Любовники в заснеженном саду (Том 2)
Шрифт:
– Ну что, не передумала идти в полицию?
– Передумала... Ты права... Это смешно.
– Это не смешно, - заверила меня Динка.– Смешно будет завтра, когда я начну разбираться с этим ублюдком...
– С которым из них?– вяло поинтересовалась я.
– С Ленчиком. Испанца оставляю тебе. Так уж и быть... Возьмешь его на поруки?
Она откровенно издевалась надо мной, Динка. Издевалась, как издевалась всегда. А я не находила слов, чтобы противостоять ей. Так было всегда она издевалась, а я не находила слов. То есть находила, но уже потом, когда они были не
– Ладно тебе...– примирительно сказала я.– Вот только...
– Что - только?
– Не нравится мне все это... Может, просто свалим отсюда подобру-поздорову, а? Пусть разбираются друг с другом... Какое нам до этого дело?
– Ну уж нет... Так просто я это не оставлю... Ты, конечно, можешь уйти, я тебя задерживать не буду... Да и...
– Что - и?– Я всегда чутко реагировала на все Динкины презрительные недомолвки. Отреагировала и сейчас.
– Ты мне мешаешь, если честно. Будешь ныть и под ногами путаться... Уходи. Уходи, уходи, уходи... Попытайся уйти. Уйти.
Уйти, уйти, уйти...
Я ухватилась за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку. Действительно, почему бы мне не уйти отсюда? Ничто меня здесь не держит, ни по чему я не буду тосковать долгими зимними вечерами в квартире с видом на Большую Неву... Ведь не по Ангелу тосковать же, в самом деле, хоть он и первый мой мужчина. Не по Рико, хотя он и первая моя бойцовая собака... Не по испанскому дому, хотя он и первый мой испанский дом... Ничто меня здесь не держит, замки раскурочены, ворота распахнуты настежь, улица легко просматривается сквозь плющ и вьюнок... Да и Ангел не сразу заметит мое исчезновение...
Но уйти - означало оставить Динку одну. Оставить Динку одну в сомнительной стае кобелей - двуногих и четвероногих. А против Ленчиковых лукавых фотомодельных губ ни один пистолет не устоит. И любой выстрел расцветет холостым конским каштаном...
Уйти - означало оставить одну себя, бедную забитую экс-звезду дуэта "Таис". И лишиться, пусть даже на время, этой моей ненависти к Динке. Такой же коротко постриженной, как и сама Динка, такой же живой, как она.
Живой.
Да. Именно ненависть к ней делала меня живой.
Да.
Именно эта чертова ненависть, беспощадная и бесполезная, как дурацкая фраза "тренируйся на кошках". Не слава, не оголтелое обожание фанатов, не жгучее любопытство журналистов, не джентльменский список Виксан, не, не, не... Ничто не могло сравниться с этой ненавистью...
Ничто.
Ай-ай, заблудиться бы в этой ненависти, как в узких улочках Barri Gotic, и умереть в ней. Восхитительно живой...
– Уходи, - еще раз повторила Динка, и в ее голосе мне послышалась грусть.
Темно-вишневая грусть темно-вишневого поцелуя в "Питбуле" - того самого, единственно искреннего, незабытого, совсем незабытого. Поцелуя, который на секунду сделал нас одним существом. "Неужели это мы, Ренатка?.."
– Я не уйду, - твердо сказала я. Насколько могла - твердо.– Я останусь с тобой...
–
– Засунула, - улыбнулась я.– Полегчало.
– Ладно, - улыбнулась Динка.– Только уговор: не рыдать, не рвать волосы... сама знаешь где... и под ногами не путаться. Обещаешь?
– Обещаю...
* * *
...Трофеи, принесенные мной с Риеры Альты, были поделены нами поровну. Или почти поровну. Динке достался пистолет, мне - все остальное. Фотография "Мы в гостях у Пабло", на которой Динка даже внимание акцентировать не стала и "скорее всего договор", который и вправду оказался договором - на съем дома в Ронда-Литорал, того самого, в котором мы столько времени околачивались. Дом был снят на имя Пабло-Иманола Нуньеса за два дня до того, как наш с Ленчиком самолет приземлился в барселонском аэропорту Эль-Прат, еще одно, совсем неудивительно совпадение, еще одно звено в цепи, на одном конце которого болтался Ленчик, а на другом - Ангел. Теперь я нисколько не сомневалась, что дом этот был приготовлен специально для нас и весь его антураж был подогнан под нас - от девы Марии на кухонном подоконнике до собак в вольерах. Кончать в таком антураже с собой, под присмотром всех мыслимых католических святых милое дело. А единственной правдой этого лживого дома был сам Ангел, его псы и его саксофон.
И больше ничего.
Даже распятие в моей комнате гроша ломаного не стоило. Даже оно.
Недаром все это время мне казалось, что дом отторгает Ангела, что он никогда не принадлежал ему, пожалуй, с эпитетом "лживый" я погорячилась. Все наоборот, все совсем наоборот. Дом был обычным, разве что слегка заброшенным. А лживым оказался Ангел. С самого начала.
Но, странное дело, даже несмотря на открывшуюся истину, Ангел не вызывал во мне никакой неприязни. Совсем напротив, я чувствовала к нему симпатию. Во-первых, он мой первый мужчина. Во-вторых - он мой первый мужчина. В-третьих - он мой первый мужчина. Продолжать можно до бесконечности, привкус собачатины во рту не станет от этого меньше.
Этот привкус усилился к вечеру, вернее, к ночи, когда Ангел вернулся.
Вместе с Рико.
От Динки я знала, что вторая половина дня ушла у Ангела на собачьи бои, именно поэтому мы болтали в саду в полной безопасности. Никто не надзирал за нами, никто за нами не следил, а дружелюбно раскрытые ворота держали на привязи крепче, чем запоры, амбарные замки и цепочки. Ангел вернулся именно тогда, когда все было решено, и мы с Динкой, чтобы не вызывать лишних подозрений, разбрелись по комнатам.
Динка зависла в их с Ангелом спальне, а я, как обычно, отправилась в библиотеку.
Там он меня и нашел.
Ближе к полуночи. Лежащей под пледом и тупо уставившейся в русско-испанский разговорник.
– Ну, как ты?– спросил у меня Ангел. Дружелюбный, как ворота, которые никогда не поздно запереть на засов.
– Нормально, - не отрывая взгляда от стойкого идиоматического выражения "Cuando recibiremos la respuesta definitiva?"<"Когда же мы получим окончательный ответ?" (исп.)>, сказала я.– А ты?