Любовники в заснеженном саду (Том 2)

Платова Виктория

Именно на последних тактах чертовой увертюры, которая звучала в моих мозгах запиленной граммофонной пластинкой, ключ сработал.

Третий из связки.

Он легко провернулся в замке, и дверь открылась. Когда я захлопнула ее за собой и прислонилась к ней взмокшим от напряжения затылком, сердце мое бешено колотилось. Но черт возьми! Я решилась, решилась! И это оказалось совсем несложным - решиться. Решиться - и попасть в другую жизнь Ангела. Всего лишь два поворота ключа, только и всего. Два поворота ключа, чтобы убедиться, что она действительно существует...

Даже если бы я не знала, что это квартира Ангела, я поняла бы это, стоило только пройтись по ее кромке. В том нашем испанском доме, с Девой Марией и собаками, Ангел

был всего лишь гостем, таким же, как и мы. Гостем, приехавшим чуть раньше нас и едва успевшим распаковать вещи и покормить псов. А здесь здесь он хозяин! Квартира пахла кожей Пабло-Иманола Нуньеса, смотрела на меня шерстяными глазами Пабло-Иманола Нуньеса, разевала джазовую глотку Пабло-Иманола Нуньеса, здесь все было ему впору: и пожелтевшие плакаты ("Original Memphis fives"<"Пятерка истинных мемфисцев" (англ.)>, "Cotton Pickers"< >, "Innovations in the Other"<"Еще немного инноваций"(англ.)>); и вещи, сваленные кое-как, дорогие и деше"Сборщики хлопка"(англ.) вые вперемешку, и сотни аккуратно сложенных дисков; и звуковые колонки, натыканные по всем углам, и недопитый выцветший кофе на столе, и незастеленная постель все напоминало Ангела, все...

Комнат было всего лишь две - побольше и поменьше. Та, что поменьше, служила спальней; побольше - кабинетом, гостиной и кухней. Типичное холостяцкое стойло, с налетом романтизма, способного очаровать начинающую проститутку, - даже запылившееся банджо имелось, правда, без трех струн.

На банджо была наброшена мягкая широкополая шляпа в духе джем-сейшена с пивом, виски без льда и горячим потным шепотом: "А ну-ка, посвингуй!" И я не нашла ничего лучше, чем водрузить шляпу себе на макушку. Но этот дурацкий жест сразу же принес успокоение. Взять меня за рубль двадцать в такой шляпе было невозможно.

Кроме того, шляпа подсказала мне, что делать.

Вопроса "что делать в квартире Ангела" Динка старательно избегала, так же, как и задиристого словечка "шмон", ограничиваясь фразой: "Посмотришь по обстоятельствам". И еще одной: "Может, удастся узнать, кто такой Ангел на самом деле". Я могла бы сделать вид, что осмотрела квартиру, - на это ушло бы минут пять, не больше. Я могла бы ее просто осмотреть, и тогда пришлось бы накинуть еще полчаса.

Но я задержалась надолго.

Из-за шляпы.

Шляпа резко сузила поле поиска, она сразу же уткнулась мордой в стеллаж, предательница! Стеллаж занимал всю правую стену в гостиной-кухне-кабинете, книг в нем было мало, зато других вещей оказалось в избытке.

Самых разных, но наверняка принадлежавших Ангелу.

Болтливых вещей, предательских. Таких же предательских, как вероломная джазовая шляпа.

Судя по всему, Ангел давно не появлялся здесь, ведь все это время он проводил с нами. Ангел давно не появлялся здесь со всем своим джазовым хозяйством - и вещи заскучали. Пара самых настоящих, истыканных ракушечником амфор на нижней полке, пара венецианских масок, пара деревянных голландских башмачищ - кломпов; пара раковин Каури - нежно-розовых, с распяленными закостеневшими губами, пара нэцке, самых настоящих, а не слепленных наскоро из столярного клея и рыбьей требухи... Запыленная стеклянная банка со множеством монет, расписанные тонкой тушью тыквы-горлянки, большая пивная кружка с веером торчащих из нее китайских палочек для еды... Керамическая птица, откликающаяся на имя Кетцаль (в Виксановом культурологическом списке Кетцаль шла под номером 21, прямо перед Лукасом Кранахом-старшим), несколько обглоданных фигурок языческих божков и - ритуальных животных и вполне удачная, не вызывающая никакого чувства протеста копия ацтекского "Круга солнца" (номер 24 в списке)... Картину дополняли огрызок мрамора и старая пишущая машинка... Никакой системы в подборе всего этого добра не было, и оно выглядело по-туристически необязательным. Должно быть, подобные вещдоки дарили Ангелу женщины - в память о проведенных в его объятиях ночах. Я так и видела их, всех этих небрежно сколоченных

