Люди государевы
Шрифт:
«Задлится… Государь озлится!.. озлится… озлится» — зазвучал в голове чей-то противный голос.
Патрикеев перекрестился и пошел в спальню переодеваться.
Вдруг почувствовал, как засвербило вокруг пупка, и от него по телу стал расходиться недобрый холод. Борис Исакович потер под рубашкой ладонью и со страхом обнаружил, будто провел по пустому месту. С удивлением глянул на ладонь, пальцы тряслись, как после большого перепою.
Стукнул кулаками по коленям и облегченно вздохнул: наваждение ушло.
Он оделся и вышел во двор. Велел
— Эх, не зря ли мы, Алёна, с Гришкой Подрезом связались? — задумчиво сказал он вдруг. — Как бы опалы от государя не заслужить….
Жена удивленно переглянулась с Михаилом.
— Мы не с Гришкой, мы со всем городом и Ильей Бунаковым! — сказал Вяземский. — С ними и надо быть….
— Ты, шурин, самоходом в Сибири, а я, как и князь Осип, государем поставлен, с меня и спрос будет!
— Осип зажрался: с табашного торгу в Енисейске и Красноярском городе нас с тобой сбил, тут винокурение наше прибрать хочет… С ним дел не сделать!..
— С кем мне дела делать, сам знаю! — злобно крикнул Борис Исакович, швырнул остатки пирога на стол, так, что кусочки рыбы брызнули во все стороны, и выбежал на крыльцо. Крикнул Артамонову, чтобы седлал лошадь, и оперся на перила.
Артамонов подвел лошадь к ступенькам, с которых обычно дьяк садился в седло. Но тот по-прежнему стоял, опершись на перила.
— Борис Исакович, готово!
Хозяин молчал, устремив недвижный взор в землю.
Артамонов поднялся на крыльцо, тронул Бориса Исаковича за локоть, но тот не обернулся, стоял оцепеневший. Артамонов вбежал в дом, испуганно закричал:
— Алёна Иванова, Михаил Иванович, там хозяин… будто не в себе!
Все выбежали на крыльцо.
— Борис, что с тобой? — тряхнул Вяземский Патрикеева за плечи. Но тот не пошевелился, будто окаменел.
Вяземский попытался разжать побелевшие пальцы, но не смог.
Алена Ивановна запричитала в слезах.
— Воды! — крикнул ей Вяземский.
Когда сестра вернулась с ковшом воды, Вяземский выплеснул ковш в лицо Патрикееву. Он затрясся и с воплем кинулся внутрь дома. В сенях забился в дальний угол и, всхлипывая, забормотал:
— Убить меня хотите… убить… убить… К Осипу Ивановичу пойду… он оборонит… оборонит…
Неожиданно вскочил, оттолкнул вошедшего за ним Вяземского и выбежал во двор.
— Держите его! — крикнул Вяземский холопам Гришке Артамонову и Митьке Черкасу. — С ума сбрёл хозяин!..
Втроем они с трудом связали Патрикеева по рукам и ногам и закрыли в сенях.
— Никого не допускайте к нему! — приказал Вяземский. — Я к Бунакову…
Выслушав рассказ Вяземского, Бунаков встревоженно воскликнул:
— Он нам всё дело испортит! Ежели и вправду бес в него вселился, скажите его духовнику попу Пантелеймону, чтоб отчитку сделал:… Коли не поможет, хоть на цепь сажайте, но чтоб с Щербатым он не стакался!..
— Божий
— Уйди, поп!.. Уйди!.. Нет во мне беса!.. Это вы все бесы!.. Вы бесы!..
Пантелеймон прочитал еще молитвы для защиты от нечистой силы и демонских козней, обрызгал дьяка святой водой, но тот трясся и твердил одно и то же:
— Бесы… бесы… бесы…
Пантелеймон осенил его крестом и обратился к жене Патрикеева:
— Алёна Ивановна, не помогают молитвы!..
Алёна Ивановна перекрестилась и заплакала:
— Горе-то какое, горе!.. Что ж, его связанным всегда держать?..
Князь Вяземский обнял сестру за плечи.
— Не будет он связанным…
Артамонов с Черкасом по его велению отнесли Патрикеева в конюшню и посадили на цепь, закрепив ее к левой ноге.
— Спаси-и-и, государь!.. Спаси-и-и!.. — завопил Патрикеев.
— Заткнись, падаль! — злобно оскалился Вяземский, схватил плеть и несколько раз со всей мочи хлестанул Патрикеева по спине. Дьяк по-щенячьи завизжал и умолк.
— У нас в Соли Камской один тоже взбесился, так из него кнутом беса-то изгнали!.. — сказал Артамонов.
— Вот и бейте его каждый день! — приказал Вяземский. — Шуметь не дозволяйте!..
Артамонов и Черкас били дьяка в день по нескольку раз, едва тот пытался кричать.
Еду и питье Патрикеев не принимал, выкидывал. За что ему доставалось плетьми и батогами. На третий день он перестал кричать. Еще через два дня холопы обнаружили своего хозяина мертвым.
Случилось это на 28-й день мая 7156 (1648) года.
Глава 5
Воевода Лодыженский Михаил Семенович принял в съезжей избе Федора Пущина и Ивана Володимерца по прибытии в Берёзов в 8-й день июня без промедления. Усмехнувшись в темную окладистую бороду с рыжиной по щекам, спросил:
— Многолюдством в Москву собрались!.. Томский город без вас да без воеводы Осипа калмыки не разорят?
— Не разорят, — сказал Пущин. — Служилых довольно есть, да и воевода Илья Бунаков на месте.
— Сколько вас всего отправилось?
— Служилых три десятка, четверо пашенных крестьян и оброчных, да татар и остяков десяток…
— А пошто на проезжей грамоте печать таможенная, а не городская?
Пущин нахмурился и неохотно поведал историю похищения печати князем Осипом.
— Да-а, заварили кашу! Не мне ее расхлебывать… Государь рассудит! Лошадей с провожатыми на Собской заставе возьмете, через Камень перевалите, вернете… Неявленного товару не везете?