Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
собирались косить, многие с ийтересом приглядывались к непонятным
заговорщицким сборам тех, кто записался в колхоз.
А те трое шли с Апейкой, видели, как к ним присматриваются, шли и
разговаривали меж собой громко, горделиво, даже вроде задиристо.
Чувствовали себя будто не такими, как все, - более смелыми, разумными.
Великое это чувство: ты идешь первый, первый начинаешь то, чего еще никто
не пробовал, первый берешься за то, для чего у других
сознания, ни смелости! Гордость и счастье быть первыми особенно волновали
в такое заревое утро, под столькими взглядами.
Не надо было уговаривать, сразу присоединились и Грибок, и Хведорова
Вольга. Готов был пойти с задорной охотой и хромой Хведор; привычно
скрывая неловкость за своюискалеченность, за ногу на деревянной подставке,
нетерпеливо подпрыгивая на костылях, поворачиваясь то к одному, то к
другому, попросил:
– Может, косу кому отбить надо? Дак я мигом.
– Надо будет - принесем!
– пообещал Хоня.
Зайчик уже махал косою. Когда подошли, бросил косить, удивленно повел
глазками, но любопытство прикрыл игривой суетливостью:
– Чего ето так рано? Еще ж, браточки, женка не напекла ничего!
– А мы сначала заработать хотим, - захохотал Хоня.
– Да вот решили, - в своей председательской роли выступил Миканор, -
работать коллективно с сегодняшнего дня. По очереди каждому убирать
коллективно. И решили начать с тебя.
– Я тут подумаю...
– озабоченно и виновато заговорила Зайчиха, что
сразу подошла к собравшимся.
– Я подумаю, - глянула на Зайчика,
успокаивая, - сварю чего-либо! Пока там еще!..
– Да не надо!
– заявил Хоня.
– Перекусили уже!
– Позавтракали, - успокоила хозяйку Вольга.
– Нет, потом - все-таки надо!
– тихо, настойчиво промолвила Зайчиха.
– Надо!
– смеялся и не смеялся Зайчик.
– День такой!..
– В шутку, но не
шутливо приказал жене: - Разорвись, а чтоб как... Чтоб - как у людей!
Минуту еще уговаривали Зайчиков, что ничего не надо.
Потом спорили, кому вести; это было очень важно не только потому, что
вести должен лучший косарь, а и потому, что этим определялось и общее
признание превосходства одного над остальными и вместе с тем ему как бы
отдавалась дань особого уважения. Апейка заспешил, посоветовал первым идти
хозяину, самому старшему среди всех, самому, значит, и заслуженному.
Однако Зайчик сразу запротестовал, шутя, дурашливо сказал, что он и косец
не ахти какой и, главное, совсем не старший: ни у кого в Куренях нет
столько ветру в голове, сколько у него. Он
впереди шел Апейка. Зайчика все поддержали, и Апейке осталось только
поблагодарить за честь и доверие. Так как ряд был прокошен уже далеко,
вернулись к началу надела; Апейка прокосил немного, тогда рядом, чуть
позади, пошел Миканор, потом - Хоня.
Так оно весело и просто началось на мокром, словно дымящемся болоте,
утром, во всем, казалось, похожим на все другие. Болото жило обычными
своими хлопотами, и в хлопотах этих мало кто понимал, что с этого
начинается новое, незнакомое еще в Куренях ..
Под вечер того же дня видели, как Апейка снова проехал вдоль болота,
скрылся вместе с таратайкой в зарослях, что обступали дорогу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Не надо думать, что Глушаку не было жалко ребенка. Не чужая кровь,
своя, глушаковское семя, - и день и другой чувствовал среди беспокойных
забот тихую печаль о покойнице. К печали всегда примешивалась злость на
невестку, особенно за дурацкий выпад на кладбище. Как ни ругал ее,
чувствовал себя - и это прибавляло злости - будто бы виновным. Хоть
успокаивал себя: бог дал - бог взял, хоть рассуждал трезво: не знал же,
что так кончится, - когда молился за маленькую, просил у всевышнего
милости и прощения.
Сожаление о маленькой, чувство вины перед ней бередили душу старого
Глушака все же меньше, чем могло быть в иное время. Тучу нагнало не на
ясное - на хмурое, черное небо. Не до того, не до ребенка было: нюхом
старого, травленого волка чуял Глушак: шло к гибели гораздо большее Хоть
не хотелось верить, - все могло в недалеком будущем погибнуть.
Многое переменилось в глушаковской жизни за какие-то два года. Далеким,
никчемно-глупым казался ему день, когда он люто кипел из-за того, что
отрезали немного земли. То было только начало: с того времени жизнь не раз
и не два бросала в грязь еще давно ли самого уважаемого, самого крепкого,
можно сказать, самого могучего в Куренях хозяина, И если б только бросала
в грязь, еще бы ничего: грязь не короста, срам не дым; а то ведь подрезала
под корень, веревками опутывала ноги, затягивала узел на шее...
Прошлой осенью вымели все подчистую. Думал припрятать немного, закопал
семь мешков под поветью, дров наложил сверху до крыши, так - выкопали.
Гумно, хлева перекопали, а докопались, вытащили. Только и упрятал что пять
мешков на картофельном поле за грушей. Озверевшие от копания, от его