Люди государевы

Брычков Павел Алексеевич

— О письме комендант не ведал… Дали пять рублей подьячему Андреянову, чтобы в письме нашем чего лишнего не написал, да сержанту Островскому дачу давали, чтобы узнать, о чем в указе писано, у казака Федора Лоскутова…

Вице-губернатор отошел от висящего на дыбе арестанта.

— Душевного отца имеешь ли и как крестишься? — спросил Батасов, заканчивая допрос.

— Душевный отец мой старец Сергий да, кроме того, поп Николаевской церкви Дмитрий Дмитриев… Крещусь двумя перстами.

— Ведал ли Дмитриев, что ты на исповедь к старцу Сергию ходишь? — спросил еще вице-губернатор, но Падуша в беспамятстве обвис на

веревке.

Следующим на виске был Константин Архипов, который сказал, что, коли имя наследника помянуто не будет, к присяге не пойдет. После десятого удара, дабы смягчить расспросы, поведал, что в подполе у Падуши был не порох, а песок… На четырнадцатом ударе лишился памяти. И остальные: и Калашников, и Немчинов, и Кропотов — сказали, что, если имя наследника не помянут, к присяге не пойдут. Бывший заместо мастера заплечных дел гвардеец взмок, нанося им удары кнутом. Вице-губернатору казалось, что делает он это неумело, и вспоминался Яковлев. Особенно раздражал его Василий Кропотов. В сравнении с остальными был так крепок, что после двадцати ударов только кривил в презрительной усмешке рот, глядя на вицегубернатора. Тот не выдержал, выхватил у гвардейца кнут и, откидываясь всем корпусом, стал бить по обнаженной спине Василия. Остановился только на тридцать пятом ударе, увидев, что Кропотов обвис. Вытерев со лба пот, приказал Батасову:

— Всех отправить в Тобольск по первопутку, сам бы душу из них вытряхнул, да расколыциков надобно искать… Нашел ли проводника до пустыни Сергия?

— Покуда нет, — ответил Батасов, — говорят, не бывали, не знают тех мест…

— Знаю я человека, который был у Сергия с года два тому, да сейчас он за караулом, — вступил в разговор Верещагин.

— Кто такой? — спросил вице-губернатор. — По какому делу сидит?

— Аника Переплетчиков, в слове на коменданта Глебовского…

— Привести! — приказал вице-губернатор.

— Дорогу в пустынь к раскольнику Сергию знаешь? — спросил он, когда Анику привели.

— Бывал в тех местах с года два тому… Смилуйся, господин вицегубернатор, — повалился вдруг он на колени, звякнув цепью, — завсегда за благо государя и отечества радел, а ныне умираю гладом, и дети Христовым именем кормятся…

Из деревни Шериповой Анику привез сержант Данила Львов чуть не насильно, сказав ему, что берет свидетелем, что Байгачев зарезался сам.

— Ладно, ладно, — недовольно поморщился Петрово-Соловово. — Коли Сергия достанем, будет тебе облегчение…

Петрово-Соловово пошел после расспросов в дом Глебовского, где он остановился на постой. У высокого крыльца его ждали татарский князец Ахмед с двумя телохранителями и капитан Рублевский.

Увидев вице-губернатора, князец застыл в полупоклоне, приложив руку к фуди, а капитан Рублевский, вытянувшись, проговорил в ответ на вопросительный взгляд Петрово-Соловово:

— Господин вице-губернатор, служилые татары требуют задержанное жалованье за два месяца…

— Скажи, что комиссар скоро будет, получат жалованье… — Князя Александр, — приподнял голову князец Ахмед, — моя люди есть мало, мука купить нет, акща юк, деньга надо…

— Будут, будут деньги, сказал, комиссар из Тобольска едет, будут деньги! Получите у полковника Батасова… Капитан, объясни! — сердито сказал вице-губернатор и поднялся в дом.

Но не успел он и присесть, как услышал на лестнице

шум. Вышел.

— Баба, ваше сиятельство, до вас рвется, — сказал денщик, — дело, говорит, важное…

— Пусти.

Войдя в горницу, Дашутка Кропотова остановилась в нерешительности.

— Чего надо, кто такая? — сурово спросил вице-губернатор.

— Кропотова я Дарья, Борисова дочь, смилуйся, господин губернатор, — упала Дашутка на колени.

— Встань, встань, я не губернатор, я вице-губернатор, — подошел к ней Петрово-Соловово. — Ишь, ты какая! — невольно проговорил он, плотоядно впиваясь в нее глазами. Дашутка потупилась под этим взглядом и сбивчиво сказала:

— Муж мой в доме Падуши сидел… Василий Кропотов… Отпустите его, нет за ним никакой вины… Смилуйтесь!

Петрово-Соловово надул бритье щеки, приподнял за подбородок указательным пальцем ее лицо и, пожирая глазами, пробормотал:

— Как же, ласточка, вина за ним великая, государя ослушался… Кропотов, Кропотов, — проговорил он и, вспомнив крепкого упрямого арестанта, надменно сказал: — Не в моей воле решать сие дело…

— Смилуйтесь, не виноват он, — всхлипнула Дашутка. Петрово-Соловово обошел петухом вокруг стоявшей на коленях Дашутки, тронув за локоть, велел подняться и проговорил:

— Слезами мужа не выкупить…

— У меня десять рублей есть, я принесу, — обрадовалась Дашутка.

— Нет, нет, — поморщился вице-губернатор, — мне деньги не надобны… Я с красавиц денег не беру…

Он положил холеную ладонь на шею Дашутке, стянул с плеча сарафан, полез под сорочку. Оцепенев от неожиданности, Дашутка стояла, не двигаясь, чувствуя холодную с выступившим потом вожделения ладонь. Ее вдруг передернуло от омерзения, показалось, что вся она покрывается слизью, холодной, лягушечьей… Она уперлась локтями в грудь Петрово-Соловово, но тот, распаленный, потянул ее к кровати. Тогда она впилась зубами в кисть его руки. Он громко взвизгнул, ударил ее другой рукой и крикнул денщика. Когда тот вбежал, в бешенстве заорал:

— Татарам ее, суку, татарам!..

— Матур кыз, матур… — прищелкивая языком, проговорил князец Ахмед, когда в его юрту привели Дашутку со связанными руками. Он кивком головы велел телохранителям выйти, подошел к Дашутке, сорвал одежду и кинул на бухарский ковер… Через час князец Ахмед отдал ее телохранителям.

После того как Анику взяли под арест, Варька хозяйничала в доме одна с младшим сыном Переплетчикова, Мишкой.

Однажды рано утром, выйдя за водой, услышала у ворот стон. Со страхом глянув в щелку, увидела полураздетую Дашутку. Цепляясь руками о заплот, она пыталась подняться, дрожа всем телом под порывистым ветром, но обессиленно опускалась на тронутую ледяной коркой грязь, чуть слышно бормоча:

— Федечку уб-били… Федечку…

Варька выскочила на улицу, огляделась, на улице никого не было. Подойдя ближе к Дашутке, охнула:

— Никак скинула!.. — Подхватив Дашутку под мышки, потащила ее в избу. Уложив на лавку возле затопленной печи, прикрыла полушубком и засуетилась, доставая горячую воду.

— Гсюподи, господи, что деется:!..

Дашутка приподнялась и выцветшим, блуждающим взором уставилась перед собой и зашептала:

— Василий… Федечку убили…

— Лежи, лежи, голубушка, вот попей-ка горяченькой воды с кровохлебкой, попей… Лежи, милая, лежи…