Люди государевы
Шрифт:
А причина была такова. Зашел к ним в канцелярию подьячий Неворотов и сказал, что видел бумагу у Батасова, где ведено Анику арестовать по делу Глебовского и отправить в Тобольск. Переплетчиков возопил к хозяину: «Ларивон Степаныч, смилуйся, ослобони от розыску… Запрется комендант, с меня будут напрасно шкуру драть…»
— «Ладно, сбирайся, — сказал Верещагин, — будто послал я тебя Байгачева искать… Помотайся по деревням, можа, че и, правда, узнаешь, а за него губернатор награду обещал…»
Хоть и неохота было неведомо куда ехать, да ничего не поделаешь.
Но Микулин и не помышлял о Варьке. Все не выходил из головы судья. Промучившись в сомнениях три дня, Микулин решил наконец посоветоваться с писарем Паклиным. Одно время вместе хаживали они в Верхотурье по служилым делам.
Дождавшись, когда Паклин вышел из канцелярии на обед, Микулин окликнул его.
— Петро, дело есть. Присоветуй, как быть…
И Микулин рассказал, что были у ворот.
— Когда, говоришь, видал его на Тюмени?
— Лет с пять тому…
— Давненько… Чай, дело то не вспомнить, о сем поговорю с полковником Батасовым. А те присоветую, напиши доношение, что называл судья полковника изменником… Возьмут его и про остальное, для чего фамилию сменил, узнают…
Но написать донос по совету Паклина Микулин не успел: в этот же день велено было ехать ему с пятью солдатами в Такмыцкую слободу отыскивать тамошних жителей, которые к присяге не пошли, и доставить их в Тару.
Глава 43
Государь Петр Алексеевич заболел и лежал по велению лекарей в комнате безвыходно. Вечор на подходе к Астрахани из Аграхани большой корабельный бот его величества попал в сильный шторм, и хотя благополучно прибыл в Астраханскую пристань, но царь лично на холодном октябрьском ветру в промокшей матросской куртке проверял, все ли солдаты определены на постой, и ночью занемог, простудился.
Он пролежал лишь полдня. Не вытерпев бездеятельности, велел денщику Алексею Татищеву позвать тайного кабинет-секретаря Алексея Макарова и обложился бумагами, готовя письма и указы.
— А что, Алексей Васильевич, можем мы сей кампанией довольны быть, — обратился к Макарову Петр. — Море Каспийское получили, Дербент, сия железная дверь, сей ключ, наш, слава Вышнему! Кабы не шторм, то полная виктория была б в персидских делах… Нельзя турков к Каспийскому морю пускать, нельзя!
— Точно так, ваше величество, токмо подобные припадки, как оный шторм, человеку предвидеть невозможно, — ответил Макаров.
— То-то невозможно, — согласился Петр, — ведь тридцать ластовых судов с провиантом разбило, да кабы капитан Виллебоа пришел благополучно… Ан нет! И его суда на мель сели!
Петр стукнул кулаком по столику с бумагами и стал раскуривать трубку.
За время Персидского похода он осунулся. Кожа на щеках слегка обвисла. Волос на голове был все еще короток, и это слегка молодило царя. Из волос, которые он обрезал в августе «от великих жаров», велел сделать парик и во время похода на Дербент днем ехал в шляпе, ночью, когда становилось холодно, доставал из кармана парик и
Дербент отдался в подданство торжественно. Сам наиб вручил государю серебряный ключ от города и сам водил показывать его. Из четырех частей города Петр облюбовал верхний город к западу, возле горы, где и поставил русский гарнизон. Отсюда сверху можно было вести обстрел всего города, стены которого были так широки, что на них можно было ездить в коляске. Были они из битого ракушечника и оказались тверже любого мрамора.
Оглядев Дербент, государь остался доволен: воистину сей город Темиркани, как говорят турки, железные ворота к государству Персидскому.
Еще на пути к Дербенту жители Баку прислали письмо, в котором писали, что передают себя покровительству императора Российского. Петр немедля послал поручика Лунина с манифестом о согласии принять их под свое покровительство, по, уже когда Петр был в Дербенте, поручик Лунин вернулся. Бакинцы не пустили его в город и сказали, что они впредь обороняться думают и не примут ни одного человека гарнизону и ни одного батмана провианта.
Петр решил выступать на Баку, дождавшись прибытия провианта, но шторм все спутал. Провианту, что выгрузили с севших на мель судов капитана Виллебоа, оставалось на месяц, и на совете в присутствии генерал-адмирала Апраксина и тайного советника графа Толстого было решено вернуться в Астрахань, оставив в Дербенте гарнизон под командой барона Юнгера, в начале сентября при пушечной пальбе государь выступил к Аграханскому ретрашементу и при возвращении своем заложил на реке Судаке крепость Святого Петра, «понеже… гораздо удобнейшее место усмотрели, нежели при Аграхани».
Из Аграхани Петр приказал кавалерии идти сухим путем, а пехоту погрузить на суда, сам же отплыл на боте вперед остальных. И вот теперь, лежа в постели, ожидал прибытия судов, которые вели генерал-адмирал Апраксин и граф Толстой.
Сидя на постели, он стал писать канцлеру графу Головкину: «1. Понеже из присланных реляций видел я о слабости короля Августа (Польского), от всех пишут, и что для того спешат о наследстве сыновием (о чем уже указ вам есть, как то предварить). В тех реляциях пишут, что при других дворах под рукою уже и кандидатов приискивают, а с нашей стороны в том спят, и ежели вскоре, что случится, то мы останемся в стыде: того ради не хуже б в запас и нам сие учинить и обнадежить кого (должно), что в таком случае помогать будем, а о персоне я лучше не знаю, как о том, о ком при отъезде говорил.
2. Писали сюда из Парижа Аврам Арап, Таврило Резанов и Степан Коровин, что они по указу в свое отечество ехать готовы, токмо имеют на себе долгу ефимков двести, да сверх того им всем вообще надобно на проезд три ста ефимков, того для те деньги, как на оплату долгов, так и на проезд их, по приложенной при сем ассигнации, взяв от соляной суммы, переведите в Париж к Послу Князю Долгорукому; а буде он уже выехал, то князю Александру Куракину, и отпишите, чтоб их оттоль немедленно отправили в Петербург…»