Любовники в заснеженном саду (Том 2)
Шрифт:
– Соврала. Ты соврала, что тебе было хорошо... Я же чувствовал...
– Ничего я не врала, - почти оскорбилась я.– Не говори глупостей.
– Соврала... Такая молодая и лжешь.
– Не лгу, - повысила голос я.
– Лжешь!– повысил голос Ангел.
– Не лгу, - понизила голос я.
– Лжешь!– понизил голос Ангел.– И про кольцо солгала. Оно ведь выпало у тебя из кармана Я сам это видел.
– Интересное кино...– прошептала я, стремительно приближаясь к трусливому обмороку.
– Я сам это видел...
– Да что ты пристал ко мне с этим кольцом... Пусти...
Он и не подумал отпустить меня, он придвинулся еще ближе. А из-за его локтя на шее мне неожиданно стало трудно дышать.
– Отпусти... Отпусти, мне неудобно.
– Отпущу... Если ты мне расскажешь, откуда у тебя эта вещь.
– Не знаю.. Не знаю, о чем ты говоришь.
– Знаешь.
Эдак он меня и придушит, в самом деле! Как питбуль крысу... Распоследний питбуль распоследнюю крысу... Интересно, стравливает ли Ангел своих собак на крыс? Вряд ли... У Ангела нет питбулей, "Питбуль" - это всего лишь клубеш-ник, всего лишь... Всего лишь... Только там нам с Динкой было хорошо вместе... Один-единственный раз...
– Откуда у тебя кольцо?!
Господи ты боже мой... Я и не подозревала, что испанцы могут быть такими нудными. Что они могут носиться с одним и тем же вопросом, как с отрезанным на корриде ухом быка. А что, если и Ангел отрежет мне ухо? Если я не расколюсь в самое ближайшее время...
– Ну, хорошо. Я скажу... Это и правда мое кольцо... Ну, не совсем мое...
– Не совсем?
– Его мне Динка подарила...
– Динка?– Ангел приподнял бровь.
– Да.
– Когда?
– Не помню когда... Недавно.
– А откуда она его взяла?
– Понятия не имею. Сам у нее спроси...
Подставляя Динку, я не почувствовала никаких угрызений совести. Наоборот. Так ей и надо. Это была ее идея остаться здесь, пусть и расхлебывает. А расхлебывать и впрямь придется, стоит только взглянуть на Ангела.
Ангел же после выколоченного псведопризнания сразу потерял ко мне интерес. И наконец-то выпустил меня из рук. А через минуту его уже не было в библиотеке. Больше всего мне хотелось сейчас уткнуться лбом в колени бестиария, но делать этого было нельзя. Неизвестно, когда чертов испанец появится здесь снова.
Так я и сидела - на кушетке, в одних носках (мне и в голову не пришло одеться!) - пока не услышала приглушенные голоса над головой. Это были совсем не те звуки, к которым я привыкла за несколько недель жизни в доме, совсем не те. Диковатым и шумным Динкиным оргазмом и не пахло. Зато пахло нервным испанским.
Они орали друг на друга на испанском, вот что!..
Сначала это был приглушенный, неблизкий гул - они еще держались в рамках приличий.
Потом я начала различать отдельные, резкие, как выпады la banderilla<Бандерильи. (исп.)>, фразы. Их смысла я не понимала, но хорошо понимала тон: Ангел и Динка отчаянно ругались. Иногда в бесконечном потоке ругани возникали островки затишья, но затем все возобновлялось с прежней силой.
В
А потом. Потом взвыл Рико.
Вой был пронзительным, долгим и беспомощным, он заполнил все уголки дома, он шел отовсюду. Ничего более ужасающего я в жизни своей не слыхала. Я зажала руками уши, и, будь моя воля, я залила бы их чем угодно - воском, сургучом, расплавленным свинцом, жидкой ртутью, - только бы не слышать этого кошмарного воя и последовавших за ним глухих ударов: казалось, что по стенам изо всех сил колотили набитым шерстью тюком.
Но вой не прекращался.
А наверху было тихо. Подозрительно тихо.
В этой тишине, обрамленной собачьими стенаниями, я так же молча оделась и выскользнула из библиотеки. Вой стал явственнее, но теперь пугал меня гораздо меньше. Теперь в нем не было ничего мистического, идущего от всех стен одновременно. Я сразу же поняла, что Ангел запер Рико в небольшой комнатке между ванной и кухней. Эта комнатка с одиноким окном служила чем-то вроде кладовой. Я пару раз заглядывала в нее, но ничего, кроме стремянки, пары сломанных кресел, раскуроченного трюмо и сундука с тряпьем, в ней не было.
Узкая, как пенал, как шпиль собора, кладовая: неплохая награда для собаки, выигравшей бой, ничего не скажешь. Подобное отношение не очень-то вдохновляло Рико, вой соскользнул на хрип, а тяжелая дверь сотрясалась и мелко вибрировала: очевидно, пес бросался на нее всем телом.
Но не Рико, совсем не Рико занимал меня сейчас.
Тишина в комнате Динки и Ангела - вот что настораживало.
И я, трусливая глупая овца, цепляясь носками за ступени лестницы, пошла на эту тишину, как идут на огонь, мерцающий во тьме, как идут на путаный любовный шепот в самой сердцевине постели. И только возле двери комнаты я остановилась. И замерла, прислушиваясь.
Ни одного звука.
Ни единого.
Мертвая тишина, так не свойственная Динке.
Тишины рядом с Динкой не было никогда, даже в те редкие минуты, когда она молчала. Динка была наполнена звуками, памятью о звуках, предчувствием звуков. И вот теперь - мертвый штиль. Я застыла на самом берегу, перед этим штилем, стараясь уловить хотя бы шорох. Но в уши лезло лишь содрогание двери на первом этаже и стук сердца. Моего собственного сердца. Оно билось везде - в висках, в горле, в запястьях, в подгибающихся коленях.
Вот хрень, зачем мне столько сердец?.. .
Это было последнее, о чем я успела подумать, прежде чем услышала резкую неверную ноту за дверью.
Саксофон.
Нота так испугала меня, что я, не удержавшись на ногах, почти ввалилась в комнату. И увидела Динку, которая сидела на кровати.
Как обычно, поджав ноги по-турецки.
Динка опиралась подбородком на саксофон и смотрела прямо на меня. И... И я могла поклясться, что она в упор меня не видела.
А я не увидела Ангела.