Люди на болоте. Дыхание грозы

Мележ Иван Павлович

и такая неудача! Будто лишнего времени много, чтоб мотаться попусту

туда-сюда.

Деликатный Эля вежливо, доверчиво покачал головой: конечно, жалко

вернуться домой, не купив ничего. Годля и словом для приличия не

отозвалась, стрельнула только глазом, вдруг заторопилась в сарай по

какой-то хозяйственной надобности.

"Вам, говорит, разве не хочется - пролетаром?!" - вспомнил Глушак,

вернувшись к возу. Поправил седелку, высвободив

гриву лошади из-под

хомута, но делал все как во сне, не видя: его переполняло беспокойство.

"Разбередила душу, одноглазая!" - бросил недобрый взгляд на Годлин двор.

Вспомнил, отметил особо, будто угрозу какую: "Значит, вы не такой

хитрый!"; начал удивленными, встревоженными мыслями кружить вокруг Нохима:

что придумал, хитрый торгаш! Придумал такое, что сроду не пришло бы в

голову ему, глупому куреневскому лаптю! Сам решил распотрошить, своими

руками, все, что наживал день за днем, годами! Во всем этом угадывался

такой огромный, страшный смысл, что в груди у Глушака леденело.

Будто на привязи держало его здесь - дождаться Нохима, расспросить обо

всем: выпытать, вызнать все, что можно Но стоять на виду, перед окнами

этой ехидной еврейки, мозолить глаза глинищанским сплетницам было ни к

чему: совсем ни к чему было показывать всем свой страх и свою

озабоченность. К тому же и не большая радость - сидеть без толку, томиться

ожиданием. Рассудил - податься пока в Туманы к свояку: и дорога недалекая,

и, возвращаясь, остановиться можно тут снова, как бы просто так, по пути

назад...

И заодно узнаешь там, может, что-либо - что делается на свете...

Когда ехал, поглядывал на шлях: думал, Нохим встретится, но того не

было видно. Так и докатил до Туманов.

Баран Игнат - тумановский свояк - был дома; не обрадовался, не

удивился, но обычая не нарушил: достал бутылку самогонки, поставил на

стол. Рыжий, косматый Игнат, скоро осоловевший, уставясь глуповатыми

глазами в стол, почти все время молчал: недаром дали прозвище - Баран. Но

Глушак узнал, что надо: и здесь вертятся голодранцы; сами влезли в артель

и других тянут чуть не силой. Только другие - поумнее, хозяева - не

спешат, косо посматривают: решили твердо жить по-своему, на своей земле,

со своими конями...

Оттого ли, что выговорился с толковой Баранихой, оттого ли, что выпил,

на душе было веселее, когда ехал обратно в Глинищи. Еще с улицы заметил,

что Нохим вернулся:

во дворе стояла телега. С легким, хмельным настроением остановил коня,

привязал к штакетнику. Сарай

был открыт, и Глушак сразу направился туда.

Он не ошибся: Нохим был в сарае. Глушак сказал "добрый день", с интересом

посмотрел, как Нохим кормит коня. Нохим, было видно, ухаживал за конем не

первый раз, но Глушаку не доводилось видеть торговца за таким занятием:

привык видеть в лавке. К тому же и на одежду нельзя было не обратить

внимания: и рубашка посконная, холщовая, и штаны домотканые - мужик, да и

только! "Из кожи лезет - хочет показать, что трудящий тоже!" - заключил

Глушак, но не сказал об этом ни слова.

– Что ж не торгуешь?
– добродушно попрекнул он.
– По два раза приезжать

приходится!

– А хоть бы и двенадцать раз - все равно замок был бы на лавке.
– Нохим

вытер белые руки сеном, заявил: - Не торгую.

– Почему ж ето?

– Нечем торговать. Разорился совсем.

Глушак подумал: "Каждый рад был бы разориться, как ты! Денег, видать,

считай - не пересчитаешь! Упрятал куданибудь!" - но сделал вид, что

поверил, бросил, будто сочувствуя:

– Оно конечно. По теперешнему времени не разгонишься очень.

– Можно было бы и развернуться, если б умение да если б не добрый

Нохимов характер. Все пошло людям, Халимон, можно сказать, задаром. Пустил

по ветру все добро, дурная голова, а не заработал от людей и спасибо! Не

то что грошей! Батько мне говорил: "Не умеешь торговать, Нохим, - не

берись!

Торговать - ето не сапоги шить!" Торговля ловкость любит, а ловкости у

меня нет! А если ловкости нет, дак и торговли нет! Есть только одни мыши

на полках! Вот что есть!

– Мышей у меня своих хватает, Нохим. Соли, может, найдется с полпуда?

– Разве что тебе только, из своего запаса. Из того, что себе приберегал

про черный день.
– Нохим вышел из сарая, закрыл ворота.
– Бросил совсем

торговлю я. Вижу уже: не за свое дело взялся. Батько мне тогда правду

говорил. Мое дело, Халимон, в мастерской сапоги шить. Ты ж, может,

помнишь, что я когда-то в сапожной каморке горбился? Из рабочих людей, из

рабочего класса вышел, сам знаешь. Дак куда уже нам, рабочему классу, в

торговлю лезть?

– Ты совсем ето - закрыть хочешь?
– не верилось Глушаку.

– А чего тут закрывать! Закрылось уже, можно сказать!

Само! Чего там было закрывать - бутылка какая керосина, три пачки

спичек да горсть соли! Только звание одно, что лавка, торговля своя!