голландок, гречанок с пушком над верхней губой, монохромных итальянок, экзотичных рисовых уроженок китайской провинции Чжэцзян и засидевшихся в девках швейцарок - проездом из Акапулько в Цюрих-Интересно только, кто подарил Ангелу кольцо?.. Я нашла его надетым на хвост деревянной обезьяны. Обезьянья морда, больше похожая на вдохновенное лицо предводителя какой-нибудь тоталитарной секты, не внушала ничего оптимистического, но кольцо на хвосте... Так, дешевенькое колечко, даже на сувенир не тянуло, но что-то в нем было такое... Это стало ясно, стоило только машинально водрузить его на палец. И пальцу сразу же не захотелось с ним расставаться. Кольцо было явно женским, далее скорее - детским, только дети способны искренне радоваться подобным стекляшкам. А может быть, его и забыла здесь начинающая проститутка, очарованная джазовым логовом Ангела?..

Пока я лениво размышляла об этом, глаза, предоставленные сами себе, скользили по полкам. Фотографии.

Фотографии - это уже интереснее. Фотографий было несколько, заправленных в простецкие домовитые рамки. Точнее - три. Первые две почти не задели меня. Ангел и разухабистая компашка в кафе. Ангел и саксофон на коленях - я нашла снимок милым, хотя Динка наверняка назвала бы его эротическим. Ангел держал саксофон так, как держат в объятьях любимую женщину, нет, он все-таки душка Ангел...

Вот только третья фотография...

Перед третьей я простояла долго - как перед картиной в музее. И эта картина, вернее - графический лист, - имела вполне конкретное название, как раз из Виксанового списка: "Сон разума рождает чудовищ". Оригинал "Сна...", если мне не изменяла память, болтался где-то между 1797 и 1798 годами. А фотке исполнилось четыре, если судить по старательно расписанной таймером дате, которая выглядывала из рамки: 23.15/ 09/08/9..

Персонажей на третьей фотке тоже было трое: четырехлетней давности Ангел, четырехлетней давности русская жена Ангела...

И Ленчик.

"Сон разума рождает чудовищ".

Я ущипнула себя за руку. Нет, я не спала. Не спала, а Ангел, русская жена Ангела и Ленчик смотрели прямо на меня. И улыбались. Без всякой задней мысли.

Ленчик знал Ангела задолго до нас с Динкой; четыре года - достаточный срок, чтобы называть кого бы то ни было "mio costoso", следовательно, появление Пабло-Иманола Нуньеса в клубе "Пипа" было совсем не случайным.

Совсем.

Ленчик просто сдал нас с рук на руки своему "mio costoso", да нет же, черт... Он просто сдал нас. И все в его письме было правдой, иначе зачем скрывать знакомство? И кто такой Ангел?

И кто такой Ленчик?

Нет, не продюсер Леонид Павловский, раскрутивший скандально известный дуэт "Таис", а тот, четырехлетней давности Ленчик?.. И каким образом пути Ангела и Ленчика пересеклись, уж не Ангелова ли жена приложила к "этому руку? Или Ленчик - еще до нашего с ним попсового проекта - копался в джазе, как свинья в желудях, и среди этих желудей нарыл Ангела? На каком-нибудь полулюбительском фестивалишке, где собираются подражатели подражателей, тыловики, обозники и прочая джазовая шваль... И почему в нашей двухлетней одиссее с Ленчиком никогда не всплывала Испания?.. И почему она всплыла только сейчас?

Неизвестно, сколько я простояла перед фотографией, пожирая ее глазами. Ангел - русская жена Ангела - Ленчик. Ленчик - русская жена Ангела - Ангел. Вариантов было не так уж много. И все они смутно беспокоили меня. Почему Пабло-Иманол Нуньес со снимка был так застенчив со своей русской женой со снимка? Почему он так целомудренно держался поодаль от нее? И почему Ленчик со снимка так по-хозяйски распоряжался фотографическими коленями русской жены Ангела? Заросшая голова Ленчика пристроилась как раз в этом дивном месте. А пальцы русской жены Ангела поглаживали ухо Ленчика. А Ангел - рассеянный испанский собственник Ангел - снисходительно взирал на подобное безобразие.