Люди государевы
Шрифт:
— Ну?
— Кажись, видал я оного Байгачева…
— Где? Говори!
— Где бунтовщика видал? — перебил парня Львов.
— К тому и веду, господин сержант. Гулял я с товарищи подле Лева реки… Ну раз вечером слышим, скачет кто-то… Схватили его, связали, думали деньгами разжиться…
Тут парень замолчал и с опаской посмотрел на сержанта. Тот успокоил:
— Твои разбойные дела до меня не касаемы, говори!..
— Взяли мы, значит, мужика того, денег у него не оказалось, но было у него противу указу государеву письмо, и ехал он в скит к отцу Сергию, и называл,
— Коли будет Байгачев там, и поймаем, награда твоя…
Четыре дня вел сержанта Данилу Львова с солдатами Степан, так звали парня, к пустыне Сергия. За две версты до нее он сказал Львову:
— Далее мне одному надобно, коли солдат увидят, не пустят… К вечеру вернусь…
Степан слово сдержал, перед заходом солнца вернулся.
— Догляд за мной установили, едва вырвался, — сказал он, вернувшись, — нетути Байгачева в пустыне, проведал о том доподлинно… Три дня тому ушел в пустыню к старцу Софонию на Ишим… Там я не бывал, но дорогу порасспрашивал, найдем: недалече на берегу… Проведу.
Через день он и, правда, вывел их к скиту отца Софония. Надвинув катаную шапку на глаза, он подошел к воротам. Со двора скита слышалось пение пустынников, солдаты по знаку сержанта Львова прижались к тыну по обе стороны от ворот. Степан застучал в ворота.
— Кто такой? — спросил привратник, глядя в смотровое оконце.
— Сын я Петра Байгачева… Старец Сергий сказывал, что отец тут… Позови его…
— Обожди, схожу…
Привратник пошел к моленной.
— Давай! — приказал сержант солдату, стоявшему рядом с ним с веревкой, скрученной в кольцо. Солдат накинул петлю на зубец тына, держась за веревку, ловко вскарабкался наверх и спрыгнул за ограду.
Открыл ворота и вышел наружу. Скоро показались две фигуры, едва различимые в густеющих сумерках.
— Матвей, ты ли че ли? — приник к оконцу Байгачев.
— Попался, соколик! — схватил за бороду Байгачева сержант. — Долго летал…
Затем велел солдатам ехать. Байгачева посадили со связанными руками верхом на лошадь и, оставив связанного пустынника возле тына, скрылись в лесу. Сержант торопился, опасаясь, как бы пустынники не надумали отбить пленника, и до утра они ехали без остановок в сторону Тары.
Остановились на еланке, ловя первые лучи восходящего солнца, просвечивающего сквозь начинавшие желтеть листья, которые едва колыхались, и солнце от того, казалось, было из жидкого золота.
Оставляя в росах темные следы, солдаты приволокли на поляну хворосту и развели костер.
— Господин сержант, когда мне за него деньги-то дадут? — кивнул Степан на Байгачева.
— А вот придем в Тару, там и разберутся, че те дать, деньги аль кнута… — усмехнулся сержант, достав из костра горящий прутик, раскурил трубку. Степан хмуро поглядел на него и молча отошел от костра.
Оставив одного солдата на карауле, легли спать, а когда проснулись, Степана не было, бежал.
К вечеру добрались до деревни Шериповой. В трех домах деревни жили сыновья Шерипова и сам хозяин Максим, коренастый лохматый мужик. В его дому и остановился сержант Львов с арестантом и двумя солдатами. Трое других стали у сыновей. Петра Байгачева заперли в чулане, приставили караульного.
У хозяина сидел гость. Это был Аника Переплетчиков, за неделю сменивший третью деревню. Он еще из окна увидел связанного Байгачева и перекрестился. Данила Львов сначала подозрительно оглядел Анику, но потом, узнавая, спросил:
— Ты никак из Тары, у судьи служишь?
— Так, господин сержант.
— По какому делу в сию глушь забрался?
— По тому, что и вы…
Сержант Данила Львов вопросительно уставился на него.
— По велению судьи искал бунтовщика Байгачева, да вижу, вы его достали…
— Че один?.. Разве те его взять бы…
— Хотел узнать поначалу, где скрывается, чтобы потом взять.
Хозяйка подала на стол горшок пшенной каши, грибов и капусты.
— Че их нам судить, наше дело малое… Опять же об одном радеем… Вот вы словили бунтовщика, и нам радость, хотя и без прибытку… Где его взяли-то?
— На Ишиме.
— У Сергия?
— Нет, подале… От Сергия он ушел.
— Нелегкая, стало быть, дорога была, не выпить ли нам водочки. Хозяин хвастал, что свеженькой накурил, да и у меня полуштоф есть…
— Сие можно, — оживился сержант, — давно не баловались, все служба да служба…
— Это верно, служба — не мед, — сказал Аника, наливая сержанту и хозяину в деревянные стаканы водку. — Намаялись, поди… Пейте, господин сержант, с устатку-то оно хорошо…
Тронутый участием Аники, сержант с приязнью смотрел на него, а после второго стакана почитал за друга этого, оказывается, тоже бывшего солдата, который когда-то хаживал с Бухолцем и был ранен.
Приятно погутарить с бывалым человеком бывалому служаке.
— А че, не позвать ли солдата, господин сержант, связанный-то никуда не денется из чулана.
— Зови… Пусть идет… — чуть помедлив, великодушно разрешил сержант. — Иван, садись, — сказал он приглашенному Аникой солдату, — пей, но с бунтовщика глаз не спускай, награду за него от губернатора поимеем немалую…
— Слушаюсь, господин сержант, — не заставил долго упрашивать себя солдат и присел к столу.
Аника усиленно его начал потчевать, и его стараниями и солдат, и сержант, уронив головы на стол, мертвецки спали.
На дворе было уже темно. Достав из камелька жирник, Аника вышел в сени, отпер дверь в чулан, где на полу лежал Петр Байгачев.
— Че, вор, отгулял на воле! Давно дыба по тебе плачет, — поднес Аника огонь к лицу Байгачева. — Ай, не признал?
— Пошто не признал, от тебя за версту дерьмом тянет, не хошь, так признаешь!
— Поговори! — пнул его ногой Аника. — Вставай, едем в Тару, сдам судье, там он с тобой потолкует!
— Боишься, однако, виски-то!.. А вот повиси, повиси, не распускай злолаятельный язык!..