Люди государевы
Шрифт:
— Здравствуй, Иван Софонович!..
Глебовский отвернулся. Вспомнил, что говорил ему Исецкий месяц назад. Теперь же они равны; оба колодники, обоим живота не лишиться бы.
Князь Черкасский послал полковнику Батасову указ допросить всех порознь, кто был на именинах у Верещагина, и, ежели кто подтвердит слова Андреянова, что Глебовский все знал, того прислать в Тобольск.
Батасов допросил монаха Иоасафа, пономаря Николаевской церкви Ивана, подьячего Сабурова, но все они показали, что Андреянов таковых слов
Черные расспросы велись весь август. Через двадцать дней посланные в Тару дощаники вернулись, и на них привезли вторую партию арестантов в 114 человек, начальником караула был поручик Маремьянов.
Работы в пытошной избе стало вдвое.
В самый разгар расспросов пришел, наконец, указ из правительствующего Сената, в котором было поведено розыск чинить без послабления и создать для того Тайную канцелярию тарских розыскных дел, во главе которой ведено поставить было вице-губернатора Петрово-Соловово. Указано было особо сыскивать раскольников, как к тому делу касательных.
— Что ж, Александр Кузьмич, с богом приступай к делу для блага его императорского величества и отечества! — прочитав указ, благословил вице-губернатора князь Черкасский и про себя вздохнул с облегченьем: не ему отвечать за дело далее.
Вице-губернатор важно приподнял подбородок, похожий на половинку репы, и сказал:
— Чаю, Алексей Михалыч, кончить расспросы, а после сыскивать пустынников, в первую голову старца Сергия.
— Делай, как за благо почтешь, Александр Кузьмич, ты теперь розыску голова. Кончишь дело, тебе и с отчетом в столицу ехать…
Глава 42
— Нешто ты нехристь? Аль с бородой-то у вас, голорожих, и ум сымают! Не видишь, дите недужит, к бабке нам надобно на посад, травки лечебной взять… — убеждала жена Падуши, Анна, стоявшего на карауле у городских Спасских ворот солдата Исака Микулина.
— Без бумаги пущать не ведено! — в который раз говорил он.
— Да не надолго мы, травки возьмем и вернемся, — ласково проговорила молчавшая до этого Дашутка. И Микулин сразу помягчел.
— А капрал увидит, так на обвахту за вас сядешь?
— Не увидит, солдатик, не увидит, мы скорешенько обернемся… У те ведь душа-то добрая, дите жалко…
— Тьфу! Ступайте, да только живо!
— Мигом мы, мигом…
Женщины направились было к посаду, но когда ворота скрылись из виду, круто повернули влево, и пройдя мокрой от холодной утренней росы поляной, вышли на дорогу.
Они резво пошли по дороге. Но через полчаса Дашутка вдруг замедлила шаг и опустилась на обочину.
— Ты че, Дарья?
— Не могу я с тобой идти, Анна, прости меня… Без Василия не смогу жить… Вернусь.
— Куда ж ты вернешься? Братовьев твоих всех забрали, отца тоже… И тебя засадят…
— Ниче, найду, где укрыться…
У ворот Микулин спросил, улыбаясь.:
— Где вторая-то?
— Вернется, вернется скоро, — сердито ответила она и прошла мимо.
Микулин озадаченно поглядел ей вслед, удивляясь перемене нрава.
К воротам подкатил возок, в котором сидел, развалясь, раскрасневшийся судья Верещагин.
— Отворяй! — крикнул он.
— Извольте бумагу, — сказал Микулин.
— Ты че, ослеп! Вот я тебя шелепом-то перетяну, дак раскроешь зенки! — завопил Верещагин. — Ты вишь, кто пред тобой!
— Капрал Балашов не велел никого пускать без разрешения полковника Батасова, — твердо сказал Микулин, хотя знал, что перед ним судья Верещагин. Еще сразу после взрыва возле дома Немчинова, несмотря на суматоху, Микулин заметил его и не мог никак вспомнить, где он видел его.
— Ах, ты вошь казенная! Гнида вонючая! Меня не пропускать! — замахнулся на Микулина Верещагин кнутом с перекошенным от ярости лицом.
— Но! Стрелять буду, господин судья! — сдернул с плеча фузею Микулин, выставив штык перед собой.
Глянув на искаженное яростью лицо, в налитые кровью узкие глаза, он вдруг узнал его. Вот с такой же гримасой лежал под кнутом на съезжем дворе убивец… Лет пять прошло, кажется, то было в Тюмени…
Точно, он. Только фамилия, помнится, была другая. Тогда еще один офицер спросил майора Лихарева, кто таков и за что на правеже, и тот ответил, что арестант Семенов, мол, в драке заколол кого-то посохом…
Все это в одно мгновенье вспомнилось Микулину, и он, по-прежнему держа перед собой штык, одернул судью:
— Осади!..
Верещагин, брызгая слюной, заматерился.
— Понагнали изменников и поноровщиков бунтовщикам! Я б давно всех переловил да на кол! Только знаете ворота караулить да мне мешать! И полковник твой изменник, бл…дин сын! Пропускай! — напирал Верещагин.
Но Микулин стоял так же с направленным в его сторону оружием.
— Ладно, собаки, вы у меня еще поплачете с вашим полковником!
Верещагин тяжело сел в возок, круто, так, что оторвались с одной стороны колеса от земли, развернул его и погнал лошадь по пыльной улице.
Отстояв положенные часы на карауле, Микулин пришел в дом Аники, где определился на постой, в раздумье, не зная, что ему делать. Хотел посоветоваться с сержантом Данилой Львовым, но того с несколькими солдатами полковник Батасов отослал на поимку Байгачева. Так и остался Микулин при своем открытии, не зная, с кем поделиться.
Вечером хозяин Аника Переплетчиков пришел зол, как с цепи сорвался. Шибанул по затылку младшего сына, огрел по заднице поленом Варьку и велел ей собирать его в дорогу.