Любовница бури
Шрифт:
– Полли, время идет, у нас почти все готово, - поборов свои эмоции, строго сказала Кэтрин, - нам бы не помешало обогатиться кое-какой информацией… Если ты не справляешься, может… я попробую.
– Как? – растерялась Поль.
И от этой мысли ей стало еще более неловко. Она вдруг вспомнила тот момент, когда заглянула в ванную в парижской квартире и обнаружила там Паскаля и Кэтрин. Без одежды, разумеется, и настолько увлеченных, что они даже не обратили внимания на появление подруги. Поль почему-то было крайне неприятно представлять в такой ситуации на месте
– Как обычно, - усмехнулась подруга и ее голос прозвучал немного вульгарно, - придумай, как устроить мне с ним свиданку. Скажи, что подозреваешь меня в чем-то.
«Плохая идея» - сказала Поль про себя, но вслух не решилась.
Она оправдывала свое недовольство от этого плана тем, что беспокоилась о благополучии Шварца. Американка, вероятнее всего, быстро разнюхает про его, совсем нетипичную для немцев внешность, сомнительное происхождение, и использует это против него. Вряд ли она будет испытывать к тюремщику, каким бы хорошим, по сравнению с остальными, он не был, хоть каплю сочувствия. Скорее сама же радостно сдаст его – его же товарищам.
И почему я об этом беспокоюсь? – отругала себя Поль, уже занимая рабочее место в цеху. Впрочем, у нее было весьма хорошее оправдание – ее от природы доброе и нуждающееся в справедливости сердце, всегда обливалось кровью от жестокости, которую иногда приходилось творить, хоть та и была оправдана высшими целями. Каждый раз, вспарывая глотку пойманному немцу или изменнику-французу, Поль не могла избавиться от мысли, что у этого человека, скорее всего, была семья и теперь кто-то не дождется его домой и станет лить по нему горькие слезы.
Но был ли кто-то близкий у ее Монстра она не знала. Он выглядел таким одиноким и потерянным, что временами ей начинало казаться, что она вообще первый и единственный человек, с которым он мог просто по-человечески поговорить о чем-то далеком от войны.
В такие моменты она даже употребляла в отношении него, совершенно немыслимое для их ситуации, слово «друг». Наверное, за эти три месяца они действительно, в какой-то степени, стали друзьями. А Поль привыкла защищать своих друзей и оказалась в ловушке собственных принципов.
Вот как объяснить все это Кэтрин? Американка вообще не верила, что между мужчиной и женщиной могут завязываться какие-либо отношения, не подкрепленные физиологическим интересом. И, конечно, она никогда в жизни не поверит, что тот, кого все считают монстром, вовсе не похотливое и жестокое животное, а замкнутый и бесконечно одинокий человек.
– Эй, - кто-то толкнул Поль в плечо, и ей пришлось оторваться от своих невеселых мыслей, - помощь нужна, там снаружи коробки с деталями неподъемные.
Поль послушно встала и пошла за рыжей девицей в платке. Она отстраненно пялилась на платок и гадала, откуда арестантке удалось его взять или из чего сделать.
Но вышли они не к грузовому входу, куда обычно доставляли ящики с ближайшей железнодорожной станции, а за само здание, где располагалось что-то вроде открытых нужников для заключенных. Прежде чем Поль успела среагировать или удивиться, из-за перегородок возникли
– Попалась, шалава надзирательская, - сказала Рыжая, которая, вероятнее всего, была у них главной. Судя по ее легкому акценту и жесткому произношению, она была родом с севера Франции. Поль опешила, попятилась, но стоявшая за ее спиной одноглазая еврейка толкнула девушку вперед.
– Наши мужья, значит мертвы, - включилась стоявшая справа от Рыжей, воинственная розовощекая толстушка, - а ты с неприятелем путаешься за жратву.
– Я с ним не сплю, - повторила Поль свою бессмысленную для других арестанток мантру, - и… я же приносила всем еду…
– Да не нужна нам твоя говеная еда, - рявкнула Рыжая и швырнула Поль в лицо упаковкой сухарей, которую девушка сама и приносила в барак некоторое время назад, - жри сама у них с руки.
– Пора тебя проучить, - поддакнула толстушка.
И как ей только, за время пребывания здесь и постоянного голода, удалось сохранить такую избыточную массу тела? – промелькнуло в голове у Поль, хотя она тут же объяснила все проблемами со здоровьем. Значит, женщина не жилец, вспомнила вскользь Поль информацию из медицинских учебников, а от того и особенно зла. Где ей здесь достать инсулин или другие лекарства?
Пока Поль перекатывала эти в принципе бесполезные в подобной ситуации мысли, окружавшие ее женщины стали извлекать свое неизвестно каким чудом добытое оружие. Были здесь и длинный кривой ржавый гвоздь, которыми неаккуратно была утыкана крыша барака; и кусок колючей проволоки, и сломанное древко от лопаты; Рыжая, как самая грозная, где-то умудрилась обзавестись большими ржавыми ножницами.
На Поль со всех сторон посыпались удары – заключенные били ногами и руками, пока не задействовав свои подручные средства. Когда жертва сползла на пол, беспомощно пытаясь прикрыть голову, Рыжая дернула ее за запястья и заставила открыть лицо.
– Ну что? – обратилась она к своим подругам, - разукрасим ее? Чтобы была уродиной подстать чудищу, с которым трахается.
Арестантки залились гнусным, гиеньим смехом.
И все равно Поль пыталась их оправдать, потому что они не знали всей правды. Никто не знал. Она в их глазах выглядела последней предательницей и тварью, заслуживающей такой участи. Она бы и сама, думала так, наверное, окажись, на другом месте. Ведь сама вершила правосудие над французами, работавшими на немцев. Хотя девиц, даже ставших их любовницами, ей все равно было жаль.
Годы, проведенные в мусульманском Алжире, научили Поль, что, как правило, у женщины практически никогда нет возможности выбора собственной судьбы. Эта мысль была шрамом на ее душе, оставшимся после встречи с тем похотливым арабом в подворотне, решившим за нее, что безродной и никому не нужной сироте ничего не мешает стать его развлечением. Ведь за нее не вступиться ее семья, брат или отец; у нее нет, и никогда не будет мужа-защитника. И Поль до сих пор беспокоилась о судьбе того человека; гадала, оказался ли нанесенный ей ради самообороны удар смертельным.