Люди государевы
Шрифт:
Послышались всхлипы. Иван отодвинул занавесь, Калашников встал.
— Вот под утро слышу, девки-то наши замокрели, ревут обе, я и зашел рассказать им разные жития да чуды… Про чудотворную вот Божью Матерь им сказывал, че от отца свово слыхал…
— Ванятка всю ночь кричал… Голодный… Молоко-то у меня пересохло…
Иван ничего не ответил, помрачнел, прошел в черную половину избы, где у окна сидел Василий Кропотов. Увидев Падушу, он сказал:
— Воды ведра два осталось, коли дождя не будет, пропадем!
Падуша
— Ты че, Иван?
— Молоко у бабы перегорело, сына кормить нечем…
Кропотов подошел к Падуше и задумчиво сказал:
— Иван, чаю, выходить надобно бабам… Вон и у моей под сердцем сын тоже… Ежели мы пропадем, пусть хоть сыны наши останутся…
— А ежели они их на цепь?..
— Не тронут баб… Не должны…
Вошел с ведром Архипов и сказал хмуро:
— Вся вышла, это последняя, — кивнул он на ведро, наполовину заполненное проросшей, пустившей бледно-зеленые гребешки, репой. — Стало быть, у нас теперича сухая рыба да мука, более ничего нет…
Он подошел к Ивану и зашептал:
— Стал я бочонки ворочать, гляжу, а в них песок, а ты говорил, порох…
— Это и есть наш порох, бабам не брякни… Василий знат…
— А коли штурмовать зачнут?
— Зажгемся… Баб нонче решили мы выпустить…
— Что ж, бунтовать — дело не бабье… Только и там их могут к ответу притянуть…
Они втроем вошли в горницу, и Падуша объявил:
— Все, бабы, собирайтесь! Выйти вам придется… Еды у нас совсем мало. Мы полковнику скажем, ежели вас не схватят, то и мы выйдем. Покуда они нас ждать станут, вам схорониться где-то надо, лучше в лес к отцу Сергию уйти…
— Не пойду без тебя, — прижалась Дашутка к Василию.
— Не дури, о нем думай, — прошептал он ей, — есть тебе надо… Не реви, не реви, — погладил ее Василий по спине, успокаивая.
Иван Падуша подошел к двери и крикнул:
— Эй вы там, зови полковника!
— Че, ай выходить надумали?
— Не твое дело, зови полковника!..
Через час в канцелярии полковник Батасов допрашивал вышедших, больше жену Падуши.
— Сожигаться не хочет, ждет государева указу…
— Ты чего вышла?
— Сына кормить нечем…
— А коли сына не было б?
— Жена при муже должна быть.
— Так, так… А много ли пороху у твоего мужа?
— Три бочонка трехведерных.
— А еды много ли осталось?
— Муки ржаной пудов пять, отрубей пуда три, рыбы малое количество, других запасов нету…
— Ну, ступайте, да чаще под окна к мужьям приходите, чтоб вышли скорей!
Но никто из дома Падуши не вышел. А Дашутка и Анна пропали без следа.
Глава 41
— Ироды окоянные, мужа порешили! От меня-то че вам надобно? — заплакала жена полковника Немчинова, Катерина, вися простоволосой на дыбе
Яковлев мерно наносил удары кнутом, поначалу в полсилы нежели мужикам, но видя, что баба упрямится, отмерил пять ударов обычной силой. Черкасский остановил его.
— Говори, бывал ли муж твой у коменданта Глебовского после подачи противного письма?
Катерина не ответила, обвисла в беспамятстве в хомуте. Ее сняли с дыбы, плеснули в лицо водой.
— Ну, бывал ли муж твой у коменданта?
Пошатываясь, Катерина встала, хотела прикрыть грудь, но лишь поморщилась от боли, вывернутые в суставах руки не слушались.
— Бывал… — чуть слышно ответила она и заплакала.
— Че после того говорил он?
— Говорил, что комендант тесноты им чинить не будет… До указу из Тобольска…
— В доме засевши, сразу ли жечься собирался?.. Пустынник Сергий бывал ли у вас в доме?
Катерину увели. Подьячий пометил под расспросными речами ее: «дано ей 11 ударов» и засобирался сразу, как только губернатор вышел, на обед. Коротко обеденное время, каждая минутка дорога. После того, как прислали тарских арестантов, работы было невпроворот. У мастера заплечных дел Яковлева кнут от крови не просыхал.
Все арестанты не уместились на тюремном дворе, где в невозможной тесноте сидели более полсотни человек, потому остальных, в том числе и коменданта Глебовского, разместили неподалеку по домам, приставив по караулу.
Арестанты прибыли в Тобольск 3 августа, и губернатор в тот же день написал указ, где велел за остальными арестантами послать дощаники. Да, кроме того, был отправлен указ полковнику Парфеньеву в Барабу об оберегательстве от орды. Хотя черные расспросы и велись с утра до позднего вечера, следствие, ясно было, затянется надолго. Всех изменников — отказ присягать императору измене приравнивался — следовало пытать три раза. Поскольку уже после первой виски на дыбе руки в суставах выворачивались, к следующему расспросу давали арестанту подзаживить их. И хотя никто из арестантов особо не запирался — больше 16 ударов мало кто получал, — времени уходило много.
Большинство стояло на своем: пока имя наследника будет не помянуто, к присяге не пойдут. К тому, что в Таре полковнику Батасову на допросах показали, мало что прибавляли. Что и как случилось в Таре, губернатор и вице-губернатор теперь уже хорошо себе представляли. Одно только было не ясным: изменник ли комендант Глебовский, потатчик ли? К тому, что он полковнику Батасову рассказал, Глебовский ничего не прибавил.
Довелось и коменданту испытать, что такое виска. На пятом ударе лишился памяти больше от страха перед Яковлевым, нежели от боли. Когда вывели его караульные, поддерживая под руки, к пытошной избе подводили Василия Исецкого.