Люди государевы

Брычков Павел Алексеевич

— А кто ныне в приказах-то начальствует? — спросил Пущин.

— Заместо Морозова указал государь сидеть Якову Куденетовичу Черкасскому в Стрелецком и Иноземном приказах и в приказе Большой казны тож. В Земском приказе на Левонтьево место государь указал сидеть Михаилу Петровичу Волынскому, в Сибирском приказе начальствует Алексей Никитич Трубецкой, ему и подадите свои челобитные… Федор Иванович, а вы где остановились?

— На постоялом дворе…Теснота — плюнуть некуда!.. Илья Микитович говорил, чтоб в его дворе встали, так ты говоришь, погорел он!..

— Вот что,

вставайте-ка на мой двор, и во дворе брата… Места в домах довольно есть. Ныне в городе хоть и поспокойнее стало, но разбойные шайки по ночам шалят…. А с вами будет и мне спокойнее и вам сподручнее… Токмо питание за свой счет, ибо ныне хлеб дорог: ведь при пожаре погорели и Житный ряд, и Мучной, и Солодяной… Зерна погорело несчетное количество четей… У Никиты Ивановича Романова столь добра погорело, что он от горя слег по болезни… Вот такие у нас дела!

— Что ж, Аникей Сидорович, благодарствуем за угощение и особо за приют!.. Пойдем сбираться…

У постоялого двора встретились с Михаилом Куркиным, Федором Батраниным с десятком томских казаков-челобитчиков.

— Федор Иванович, — возбужденно заговорил Куркин, — надумали мы по городу побродить, не по горелым местам… Глядим, возле одного двора какого-то боярина народ колготится, из дома тащит, кто че может!.. Ну и мы вошли!.. Кое-что и нам осталось: кому камки или киндяку отрез, Карпу Аргунову однорядка, Пашка Капканщик на дюжину ложек карельских красных позарился, а я гляжу, у разоренной постели бакша лежит, думал, с табаком, глянул, а там перстень с лалом!.. Можно было бы побольше поживиться, богатый двор был, но тут кто-то крикнул, что стрельцы идут, пришлось убегать…

Федор Пущин недовольно сказал:

— Мы сюда не корыстоваться приехали!.. Не хватало нам опалы! Мы перед всем нашим городом в ответе!.. Посему чтоб никакого разбою боле не было!..

К вечеру челобитчики перебрались в дома Бунаковых. На совете решили послать назавтра к князю Трубецкому с челобитными Семена Паламошного как самого видного молодца. Он и вручил в Сибирском приказе князю Алексею Никитичу Трубецкому челобитные к государю в 20-й день августа. Алексей Никитич велел ждать по челобитным государева указа.

Глава 15

Осип Щербатый стоял у раскрытого красного окна горницы и дышал прохладным воздухом. Лето было на исходе, скоро ляжет полуночная тьма, и пойдет двадцать пятый день августа. За все лето домашнего заточения он только несколько раз покидал свои хоромы. Он-то выдюжит, а вот жене Аграфене такое сидение в тягость. Когда не удался отъезд три недели назад, с расстройства даже слегла, едва растормошил. Однако не сидел сложа руки, решил отправить жену тайно.

Из Тобольска через Сургут и Нарым в Томский город пришли дощаники большого московского гостя Кирилла Афанасьевича Босого с товарами из европейской Руси. Осип Иванович хорошо знал его зятя, стольника Данилу Ефимовича Мышецкого. Приказчик Босого, Григорий Матвеев, сопровождавший товары, продал ему, Осипу, один из дощаников. Мало того, несколько раз подъезжал к его двору, будто для торговли, и отвозил на дощаник

одежду и провиант для жены. Сегодня в ночь решено было отправить жену на Русь. Пятеро верных холопов во главе с Федькой Ворониным посланы для охраны Аграфены и были уже на дощанике. С ними же был его, князя Осипа, ясырь — три калмычки. Помолившись Николаю Угоднику, Аграфена с холопом Аниськой Григорьевым уже направилась к двери, как тревожно и часто в ночи забил всполошный колокол.

— Погоди, Агаша, надо узнать, отчего в набат бьют… Пожар, что ли? Однако это был не пожар.

Конный казак Кузьма, Иванов сын, брат Васьки Мухосрана, припозднился с рыбалки. Когда причалил на лодке недалеко от пристани, увидел в темноте, как на одном из дощаников суетятся люди. Подкрался к ним и по говору узнал холопов князя Осипа. Из разговоров понял, что они ждут жену князя…

Кузьма прибежал к Бунакову.

— Осип тайно жену отправляет в Тобольск! Дощаник уже готов на пристани, сам только что видел!

— Немедля собирай народ! Бей в колокол! Я выезжаю к съезжей!

Едва раздались удары колокола, к съезжей избе со всех сторон побежали вооруженные казаки, многие прискакали верхом… Отовсюду слышались возгласы: «Отчего всполох?.. Калмыки?..»

Бунаков объяснил причину тревоги и велел Михаилу Яроцкому добавить караульных к воеводским хоромам и к городским воротам. Потом повернулся к стоявшему рядом с факелом десятнику пеших казаков Василию Болдырю и приказал:

— Бери казаков и беги на дощаник! Ежели княгиня там, возьми ее за караул и приведи сюда!..

Когда Волдырь прибежал с полутора десятком казаков к дощанику, холопы Осипа поначалу воспротивились, не хотели пускать на судно. Но Василий пригрозил покидать их в воду, и они с ворчанием отступили. Казаки стали обшаривать дощаник, а Болдырь подошел к стоявшим у борта бабам и, светя факелом, стал заглядывать им в лица. Это были калмычки.

Болдырь с казаками вернулся и доложил Бунакову, что жены Осипа на дощанике нет.

— Караул у дощаника оставили?

— Дак ты ж не велел!..

— Эх, Васька, борода велика, а ума на лыко! — с досадой воскликнул Бунаков. — А ежели она сейчас погрузится и отчалит?

Бунаков приказал Тихону Хромому:

— Ступайте с казаками и заберите судно! Ежели холопы будут противиться, убрать их, хоть с боем!..

Но взять дощаник не удалось. Завидев на берегу казаков с факелами, холопы князя по команде Федьки Воронина подняли сходни и, оттолкнувшись веслами от причальной стенки пристани, поплыли вниз по течению Томи.

— Стой, падлы! — закричал Тихон Хромой.

— Кричи громче! Не слышим!.. — издевательски прокричал в ответ Федор Воронин, хотя отошли от берега всего саженей на двадцать.

— Стой, стрелять будем!

— Стреляй! Получишь ответку!

Тихон насыпал на полку пищали порох и выстрелил. Следом выстрелил Остафий Ляпа. Пули впились в борт дощаника. Через минуту на борту дощаника вспыхнули два желтых огонька, и над головами казаков просвистели пули. Все попадали на землю. Пока перезаряжали пищали, беглецы отплыли саженей на сто и почти скрылись в темноте.