Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
вот и все, можно и возвращаться, помянуть покойницу. Покорно,
рассудительно промолвил:
– Бог дал - бог взял...
Он намеревался идти, когда Ганна вдруг поднялась, пронз-ая горячим,
сумасшедшим взглядом, шагнула к нему:
– Ето - вы! Вы!..
Глушак нельзя сказать чтоб сконфузился, но остановился.
Перекрестившись, терпеливо покачал сухонькой головою: очумела, дурная, -
сама не знает, что плетет!
Подскочила мачеха, хотела
полная обиды, боли, ненависти, гнева, которые душили ее, выдохнула снова
упорно, люто:
– Вы! Вы! Загубили донечку мою! Загубили!!!
Старик кольнул ее злым, острым взглядом. Горе горем, а надо знать, что
говоришь! Такую страхоту ни за что возвела!
Быть бы большой беде, если бы Глушачиха, минуту назад стоявшая над
могилкой со слезами, не заметила, как от акации, решительно, с угрозой,
двинулся к отцу Степан. Кинулась к сыну, уткнулась в грудь, удержала, -
едва удержала! Вовремя вмешалась в схватку и мачеха Чернушек: силой отвела
Ганну в сторону, ча акации. Заговорила ее.
Старого Халимона успокоил седенький рассудительный поп: взял Глушака за
локоть, примирительно, по-стариковски укротил:
– Не берите близко к сердцу, мало что скажет женщина в несчастье!
Он еще что-то смиренное говорил, ведя старика с кладбища. За попом и
Халимоном Глушачиха повела Степана.
Евхим, собравшийся тоже уходить, позвал Ганну, но та не оглянулась,
словно бы и слышать не хотела. Он постоял, подождал немного, упрашивать не
стал, позвал мачеху
– Иди, - сказал мачехе отец.
– Мы потом...
– Как вам лучше.
– Мачеха медленно, будто после тяжелой, добросовестно
сделанной работы, пошла от Ганны.
Они остались вдвоем Ганна не голосила, даже не плакала, - на коленях,
тихо покачибаясь, как лоза от ветра, горбилась, скорбела над таким еще
непривычным холмиком земли. Солнце вышло из-за ветвей, жгло ей непокрытую
голову, но Ганна не чувствовала. Долго молча стоял и отец.
– Пойдем уже, - наконец шевельнулся он.
– Все равно .. не вернешь...
– Не пойду я, - не сразу, хрипло ответила она. Помолчала, добавила
твердо: - Не пойду к ним!..
5
Долго уговаривала ее мачеха вернуться к Глушакам, к мужу. Ганна не
кричала, что не пойдет, не сердилась, только, уставясь невидящими,
неподвижными глазами, молчала, будто не слыхала ничего. Мачеха говорила,
говорила, потом, утешая, причесала ей растрепанные волосы, повязала
платок, как больную, вывела из хаты. Под руку повела по окрашенной
заходящим
что-либо.
Ганна не выкинула ничего. Тащилась, будто сама не своя; будто
помешанная, таращила глаза. Тихо вошла в Глушаков двор, молча, послушно
взошла на крыльцо. У дверей приостановилась, опершись о косяк, повела
глазами, хотела что-то понять и не могла. Мачеха открыла двери, под руку
ввела ее в сенцы, в хату. Ласково, кротко утешая, уложила в постель,
накрыла свиткой. Еще когда входила, заметила во дворе старую Корчиху и
Степана, их пристальные взгляды; уложив Ганну, постаралась сгладить
впечатление от неприятной ссоры, примирить. От Ганны сразу направилась на
крыльцо Корчей; войдя в Глушакову половину, нарочно приветливо, приязненно
поклонилась: добрый вечер! И когда ей ответили, благожелательно, как бы
ничего плохого и не было, завела:
– И верно, добрый вечер этот! Хоть бы тебе облачко, как раньше. На
дождь и не показывает! Хорошая погода должна быть!.. На дождь, говорю, и
не показывает!
– Дай бог, чтоб не было, - отозвался сдержанно Глушак.
– Не будет! Погода уже будет! По всему видно!
Мачеха сидела, беседовала с Глушачихой, с Глушаком, обращалась иногда к
молчаливому, звероватому Евхиму - все старалась задобрить, примирить всех
с Ганной. Говорила нарочно не о ссоре, улещивала хорошим, приятным
разговором, доброжелательностью, улыбкой. Только будто между прочим
вставила несколько слов про Ганну:
– Не думайте дурного! Не берите близко к сердцу! Ето ж и раньше горячая
была, не дай бог, а тут - горе такое!..
– Горе, конечно!..
– кивнула Халимониха.
Глушак промолчал. Было заметно, помнил еще обиду, и Кулина не стала
рисковать, ловко перевела разговор в надежную, мирную колею - не все
сразу! Еще раньше заметила, как подъехал под окно запряженный Степаном
конь, - спросила:
– Вы, ето, вроде на ночь на луг собираетесь?
– Собираемся...
– Ето хорошо. Чтоб пораньше взяться. А то ж беда бедой, а дело не
должно стоять!
– Два дня и так пропало, - угрюмо отозвался Глушак.
Мачеха сразу подхватила:
– Да в такую пору!
– Конечно, какая там работа была вчера, - рассудила Глушачиха, - когда
дитё повезли...
– Ага ж, так только - для виду...
Мачеха видела, что Глушаку не сидится: чего доброго, разозлится,
разговор добрый ее насмарку пойдет, - вовремя поднялась.