточно судьба учила ее одной простой истине – промедление всегда может стоить тебе жизни. Каждая упущенная на раздумья и рефлексию минута неминуемо обернется против тебя. Ведь пока она решается сделать последний шаг, наконец-то устранить главную причину своей болезни, Монстр может легко скинуть ее с себя, снова захватить контроль над ситуацией…
Но он ничего не делал, только тяжело дышал и вглядывался Поль в лицо. Без мольбы о прощении, без унизительных попыток выторговать свою жизнь, оправдаться… С бесконечным раскаянием, тоской и… любовью? Нет, это слово в адрес своих запутанных отношений Поль предпочитала не употреблять даже в мыслях. Это скорее – зависимость, скорее болезнь, извращение, раковая опухоль; которую нужно вырвать из себя, вырезать, пока она не поразила еще оставшиеся целыми немногочисленные здоровые клетки.
Поль вдруг отбросила пистолет в сторону и наклонилась к губам Рихарда, спрятав их лица за пологом своих мокрых длинных волос. Робкое прикосновение обернулось более уверенным и девушка углубила поцелуй, чувствуя, как задыхается. Из легких словно выкачали весь воздух, но останавливаться она была не намерена.