Люди на болоте. Дыхание грозы

Мележ Иван Павлович

кочковатое болото, через голый огород, с вязанкой прутьев на плече,

доплелся до гумна. До сумерек молотил, подметал на току, веял, был в

хлопотах; и все время мучили его и чувство вины, и жалость к Ганне, к отцу

ее, и забота: что ж делать?! Мысли о Ганне приходили с каким-то новым

наплывом нежности и стремления к ней...

Все эти дни Василь старался избегать всех. Каждый день видя за плетнем

Даметика, Даметиху, делал вид, что не замечает

их; когда кто-либо из

Даметиковых брал воду из колодца, Василь поворачивал назад с пустым

ведром. Как-то около гумна чуть не столкнулся с Ганниной мачехой, сразу

отвернулся, будто спокойно вошел в гумно. Прислушался, не идет ли следом;

издали показалось, что мачехе хотелось заговорить с ним. Ткнулась было к

нему Сорока, заговорила льстиво, но он неприветливо, не слушая, отошел,

подался к хлевам. Дал понять, что не желает с этой балаболкой болтать.

Два раза настороженный взгляд Василя замечал, как мимо гумна,

загуменной дорогой, проходил не кто другой как Евхим. Один раз Василь

наблюдал за ним, услышав поблизости Евхимов голос. Евхим шел с Ларивоном.

Василь в щель меж бревнами, из которой прорезался свет, уловил, как и раз

и другой, отвечая Ларивону, Евхим взглянул в сторону его гумна, двора,

будто искал его; Василь заметил, что Евхим смотрел взглядом четовека,

готового зарезать его.

В другой раз Василь увидел Евхима издалека - не стал ждать, пока тот

подойдет, - намеренно спокойно подался с пригуменья во двор. Идя,

чувствовал спиной ненавидящий, злобный взгляд. Казалось, Евхим рвется

схватиться с ним.

Ищет только удобного случая.

Василь, избегавший встреч с другими, меньше всего желал встречи с

Евхимом. Не то что боялся, - Василь и ceбе самому не признавался, что

может бояться: есть кого бояться - Корча!
– а все же встречаться с ним

остерегался. Ничего хорошего это не сулило ему. И все же они встретились.

Встретились в такую минуту, когда Василь не ждал: на Курени уже легла

тяжелая осенняя темень. Если бы немного подальше были, разминулись бы, не

узнав друг друга; но столкнулись глаза в глаза.

– А-а!
– сказал Евхим зловеще-радостно.
– Вот кто!

Василь не ответил. Почувствовал, как противная слабость

обессилила руки, ноги, всего. Старался пересилить ее. Мысленно

готовился к отпору: "Как только ринется - крутнуться в сторону и оглушить

самого! По челюсти, по пьяному рылу!,." Но не успел и шевельнуться, как от

тяжелого, пудового кулака загудело в голове; бросился на Евхима, изо всех

сил двинул кулаком в лицо.

Попал, кажется, в нос - Корч ойкнул. Василь

мгновенно отскочил к плетню, ухватился за кол... Качнул, стараясь

вырвать... Кол поддавался туго. Но Василь рвал его... Евхим стоял в

темноте неподвижно. Почему-то не бросался драться. Сожалея о чем-то,

выругался.

– Не бойся!
– неожиданно просипел он.

Евхим с минуту молчал. Вновь готов был, чувствовал Василь, наброситься

на него, свирепо вцепиться в горло, но сдерживался.

– Не здесь это делать. Убью - милиция схватит сразу!
– прошипел он с

нескрываемым сожалением, злобно.
– В тюрьму не хочется... Или в лес

бежать. Жизню губить. Из-за такого... Но знай, - голос стал угрожающим, -

знай, смердючий удод, будет момент! Я подловлю!

– Сам про себя подумай. Чтоб тебя не подловил кто!

– Будет удобный момент - кишки выпущу. По одной вытяну! Есть свое

дерьмо заставлю!.. Не попадайся в глухом месте один! Знай!

Василь чувствовал: убить может, зарезать. Как плюнуть.

Но не поступился гордостью.

– Напугал!

– Посмеешься потом!
– грозно предсказал Евхим. Постоял немного, как бы

для того, чтобы Василь подумал, грузно двинулся в темноту.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Все Дятликовы зорко следили за тем, что происходило с Василем и Манею.

Среди них не было человека, которого бы это не тревожило. В этом была

сейчас самая большая забота и самое большое беспокойство.

Ни на один день не покидало беспокойство Володьку.

Все, что он улавливал слухом, что видел, чутко отзывалось в нем,

возбуждало трудные, непосильные мысли. Как и тогда, когда он впервые

узнал, что Василь хочет жить с Ганкою, тайно сговорился с нею, когда

увидел Манины слезы, мучило его ощущение недоброго, непреодолимого разлада

в мире.

Этот разлад не только не проходил со временем, а будто все настойчивее

показывал, какой он большой, непреодолимый.

Сколько Володька ни думал, все не получалось так, чтоб всем было

хорошо. Все шло к тому, чтобы жить втроем разве - и с Маней и с Ганной. Но

теперь уже было видно, что если б и взялся Василь кормить обеих, так все

равно ничего не склеилось бы. Маня только и знала, что клясть Ганну.

Разве Василь терпел бы, каждую минуту слушая эти проклятья! Но ведь,

наверно, проклятьями одними не обошлось бы. Конечно же при такой жизни то

одна, то другая вечно вцеплялись бы в косы. Крику на все село было бы